Сергей Земляной СРЕДИ "проклятых вопросов" нынешней общественной жизни вопрос о перезахоронении тела Владимира Ульянова-Ленина, помещенного в Мавзолей на Красной площади, выделяется своим взрывным потенциалом. Не найдено или, может быть, вообще не существует такого его компромиссного решения, которое устроило бы и сторонников, и противников перезахоронения. Это значит, что данная тема не только поляризует мнения и позиции. Она задевает некие заветные струны нашей политической психеи и подпитывается из энергетических источников коллективного бессознательного.
Стоит заметить, что не одни лишь те, кто не понимает, но и те, кто якобы понимает, для чего непременно нужен мертвый мумифицированный Ленин на главной площади столицы, в большей мере являются жертвами идеологической манипуляции и автономной игры архетипов, нежели отстаивают и рационально аргументируют некую осмысленную точку зрения. Даже в рядах коммунистов, не говоря уже о прочих, царит редкостное невежество относительно реального исторического контекста, в каком родилась и была осуществлена монструозная идея "увековечения памяти" Ленина путем бальзамирования его останков. И относительно той роли, которая отводилась мумии и специально построенному для нее "дому" в том действе, какое можно назвать "культом Ленина". Если это невежество чем-то и "компенсировалось", то исключительно домыслами, слухами, легендами, мифами...
Относительно "культа Ленина" до настоящего времени не развеивается некоторая эпохальная неясность даже в умах людей, не замеченных в чрезмерном обожании (или обожении) "вождя трудящихся". Тот же Андрей Синявский в статье, подготовленной для сборника под симптоматическим (в толковании Лакана) названием "Осмыслить культ Сталина", писал: "Властвуя единолично, Ленин избегал славы и почета, которыми его имя уже было окружено". Синявский, сдается, смешивает здесь две неслиянные ипостаси Ленина: Ленина как частного человека и Ленина как политика. В качестве частного человека Ленин мог как угодно, в том числе отрицательно, относиться ко всему, связанному со славой и почетом; в качестве политика он считал их необходимыми инструментами завоевания масс.
Так, Ленин присутствовал на созванном МК РКП(б) 20 ноября 1918 года торжественном собрании в честь "вождя большевистской партии и председателя советского правительства", то есть в честь самого Ленина, и┘ произнес на нем речь. Еще один характерный штрих. Итальянская революционерка Ангелика Балабанова в своих воспоминаниях о Ленине отмечала, что он принимал участие в подобных ритуальных акциях, "когда считал их полезными". К примеру, Ленин считал политически "полезным" массовое изготовление своих бюстов: "Наши крестьяне недоверчивы, - говорил он Балабановой, - они не читают; чтобы верить, им нужно видеть. Когда они увидят мои бюсты, они убедятся в том, что Ленин на самом деле существует". Проблема: принимать или не принимать знаки почитания и поклонения, - эта проблема решалась Лениным не на принципиальной основе нравственности, а на прагматической основе политической целесообразности. Кроме того, до 1921 года его политическое лидерство было по существу харизматическим, основанным на его личных качествах, а "обудневение харизмы" было уже делом Сталина. В пору своего подлинного "расцвета" культ Ленина, рационально организованный и широко разветвленный - от теоретизирования в духе "ленинизма" до "ленинских уголков" в деревенских школах и избах-читальнях, вступил лишь после его вынужденного отключения от политической деятельности и особенно после его смерти. Проложив дорогу еще более махровому "расцвету" культа Сталина. Обстоятельства, которые этим "расцветам" сопутствовали, до конца 80-90-х годов были покрыты покровом партийной конфиденциальности и государственной секретности.
