Письма с песчаного фронта

"НАКОНЕЦ-ТО, дорогие мои, могу вам отписать. Три месяца мы отступали. Одежда задеревенела от пота и грязи, ноги трясутся от усталости... Но жизнь еще способна и удивлять. Подходит чумазый такой солдатик: "Ваше благородие, бумаги можно у вас попросить?" Я чуть не упал от удивления, когда узнал, что бумага нужна для записи стихов. Я-то, если честно, не только о стихоплетстве все это время не думал, но и странички книжной не перевернул. Начал декламировать он:

Пыль, жара - и фронт в песках...

Спрашиваю: "Почему в песках?" А он показывает на окопы, отрытые нами... Не подумал, а ведь на метр песка здесь, на берегах Щары. Ищите на карте: где дорога железная Варшава - Москва переходит Щару и чуть восточнее имение Старый двор, там я и нахожусь. А перед нами видна деревня Ольсевичи, она уже на германской стороне", - писал в сентябре 1915 г. родным в Москву подпоручик Авдотий Несвицкий.

ПЕРВЫЙ КОМАНДУЮЩИЙ

Когда читал письма Несвицкого, хранящиеся у его внучатого племянника - военного ученого, полковника Олега Несвицкого, сразу понял, где держала оборону рота подпоручика. Деревня Ольсевичи - родина моей мамы. Это в Белоруссии, километрах в 15 от города Барановичи, где я сам родился и окончил школу.

Вспомнился давний эпизод, когда летом отправили сюда родители на каникулы. Поднимали всей мужской половиной на новый фундамент осевшую дедову хату. Обмывая потом работу, кто-то из стариков поднял чарку со словами: "Ну, Федор (так деда звали), простоит это дерево еще лет сто! - А как же, я его из германских окопов брал, а немец привозил хороший лес для своего удобства", - так запомнилось.

Но какие еще окопы? В 1944-м немец драпал из-под Минска без задержки. Перевел дыхание только под Брестом. Железобетонные доты, натыканные вдоль Щары, ему не пригодились. Оказалось, окопы с далекой войны - николаевской, как ее в деревне называли по имени царя. В 1915 г. изрыли ими оба берега небольшой речушки и укрепляли несколько лет, пока фронт не рухнул после русской революции.

В Петрограде1915-й так и назвали - годом великого отступления. Русские, потеряв убитыми и ранеными полтора миллиона человек, за четыре месяца оставили Курляндию, Польшу, Литву и Западную Белоруссию. Северо-Западный фронт, продырявленный немцами сразу в нескольких местах, оказался растянутым огромной дугой от Балтики до Карпат. Пришлось делить его, чтобы окончательно не лишиться управления вконец расстроенными войсками, на два фронта - Западный и Северный.

Во главе Западного Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич поставил генерала от инфантерии Алексея Ермолаевича Эверта, до этого возглавлявшего 4-ю армию. Ему, единственному из командармов, удалось отвести свои корпуса из-под ударов противника, оторваться от преследователей и быстро закрепиться на господствующих высотах за Щарой. Немцы не решились атаковать зарывшуюся в землю 4-ю армию.

"Вчера на позицию прибыл генерал Э., уже фронтовой начальник, - сообщает в одном из писем подпоручик Несвицкий. - Завернулся в солдатскую шинель и пополз за окопы, к передним наблюдателям... Там пробыл почти полчаса... Я услышал его слова: "Раз германец строит крупные окопы, то вперед двигаться не способен". Нам также приказали еще укреплять позиции".

Так тянулась долгая позиционная война.

НАСТУПЛЕНИЕ ПО МУКАМ

Всю вторую фронтовую зиму противники провели в промерзших блиндажах. "На позиции... треть роты. Солдаты задыхаются от простуды. Каждую ночь отвозили больных. Но скоро нас меняют, от того большое чувствуется удовольствие", - подпоручик действительно через пару недель получит отпуск и весь февраль проведет в Москве.

Тогдашнюю столицу - что можно проследить по старым газетам - донимали морозы. Военных сводок публиковалось мало. Первые полосы - о том, как тыловые губернии пронизывал холод. Тревожные фронтовые новости отстукивал лишь Париж: немцы, энергично начав весеннюю кампанию, подмяли наших союзников у крепости Верден. Французы взмолились царю о помощи, так что первыми на просторах Восточной Европы зашевелились русские штабы. Николай II, с августа 1915 г. взявший на себя обязанности Главковерха, решает поднять армию в наступление. Начальник штаба Ставки генерал от инфантерии Михаил Алексеев, несмотря на надвигавшееся с юга потепление, в течение недели утверждает план операции, оставшейся в истории под названием Нарочской - на стыке Западного и Северного фронтов.

