Сергей Рогов
Спуск на воду еще одной английской атомной подводной лодки.
Фото с официального сайта компании BAE Systems (Великобритания)
Появление ракетно-ядерного оружия в биполярной системе международных отношений привело к тому, что понятие стратегического баланса оказалось сведено к паритету ядерных вооружений межконтинентальной дальности (свыше 5500 км), имевшихся у двух сверхдержав. Это объяснялось способностью таких вооружений в короткий срок добиться решающих результатов, уничтожить у противника половину населения и две трети промышленного потенциала («взаимное гарантированное уничтожение»).
Такое «узкое» определение учитывало только боезаряды, установленные на МБР, БРПЛ и тяжелых бомбардировщиках. При этом не принимались во внимание ядерные вооружения средней и малой дальности, а также гигантские обычные вооружения, которые были у США и СССР. За рамками такого определения оказывались и ядерные и неядерные вооружения других государств.
«Узкое» понимание стратегической стабильности стало основой для заключения советско-американских договоренностей о контроле над ядерными вооружениями. Соглашения ОСВ и СНВ устанавливали количественные лимиты на стратегическую триаду. Правда, в конце холодной войны сфера контроля над вооружениями была расширена. Был заключен Договор РСМД, уничтоживший советские и американские ракеты наземного базирования дальностью от 500 до 5500 км. Кроме того, Вашингтон и Москва объявили об односторонних, но параллельных шагах по сокращению тактического ядерного оружия.
Также был подписан многосторонний Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), ограничивавший пять типов обычных вооружений не только США и СССР, но и всех государств – членов Североатлантического альянса и Организации Варшавского договора.
Тем не менее вплоть до последнего времени сохранялось «узкое» определение стратегической стабильности, что было зафиксировано в новом Договоре СНВ, где учитываются только традиционные компоненты стратегической триады.
Однако в начале XXI столетия военно-стратегический баланс не ограничивается только стратегическими ядерными силами, а включает новые компоненты. Сегодня достижение решающих целей войны (поражение широкого спектра военных и экономических целей, разрушение системы политического и военного управления) становится возможным не только с помощью ядерного оружия. Появились неядерные стратегические средства, разрушительная мощь которых все больше приближается к возможностям ядерного оружия. В течение ближайших десятилетий неядерные стратегические вооружения, видимо, достигнут зрелости, что окажет существенное воздействие на военно-стратегический баланс. Причем ведущая роль в создании стратегических неядерных вооружений принадлежит США.
НОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ ВОЕННО-СТРАТЕГИЧЕСКОГО БАЛАНСА
Совокупный баланс сил в полицентричном мире складывается сейчас из очень многих факторов.
Все большее значение приобретают противоракетные технологии, потенциал глобального молниеносного удара с применением обычных боезарядов, возможность выведения оружия в космическое пространство. Большие дисбалансы существуют в сфере обычных вооружений. Взаимосвязь этих факторов становится все более очевидной. Необходимо разработать комплексный подход к решению проблем, возникающих в связи с военно-технологическими рывками.
Показательно, что в первом десятилетии нынешнего века произошло колоссальное расширение функций Стратегического командования США (СТРАТКОМ), которое подверглось фундаментальной реорганизации. Первоначально СТРАТКОМ объединил стратегические ядерные силы ВВС и ВМС. Теперь в его структуру входят Командование силами быстрого глобального удара (включая ядерные и неядерные вооружения), Командование средствами разведки и наблюдения, Космическое командование, Командование интегрированными средствами противоракетной обороны, Командование кибернетическими средствами борьбы (которое возглавляет директор Агентства национальной безопасности) и другие.
Как представляется, решающую роль в эволюции стратегического баланса играет революция в сфере информационных технологий, без которых не могут существовать современные экономика и вооруженные силы. Средства радио-электронной борьбы получили распространение еще в прошлом веке. Однако современные средства кибернетической борьбы позволяют без огневого поражения нанести такой удар по противнику, который способен вызвать экономический хаос, сорвав функционирование энергетических, транспортных и информационных систем, а также парализовать органы политического и военного управления.