Сейчас они в достаточной мере прояснились. И, как это часто случается в современной России, благодаря "человеку со стороны" - то есть усилиями зарубежного исследователя. Я имею в виду написанную по российским и иностранным архивным и всяким иным источникам книгу немецкого историка Бенно Эннкера "Зачатки культа Ленина в Советском Союзе" (Benno Ennker. Die Anfaenge des Leninkultes in der Sowjetunion. - Koeln, Weimar, Wien: Boehlau, 1997, 381 s.). Эта работа восполняет зияющий пробел в нашем знании о Советской России 20-х годов. Она позволяет более точно оценить масштабы фальсификации истории компартии и СССР, предпринятой после прихода Иосифа Сталина к власти.
Методологически Эннкер многим обязан ныне уже классической критике идеологий в стиле поздней Франкфуртской школы (Юрген Хабермас, Герберт Маркузе), в которую вплетены некоторые постклассические мотивы Мишеля Фуко. Внимательно прочел автор и труды известных американских советологов: Роберта Такера, Стивена Коэна, Нины Тумаркин и др. Книга четко структурирована, высокоинформативна; выражаясь по старинке, историческое в ней вполне органично увязано с логическим. К числу очевидных недостатков издания - или недоработок автора - относятся, во-первых, довольно сомнительные русский и немецкий языки (очень много невыправленных ошибок!) и, во-вторых, слабость научного аппарата, который сводится к обширной библиографии.
Эннкер сводит воедино главнейшие мифы, которыми окутан культ мертвого Ленина. Мифы, разделяемые фактически всеми, в том числе и многими историками:
1. Учреждение культа мертвого Ленина следует возводить к заранее составленному плану генерального секретаря ВКП(б) Иосифа Сталина.
2. Этот культ отвечал потребностям Русской Православной Церкви.
3. Действующие лица этого культа руководствовались религиозными или квазирелигиозными мотивами, присущими части дореволюционной большевистской интеллигенции.
В качестве 4-го пункта к вышеназванным можно добавить распространенный в советской историографии миф о том, что бальзамирования тела Ленина и его экспозиции в мавзолее требовали тысячи и чуть ли не миллионы "рабочих и крестьян".
Версия об определяющей роли Сталина в принятии решения о мумификации тела Ленина, как показывает Эннкер вслед за Тумаркин, не подтверждается никакими документами и восходит к написанным задним числом воспоминаниям химика Збарского и политэмигранта Валентинова (Вольского). Валентинов попросту сочинил почти хармсовскую фабулу о том, как Сталин вместе с Калининым при получении известия об ухудшении состояния здоровья Ленина собрали в октябре 1923 года совещание шести членов Политбюро (к ним присоединились Бухарин, Каменев, Рыков и Троцкий), на котором генсек предложил после смерти Ленина сохранить навечно его тело с помощью бальзамирования по египетскому образцу. Валентинов подобно Тациту оснастил мнимых собеседников на мнимом совещании соответствующими их менталитету мнимыми речами. Поскольку сам он в разговоре не участвовал и при его передаче сослался на неизвестных "посредников", вся эта фабула, принятая на веру многими советологами, оказывается чистейшей воды выдумкой. Статья же Збарского с утверждением о том, что Сталин "был инициатором сохранения тела Ленина", вышла в свет в 1944 году, в не самое благоприятное для таких воспоминаний время.
Как аргументированно показал Эннкер, Сталин и в траурные дни января 1924 года и позже демонстративно держался в стороне от лихорадочной активности вокруг бальзамирования трупа. Он решал политические задачи: легитимировать себя в качестве законного наследника Ленина и лучшего "лениниста", нейтрализовав ленинское "Письмо к съезду" (клятва у гроба Ленина как коммунистический эквивалент Нагорной проповеди, лекции о ленинизме в Свердловском университете и т.п.), оттереть от власти Троцкого (который не попал на похороны Ленина, будучи введенным в заблуждение относительно их сроков Сталиным, и тем самым как бы поставил себя в ложное положение), а затем и остальных "диадохов". Сталин еще и потому избегал всякой личной прикосновенности к принятию решения о мумификации, что не хотел нового конфликта с женой Ленина Надеждой Крупской: прежний - в конце 1922 - начале 1923 гг. - едва не привел к разрыву отношений между ним и Лениным. А для Сталина не была секретом резко отрицательная позиция Крупской, равно как брата и сестер Ленина, по вопросу о бальзамировании тела и его "презентации" в построенном специально для этого склепе-мавзолее. (После того как посредством хитроумных "шахматных ходов" Дзержинский, Зиновьев, Молотов вынудили Крупскую примириться с мумифицированием тела ее мужа и его помещением в мавзолей, она выразила свой молчаливый протест тем, что ни разу не побывала в мавзолее.) Кстати, в завещании, о котором упоминалось на одном из заседаний комиссии по организации похорон Ленина, он якобы требовал похоронить себя в Петрограде обычным чередом, в могиле (завещание Ленина чьими-то стараниями исчезло).