Нарочь - это на северном участке Западного фронта. А под Барановичами все еще без перемен. "Немцы, кажется, забыли, что идет кампания, на их стороне... строительная кампания... подвозятся лес, камни...", - вернувшийся из отпуска Несвицкий, вероятнее всего, до конца не понимал, что происходит. Но что взять с подпоручика, коль генералы сомневались.

И все же могу привести свидетельства человека, который "просто жаждал" наступления. В Гродненском областном музее среди материалов о "положении красных в польском плену" нашел толстую тетрадку с записями прапорщика Николая Шило. Обратил внимание на нее случайно. Шило - фамилия моего деда по матери. Первые страницы - и сразу находка: "Мои Ольсевичи сейчас на вражьей местности".

Вернулся к сопроводительной записке: "Дневник изъят у красноармейца Лубенко в польском лагере. По объяснению Лубенко, исполнявшего обязанности ординарца пулеметной команды, бумаги и сумка принадлежали начальнику пулеметной команды Николаю Шило, погибшему в августе 1920 г. при переправе через Западный Буг".

Май 1916 г. Шило, словно в донесениях по команде, описывает, сколько немцы отрыли новых окопов и блиндажей и сколько соорудили бетонных огневых точек (приводятся даже схемы). Впрочем, тут же по-студенчески клянет начальство, не присылающее вовремя боеприпасы. Но юношеского задора ему не занимать: "Непременно следует наступать! Представляю, как я первым прорвусь к своему дому".

Наступать... Это и предписывала ставка Эверту. Ему предстояло нанести главный удар. Юго-Западному фронту под командованием генерала от кавалерии Алексея Брусилова ставилась второстепенная задача "сковывания противника" активными действиями. Брусилов неожиданно для штаба Верховного Главнокомандующего наметил прорывы сразу в нескольких местах, чтобы запутать австрийцев. Алексеев, познакомившись с замыслом командующего Юго-Западного фронта, удивился и посоветовал избрать, "как и Эверт", лишь один "ударный участок". "Встретив со стороны командующего категорические возражения, - вспоминал небезызвестный Деникин в "Очерках русской смуты",- Михаил Васильевич завершил разговор фразой: Что же, Алексей Алексеевич, делайте, как знаете..." В итоге Юго-Западный фронт одержал победу. Эта операция известна как Брусиловский прорыв. Но успех оказался полной неожиданностью и для нашей ставки. Для развития наступления Брусилову требовались резервы, а они находились у Эверта.

2 июня выступил Гренадерский корпус, которому командующий фронтом нарезал 8 километров прорыва. Атаки походили на отпевание еще живых. Продвинуться дальше первой линии германских позиций не удалось, к вечеру гренадеры вдоволь наглотались собственной крови и вернулись в свои окопы, потеряв половину штурмовых рот.

Сохранился письменный доклад командующего 4-й армией генерала от инфантерии Александра Рагозы от 24 мая 1916 г. Александр Францевич сообщал Эверту, что именно "полосу Гренадерского корпуса" немцы считают "вероятной для усиленной обороны" и потому удвоили свои дивизии: "Против (нас) находятся 80 запряжных и 40 позиционных батарей, 370 пулеметов, 2-3 линии укреплений, искусственные препятствия шириной 40 метров..."

Командующий фронтом потребовал не менять "утвержденных ранее директив", 4-я армия имела в резерве еще три свежих корпуса, но Эверт, получив известие о первой неудаче, запретил Рагозе вводить их в бой, приказав лишь произвести перегруппировку войск.

"Гренадерские записи" в тетрадке Шило обрываются следующими словами: "Выполз к своим к вечеру. Весь день провалялся под германской проволокой. А утро и вспоминать не хочется. Только прошли проволоку, как на роту прицелились пулеметы... Огневые точки не подавили. Солдаты все же захватили три пулемета, но я приказал их бросить, лучше пускай уносят убитых и раненых товарищей".... Прапорщика вскоре засыпало в блиндаже. Рядом разорвался германский снаряд. Падающими бревнами переломало ноги. Дневник офицер возобновил уже в Москве, куда его отправили лечиться. Был ранен и Несвицкий, следующее его письмо пришло из Смоленского госпиталя: "Война обернулась всеми ужасами... Не успевали проводить погребение солдат. Мне уже кажется, что я плыву по кровавой реке, где капитанам мели не грозят. Мели могут еще спасти, но в этой реке их нет... Везде смерть".