Военным руководством США разработана концепция «Сферического театра военных действий», который объединяет в себе космическое и киберпространства. Считается, что интеграция этих сфер позволит достичь синергетического эффекта.
Околоземное пространство уже полвека широко используется в военных целях. Но это касается главным образом спутников связи и разведывательных космических аппаратов. Ситуация может радикально измениться в случае размещения в космосе ударных систем, которые могут быть использованы не только для поражения космических аппаратов противника, но в целях противоракетной обороны и для нанесения ударов по наземным целям.
Кибернетические операции могут включать наступательные и оборонительные действия с целью завоевания информационного превосходства путем разрушения соответствующей инфраструктуры противника и защиты от его атаки на собственные информационные системы. При этом кибероперации рассматриваются как альтернатива применению средств огневого поражения для достижения военной цели без физического уничтожения живой силы и объектов противника.
Американские эксперты нередко опасаются «кибернетического Перл-Харбора». Об этом, в частности, заявил министр обороны США Леон Панетта.
В июле 2011 года Министерство обороны США опубликовало документ «Стратегия операций в киберпространстве». В стратегии отмечается, что «кибернетические угрозы национальной безопасности США затрагивают не только военные объекты, но и все аспекты общественной жизни», и говорится о возможности ответных действий на кибератаки любыми доступными средствами – экономическими, политическими, дипломатическими и даже военными.
Руководители СТРАТКОМ заявляют о необходимости разработки как наступательных, так и оборонительных средств кибернетического сдерживания. Примером наступательного кибероружия является компьютерный вирус Stuxnet, который США и Израиль использовали для саботажа ядерной программы Ирана.
В функции Киберкомандования входят подготовка, координация, интеграция, синхронизация действий по проведению операций и защите информационных сетей Министерства обороны США, а также проведение военных информационных операций «по всему спектру» с целью обеспечения действий вооруженных сил во всех сферах, включая обеспечение свободы действий американских и союзнических вооруженных сил в киберпространстве, поражение информационных средств противника.
Согласно заявлениям руководителей американской разведки на слушаниях в Конгрессе по вопросам угроз национальной безопасности, особую озабоченность в киберпространстве вызывают возможности России и Китая.
Развитие информационных технологий привело к резкому повышению точности обычных средств поражения, прежде всего – авиационных бомб и крылатых ракет. Как отмечается в докладе исследовательской службы Конгресса, «Соединенные Штаты с самого начала стали лидерами в разработке высокоточных вооружений и уже 20 лет обладают монополией в этой сфере». Впервые высокоточные вооружения были использованы США во время войны в Персидском заливе в 1992 году (8% всех использованных боеприпасов), а затем в более широких масштабах в военных операциях в Косово (29%), Афганистане (60%), Ираке (68%) и Ливии. В последние годы США активно используют высокоточные поражающие средства на беспилотных летательных аппаратах в Пакистане и ряде других стран.
Американский флот располагает большим количеством крылатых ракет морского базирования (КРМБ) типа «Томагавк». Согласно официальным данным, в 2012 году у США имелось 3755 КРМБ. В 2013 году планируется закупить еще 361 крылатую ракету для надводных кораблей и 123 КРМБ для подводных лодок.
Большой интерес вызвал опубликованный в мае 2012 года доклад «Модернизация ядерной стратегии», подготовленный под эгидой движения «Глобальный ноль». Среди авторов этого доклада – бывший заместитель председателя КНШ и командующий СТРАТКОМ генерал Джеймс Картрайт, бывший глава делегации США на переговорах по Договору СНВ-1 Ричард Берт, бывший первый заместитель государственного секретаря Томас Пикеринг, бывший сенатор Чарлз Хейгель, отставной генерал Джек Шихени и соучредитель движения «Глобальный ноль» Брюс Блэр. В докладе утверждается, что американские неядерные вооружения большой дальности могут поразить до 30% всех целей на российской территории, которые входят в список целей для нынешних ядерных средств США. Если будет реализована российская программа создания воздушно-космической обороны, то количество поражаемых целей в России сократится до примерно 10%.