Идея бальзамирования тела Ленина изначально родилась скорее всего в среде врачей, лечивших Ленина и после его смерти вскрывавших тело и предотвращавших его разложение (Абрикосов и др.), а затем постепенно овладела умами представителей партийно-государственной верхушки, оценивших мало-помалу ее выгоды. Хотя такой яркий сталинист первого призыва, как Климент Ворошилов, на заседании похоронной комиссии под председательством Феликса Дзержинского назвал идею мумификации антимарксистской "эсеровщиной", которая дурно повлияет на крестьян, которые могут заявить: "Они разгромили наших богов, посылали работников ЦК, чтобы разбить мощи; а теперь они сами творят свои мощи". Сходные суждения высказывал в партийной печати другой убежденный сталинист и гонитель религии Емельян Ярославский.
Дзержинский высказался за мумификацию тела Ленина и "открытый склеп", свободный для посещения. По его мнению, это не имело ничего общего с поклонением мощам святых, ибо таковое было связано с "чудесами", а "у нас нет чудес". Экспозиция мумии Ленина в "открытом склепе" не есть также и культ личности, доказывал "рыцарь революции", это некоторым образом "культ (!) Владимира Ильича". Вплоть до своей смерти в 1926 году Дзержинский держал под своим контролем деятельность похоронной комиссии (она потом стала "комиссией по увековечению памяти Ленина") и соответственно ориентировал ее на насаждение "культа Ленина". Он организовал кампанию поддержки своего плана мумификации мертвого Ленина и превращения его в главный предмет особого политического культа (по мысли одного из его устроителей, значение "открытого склепа" Ленина для человечества будет "превыше Мекки и Иерусалима"). Им была избрана уже тогда традиционная форма "писем трудящихся" в похоронную комиссию и центральные газеты. Вопреки голословным утверждениям советских историков о "тысячах" обращений трудящихся Эннкер нашел в соответствующем фонде только 15 (пятнадцать) таких документов, собранных в особую папку. Несколько писем аналогичного характера было опубликовано в газете "Рабочая Москва". За вычетом одного письма, автор которого выступил с абсолютно оригинальным предложением (кремировать тело Ленина, а пепел поместить в урну, имеющую форму гранаты; гранату же установить в ЦК для острастки партийным вождям), все остальные послания "из народной гущи" в своей конструктивной части словно написаны под копирку: "Я предлагаю не предавать земле останки Ильича, а бальзамировать их по методу египетских мумий и выделить для них место в центральном музее". Кампания "поддержки трудящимися великой инициативы" была прервана, потому что Политбюро удалось уговорить Крупскую 40 дней повременить с преданием тела Ленина земле, "чтобы больше трудящихся попрощались с вождем". Потом эти сроки переросли в мумифицированную бессрочность. Но осталось 15 писем в спецхране.