Западный фронт остался в том же положении, в каком оказался осенью 1915 г.

Революция не остановила войну в здешних краях. В марте 1917 г. Эверта, как и других "приспешников царского режима", уволили в отставку. Он отправил длинное послание Алексееву, заменившему Николая II в кресле Главковерха: "Россия слабеет, но еще тяжелее положение у противника. Если продержимся хотя бы год, Германия окажется побежденной, у нее сейчас нет пополнений. От нас не требуется даже наступать, а только собирать по крохам последние силы. Безвластие в Петрограде и гневные речи в адрес фронта хуже неприятельского штыка".

Ответа на свои, в общем-то пророческие мысли генерал не дождался. Алексей Ермолаевич был убит пьяными солдатами. Фронт ломался изнутри. А в ноябре, после большевистского переворота в Петрограде, "песчаный фронт" рассыпался окончательно, хотя каждый сопротивлялся по-своему.

У немцев - другие проблемы. Командующий 9-й армией генерал Войрш 24 октября получил из Берлина предписание внести предложения ("после проверки боем на ограниченной территории") в проект инструкции "Наступление в позиционной войне", которую генштаб готовил к кампании 1918 г. 9-й армии предстояло проверить способы атаки "сразу после применения отравляющих веществ по позициям неприятеля".

Для проведения операции Войрш наметил те самые Скробовские высоты, занимаемые Гренадерским корпусом. Там после получения известий о свержении Временного правительства беспрерывно митинговали. Стало быть, самое время атаковать. Но генерал не торопился. Начал только 31 октября - подул западный ветер...

Газ опустошил окопы Таврического полка, выбранного Войршем для "эксперимента". Бежавших гренадеров тут же накрыла артиллерия. Паника разнеслась по всему корпусу. Положение исправил командир 1-го гренадерского полка полковник Владимир Темичев. Его батальоны составляли резерв и находились в пяти верстах от передовой. Он собрал человек 500 и провел их, облаченных в противогазы, через ипритное облако. Сам 52-летний офицер, как утверждает очевидец, бежал впереди. Только у "позиции приказал снять маски и, отобрав у раненого солдата винтовку, бросил полк в штыковую".

Через два года Владимира Павловича расстреляют по приговору петроградской ЧК "как возможного контрреволюционера". А в ноябре 1917 г. "Известия Исполнительного комитета Гренадерского корпуса" #54 (и такие газеты выходили на фронте) ставили Темичева, действовавшего "во благо революции", в пример другим командирам. Таковы превратности судьбы.

Бой на Скробовских высотах стал последним боем русской армии в Первой мировой войне. История же Гренадерского корпуса перевернула последнюю свою страницу через три месяца. Переговоры в Брест-Литовске зашли в тупик, и немцы развернули новый поход по России, захватив Минск, Оршу, Гомель и другие города. Освобождение принесла новая армия, названная Красной. Но следом подоспела еще одна война - с пилсудчиками.

О старых окопах вспомнили поляки, проиграв сражение на Немане. 17 июля 1920 г. Николай Шило, уже красный командир, делает следующую запись в дневнике: "Вышли к линии старых германских окопов. Недалеко отсюда я получил увечение... Германские укрепления у д. Торчицы хорошо сохранились. Окопы гренадеров поляки засыпали, согнав окрестных селян на работы. Для пулеметов пришлось рыть новые укрытия". Так бывший офицер и бывший студент через четыре года объявился в родных местах.

Но его новая фронтовая дорога пронеслась мимо Ольсевичей - прямо на Брест, где и встретил Николай свой последний час. "Так дома и не удалось побывать. Зато хоть взял те бетонные укрепления, которые бесполезно штурмовал в 1916 г. Нашел у проволоки проржавевший саперный топор. Точно такими же рубили германские рогатки мои солдаты", - писал он. Далее в тетради только пустые страницы.

Ушел на польский фронт и Авдотий Несвицкий, откликнувшись на воззвание перешедшего на службу новой власти Брусилова. Обращение "Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились" публиковалось "Правдой". Слово "офицеры" уже стало ругательным. Но когда страна задохнулась в окружении врагов, на призыв популярного военачальника откликнулись больше 14 тыс. человек, 3 тыс. добровольцев выпустили из застенков ВЧК.

С этой войны Авдотий писем не присылал. Дошел до Вислы, оказался в окружении, раненым попал в плен и умер в лагере. Советская Россия, проиграв на поле боя, на целых 19 лет лишилась Западной Белоруссии. Но пока правители делили территории и пытались вырвать друг у друга контрибуции, народ возвращался на пепелища. Для него все войны заканчиваются одинаково.