Список целей на территории Китая примерно в два раза меньше, чем в России. С применением американских обычных вооружений может быть поражено 30–50% китайских целей.
Ключевую роль в развитии высокоточных обычных вооружений сыграла американская космическая система навигации GPS. Свою аналогичную систему ГЛОНАСС создал позднее Советский Союз. Эту систему, хотя и в неполной мере, поддерживает ныне Россия. Свою космическую систему навигации в настоящее время развертывает Китай.
Еще одно перспективное направление – это лазеры. Однако нынешние лазерные системы наземного и морского базирования имеют ограниченную дальность действия. Более эффективными могут стать лазеры космического базирования, но пока они остаются лишь прожектами.
ЧАС ГЛОБАЛЬНОГО УДАРА
В последнее десятилетие в США выдвигаются различные варианты «быстрого глобального удара», предусматривающего поражение в течение одного часа любых целей на планете с помощью неядерных ракетных систем. В качестве средств для такого удара рассматривались МБР и БРПЛ с обычными боеголовками. В частности, предполагалось разместить по две БРПЛ с неядерными боеголовками на каждой стратегической подводной лодке типа «Огайо». При этом, согласно условиям нового Договора СНВ, стратегические ракеты с обычными боезарядами должны включаться в общее количество носителей стратегического ядерного оружия, ограничиваемых Договором.
Позднее появилось предложение размещать ракеты средней дальности (2000–3000 миль) с обычными боезарядами на ударных подводных лодках класса «Вирджиния».
ВВС и ДАПРА начали разработку системы FALCON, которая должна поражать цели на расстоянии 9000 миль. Предлагается также использовать сверхзвуковой летательный аппарат HTV-2 с дальностью свыше 4000 миль. ВМС проводили работы по созданию системы ArcLight на базе первой ступени ракеты-перехватчика SM-3.
Следует отметить, что в упоминавшемся выше докладе «Модернизация ядерной стратегии» предлагается развернуть 12–20 МБР с неядерными боеголовками (Hypersonic Technology Vehicle-2) в Калифорнии или других регионах США, чтобы они могли, не пролетая над территорией России и Китая, поразить шесть ракетных шахт в КНДР и Иране. По оценкам авторов доклада, США обычными высокоточными средствами поражения смогут без применения ядерного оружия уничтожить 100% всех необходимых целей в КНДР и Иране.
Существенное значение имеет и баланс обычных вооружений. В период холодной войны СССР и Организация Варшавского договора обладали значительным превосходством над США и Североатлантическим альянсом в сухопутных вооруженных силах, но уступали Западу в военно-морских вооружениях. Ныне же США и американские союзники многократно превосходят Российскую Федерацию во всех компонентах обычных вооруженных сил. Согласно последним официальным данным, 22 страны НАТО, участвующие в ДОВСЕ, имеют в Европе 11 624 танка, 22 788 ББМ, 13 264 артиллерийские системы калибра 100 мм и более, 3621 боевой самолет, 1085 ударных вертолетов, а Россия – 3660 танков, 7690 боевых бронированных машины (ББМ), 4634 артиллерийские системы калибра 100 мм и более, 1542 боевых самолета, 365 ударных вертолетов. Таким образом, Североатлантический альянс превосходит Российскую Федерацию по всем типам вооружений, которые включены ДОВСЕ: в 3,2 раза по танкам, в 2,3 раза по ББМ, в 2,9 раза по артиллерии, в 2,1 раза по боевым самолетам и в 2,7 раза по ударным вертолетам.
