Яна-Мария Курмангалина Говоря о книгах, надо понимать, что все то, что дает основные установки, идет из детства. Мои ранние годы прошли в закрытой системе сибирского поселка, где можно было разжиться книгами из двух местных библиотек – общей и школьной, куда новинки поступали раз в столетие. У меня, как человека, рожденного в конце 70-х, набор литературы вполне узнаваем и бессистемен: Дюма, Майн Рид, Ефремов, Беляев, Алексей Толстой, Азимов, Хайнлайн, Булгаков и др. Помимо этого я любила порыться на полках, где обретались пыльные подшивки журналов «Эврика!», который с 60-х годов знакомил советского читателя с достижениями в мире науки и техники.
На домашних полках стояло классическое собрание книг. Кто не вспомнит два синих тома Лермонтова с мелким тиснением или Маяковского под красной обложкой? А Брокгауза с Ефроном? Единственным отличием были так называемые журналы моего собственного изготовления. Выглядели они как обычная общая тетрадь с нарисованными вручную иллюстрациями и написанными вручную статьями. Сразу вспомнилось: «тут же на веревке был торжественно вывешен первый номер сатирического и юмористического журнала «Комар», форматом в тетрадочный лист и размером в восемь страничек». Вот примерно то же самое.
Но дело в том, что книги продолжают менять и дополнять нашу жизнь. Мы все так же удивляемся чему-то, что нам близко. Например, последнее из моих личных открытий – книга стихов Даниила Чконии «Стихия и пловец», которую автор подарил мне на литературном фестивале «Эмигрантская лира» в Бельгии. Тонкая, исповедальная лирика, где-то не лишенная самоиронии, – это если сказать в двух словах. Я люблю такие книги, и мне иногда кажется, что они сами меня находят, чтобы в очередной раз объять широтой человеческих дарований.