К тому же в 2007 году Москва объявила о моратории на выполнение ДОВСЕ, а в 2011 году прекратили соблюдать условия этого Договора и страны НАТО. Следует напомнить, что 7 из 29 государств – членов Североатлантического альянса не являются участниками ДОВСЕ, в том числе Эстония, Латвия и Литва, непосредственно граничащие с Российской Федерацией.
ДОВСЕ сыграл определенную роль по снижению уровня военной напряженности в Европе. За 20 лет его действия стороны ликвидировали свыше 70 тыс. единиц вооружений. Однако за последние годы в Европе произошло несколько войн, в том числе на территории бывшей Югославии и бывшего СССР.
Тем не менее ежегодно в середине декабря представители 56 государств – участников ОБСЕ собираются в Вене для обмена информацией об их вооруженных силах, военной организации, личном составе и основных системах вооружения и техники. Страны также обмениваются информацией о планировании в области обороны и бюджетах на протяжении года. Этот всесторонний обмен информацией проводится в соответствии с наиболее важным инструментом в области мер укрепления доверия и безопасности (МДБ) в регионе ОБСЕ – Венским документом 2011 года.
Вместе с тем ни ДОВСЕ, ни Венский документ не затрагивают наиболее важные элементы современного военно-стратегического баланса. Решающую роль сегодня играют высокоточные системы поражения, беспилотные летательные аппараты, а также информационные системы, обеспечивающие разведку, боевое управление и командование войсками, от которых зависит успех на поле боя. Не учитываются и ударные системы морского базирования, такие как крылатые ракеты и палубная авиация, весьма эффективно применявшиеся в военных конфликтах последних десятилетий.
═ НАТО постоянно совершенствует средства воздушно-космического нападения. Фото с официального сайта компании BAE Systems (Великобритания) |
АДАПТИВНЫЙ ПОДХОД
Все большую роль в военно-стратегическом балансе играют системы ПРО, предназначенные для перехвата баллистических и крылатых ракет различных классов. Однако США вышли из Договора в одностороннем порядке в июне 2002 года. Администрация Джорджа Буша-младшего объявила о намерении создать эшелонированную ПРО наземного, морского, воздушного и космического базирования. При Буше-младшем Пентагон планировал развернуть 44 ракеты GBI. Кроме того, намечалось развернуть Третий позиционный район с 10 двухступенчатыми перехватчиками GBI в Польше (а также РЛС в Чехии).
Администрация Барака Обамы в 2009 году радикально изменила приоритеты противоракетной обороны, сделав упор на ПРО на ТВД. Было принято решение ограничить количество противоракет GBI 30 единицами. В то же время администрация Обамы объявила об отказе от разработки ряда систем стратегической ПРО, в том числе KEI, MKV и космической программы, а также от Третьего позиционного района в Восточной Европе. Одновременно был провозглашен Европейский поэтапный адаптивный подход (ЕПАП), который должен быть осуществлен в четыре этапа реализации вплоть до 2020 года.
ЕПАП предусматривает развертывание на четвертом этапе (после 2018 года) усовершенствованных перехватчиков SM-3 Block 2B, которые могут осуществлять «ограниченный» перехват МБР. Отсюда возникли опасения, что США могут развернуть в дальнейшем эшелонированную стратегическую ПРО.
Как заявил директор Агентства по ПРО Патрик О`Рейли, «прежде всего программа SM-3 Block 2B предназначена для перехвата МБР, и именно с этой целью она разрабатывается». Это первый эшелон обороны американской территории. По словам помощника министра обороны Брэда Робертса, «целью четвертой фазы Адаптивного подхода является защита территории США».
Кроме того, предусматривается размещение перехватчиков SM-3 на кораблях ВМС США, оснащенных системой «Иджис». К 2020 году в общей сложности 94 таких корабля будут оснащены несколькими сотнями противоракет. При этом группировка кораблей, приписанных к Атлантическому флоту США, может возрасти до 20. Из них примерно треть может находиться в Средиземном и Северном морях. Возможен периодический заход этих кораблей и в прилегающие к берегам России моря – Черное, Балтийское, Баренцево, а это означает прямую возможность осуществлять перехват российских МБР на среднем участке полета.
Большой резонанс вызвал доклад экспертов по вопросам ПРО, подготовленный в апреле 2012 года под эгидой Национальной академии наук (НАН). Группу экспертов возглавляли Дэвид Монтагю, бывший президент ракетного подразделения компании «Локхид», и Уолтер Слоукомб, бывший заместитель министра обороны в администрации Клинтона.
Согласно оценке авторов доклада, системы ПРО «Иджис», ТХААД и «Пэтриот-3», предусмотренные одной-тремя фазами ЕПАП, в состоянии обеспечить эффективную комплексную защиту американских войск и союзников в Европе, на Ближнем Востоке и в западной части Тихого океана от баллистических ракет малой и средней дальности.
В докладе НАН утверждается, что если скорость перехватчиков составит не менее 4 км/сек, то для защиты Европы потребуется всего три-четыре района ПРО наземного и морского развертывания. Наличие подобных перехватчиков также позволит обеспечить защиту от попыток помешать доступу вооруженных сил США в западную часть Тихого океана и от ударов по базам на Гуаме и Окинаве.
Если эти меры будут полностью осуществлены, то отпадает необходимость осуществления четвертого этапа ЕПАП и развертывания перехватчиков SM-3 Block 2B в Польше и других регионах. По мнению авторов доклада, четвертая фаза не нужна для ПРО на ТВД и не является оптимальной для защиты американской территории. Для защиты территории США эксперты НАН считают необходимым создание третьего позиционного района стратегической ПРО на Восточном побережье США. В этих целях рекомендуется разработка нового стратегического перехватчика с использованием 1-й и 2-й ступеней перехватчика KEI, работа над которым была прекращена администрацией Обамы еще в 2009 году.
Подробно проблема ПРО анализируется в докладе, посвященном проблеме противоракетной обороны в отношениях России и США, выдержки из которого были опубликованы в «Независимом военном обозрении».
В полицентричном мире военно-стратегический баланс нельзя, как в годы холодной войны, сводить только к стратегическим ядерным силам США и России, хотя на их долю все еще приходится более 90% существующих ядерных арсеналов. Согласно новому Договору СНВ, Россия и США остановились как по боезарядам, так и по носителям, которые все еще существенно превышают арсеналы этих вооружений, имеющихся у других ядерных держав.
В настоящее время в мире имеется помимо России и США примерно 1 тыс. ядерных зарядов, находящихся на вооружении Китая, Франции, Великобритании, Индии, Пакистана, Израиля и Северной Кореи.
Однако это вовсе не означает, что другие ядерные державы могут по-прежнему оставаться вне режима контроля над ядерным оружием. К нему должны постепенно подключаться и другие обладатели ядерным оружием. Процесс разоружения, в том числе – ядерного, должен перестать быть двухсторонним и обрести многосторонний характер. Вопросы контроля над вооружениями в ядерной сфере требуют поиска коллективного решения имеющихся здесь проблем. Это требует постепенного вовлечения в переговорный процесс других членов «ядерного клуба», подписавших Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО).
Особенно важно участие в этом процессе Китая, имеющего 55–65 МБР и обладающего потенциалом для многократно увеличения своих ядерных сил. Поскольку большинство китайских ракетных систем и самолетов дальней и фронтовой авиации имеет двойное назначение, то есть могут использоваться как с обычными, так и ядерными боезарядами, ряд специалистов считает, что ядерный арсенал КНР многократно превышает общепринятую на Западе оценку (180–220 боезарядов). Ситуацию осложняют утверждения о сети гигантских подземных тоннелей, в которых могут секретно храниться китайские ядерные вооружения. Некоторые американские эксперты утверждают, что КНР больше не придерживается минимального сдерживания, а преследует более амбициозные цели, намереваясь сравняться с ядерными сверхдержавами к середине нынешнего столетия. Эта неопределенность может помешать дальнейшим сокращениям ядерных арсеналов России и США.
Есть и более сложная задача – обеспечить в процессе дальнейших переговоров учет ядерных потенциалов, которыми располагают государства, не являющиеся участниками ДНЯО: Израиль, Индия, Пакистан, КНДР. Необходимо найти приемлемые для всех подходы к тому, как эти потенциалы могут быть вовлечены в разоруженческий процесс.
НУЖНЫ НОВЫЕ ПОДХОДЫ
Как представляется, в XXI веке созданный в годы холодной войны механизм контроля над вооружениями на основе юридически обязывающих договоренностей (установление количественных потолков, меры верификации и проверки) вряд ли применим в отношении возможного регулирования многих компонентов военно-стратегического баланса как на двустороннем, так и на многостороннем уровнях.
 Боевым кораблям, вооруженным перехватчиками межконтинентальных баллистических ракет, доступны все регионы Мирового океана. Фото с официального сайта компании BAE Systems (Великобритания) |
Традиционный механизм контроля над вооружениями все еще может быть эффективным в сфере ядерных вооружений России и США, что было подтверждено в новом Договоре СНВ, хотя по-прежнему за рамками этого механизма остаются нестратегические ядерные вооружения двух стран. На наш взгляд, теоретически возможно достижение новых российско-американских юридически обязывающих договоренностей по ядерному оружию. Однако крайне сомнительно, что удастся добиться заключения нового юридически обязательного соглашения по ограничению противоракетной обороны (Договор ПРО-2). Вряд ли удастся реанимировать и ДОВСЕ, хотя необходимо продолжать поиск договоренностей о новом международно-правовом режиме контроля над вооружениями с участием всех европейских стран.
С учетом сказанного, видимо, требуется разработка новых инструментов регулирования военно-стратегического баланса, которые должны дополнять юридически обязательные договоренности. Поддержание и укрепление военно-стратегической стабильности – это процесс, который должен обеспечивать предсказуемость ситуации, избегать резкого нарушения баланса, избегать неоправданных расходов на гонку вооружений и предотвращать возникновение и эскалацию военно-политических кризисов.
Одним из таких инструментов могут стать меры доверия и транспарентности в отношении, например, некоторых компонентов военно-стратегического баланса. Стороны должны осознать необходимость проявлять сдержанность и не пытаться добиваться превосходства, которое, как свидетельствует история, носит временный характер и оборачивается новым опасным витком гонки вооружений.
Можно полагать, что такие меры могут включать односторонние, но параллельные шаги как на двустороннем (например, на российско-американском или китайско-индийском) уровне. Такие меры могут затрагивать как количественные параметры определенных типов вооружений, так и предоставление сведений об их оперативной деятельности. Эти меры могут приниматься на основе политических договоренностей, а не договорных юридических обязательств.
Другой формой поддержания стратегической стабильности могут стать кооперационные действия по обеспечению совместной безопасности и совместной обороны. В этой связи можно напомнить, что создание Североатлантического альянса привело к тому, что военное столкновение между государствами – членами НАТО практически исключено, хотя исторически они многократно воевали друг с другом. Бывшие противники стали союзниками, разногласия между которыми больше не могут привести к вооруженным конфликтам. Думается, что этот опыт весьма полезен и для будущего взаимодействия России и США, которые никогда не были противниками в многополярной системе международных отношений. Более того, Вашингтон и Москва были союзниками во Второй мировой войне, несмотря на идеологические противоречия.
Таким образом, стабильность военно-стратегического баланса в XXI столетии может основываться на трех опорах: договорных обязательствах по ограничению и сокращению вооружений, мерах доверия и транспарентности на основе политических обязательств и сотрудничестве в сфере безопасности и обороны на основе взаимных юридических обязательств.
Дарья Гармоненко