Достаточно прозрачными в письмах являются и политические мотивы, которые были определяющими для Дзержинского и других устроителей "культа мертвого Ленина". Доминирующим среди них было отнюдь не помянутое желание трудящихся "проститься с вождем". Партийное руководство, как это явствует, например, из статей Григория Зиновьева конца января 1924 года, было в шоке от гигантского наплыва людей (около миллиона), пришедших к гробу Ленина. После горячих дней между февралем и октябрем 1917 года ни одно из большевистских мероприятий не собирало столько народу. Зиновьев даже назвал похороны Ленина "второй революцией рабочего класса"! Культ ленинской мумии был призван эксплуатировать траур по Ленину, паразитировать на естественных чувствах людей.
Далее, как отмечалось в письмах, этот культ должен был способствовать сохранению единства партии и "победе" сталинского ЦК над оппозицией: у гроба Ленина можно было освободиться от оппозиционных стигмат и уклонов. Помимо этого лицезрение и поклонение мумии должно было вызывать у посетителей "открытого склепа" прилив морально-политических сил. Наконец, бальзамированное тело Ленина было призвано стать для "грядущих поколений" вечным символом революции, ее воплощением. Из изложенного очевидно, как дешево стоит высокопарная риторика нынешних хранителей "святыни" на Красной площади. Становится также понятным, насколько поверхностными являются проводимые многими зарубежными исследователями аналогии между "культом мертвого Ленина" и религиозным культом, миром православия. Первый является сугубо светским предприятием, манипулятивным культом, который позволял его устроителям достигать одного через другое: добиваться своих политических целей через посредство психических воздействий и спровоцированных псевдорелигиозных эмоций.
Теперь о последнем из вышеозначенных мифов: о связи "культа Ленина" с богоискательством и богостроительством, с концепцией "воскрешения отцов" Николая Федорова. Эннкер подробно разбирает этот сюжет, не обинуясь демонстрируя ultima ratio его создателей. Главных "крайних доводов" здесь два. Прежде всего - это ссылка на поразительные высказывания Леонида Красина, который с 28 января 1924 года фактически руководил похоронной комиссией. Он сделал их по случаю смерти одного революционера: "Я убежден: придет время, когда наука станет столь могучей, что сможет восстановить вновь погибший организм. Я убежден: придет время, когда станет возможным с помощью элементов жизни человека реконструировать самого физического человека". После того как эти слова Красина были обнародованы в порядке доноса на покойного Михаилом Ольминским, за доброе имя Красина вступилась Крупская и старая большевичка Эссен, которые отвели от него подозрение в "политическом уклоне" и расценили приведенные высказывания как "поэтическую вольность". Эннкер приводит серьезную аргументацию в пользу того, что Красин не в меньшей степени, чем другие устроители "культа Ленина", исходил из исторических прецедентов, а не из идей Федорова: так, Николай I сообразно его последней воле был бальзамирован, а его тело было выставлено для прощания в течение 14 дней.
На то, какие собственно идеологические нити вплетались в политическую ткань "культа Ленина", проливает свет доклад Анатолия Луначарского, который стал отвечать в комиссии по увековечению памяти Ленина за пропаганду, в том числе монументальную, читанный им в ноябре 1924 года. Луначарский стремился идеологически обосновать необходимость возведения для мумии Ленина специального мавзолея, который бы совмещал в себе черты памятника, гробницы, пантеона (и, впоследствии, - трибуны для вождей, "продолжающих дело Ленина"). Тему пантеона Луначарский поднимает, очевидно, в связи с прорабатывавшимся тогда ЦК проектом переноса останков Карла Маркса из Лондона в Москву и расположения их рядом с мумией Ленина, в мавзолее. Что до архитектурного стиля мавзолея, Луначарский советует принимать в расчет, что вожди пролетариата в качестве представителей гигантского потока пролетарской воли становятся "сверхчеловеками", "сверхчеловеческими личностями" (с прямой апелляцией к Ницше). И тем самым - "знаменами и символами" всего класса. По логике Луначарского, для их увековечения требуется возвращение к древней культуре монументального строительства. Монументальное строительство расцветает в "коллективистские эпохи": согласно докладчику это - "деспотии Египта и Азии", европейское средневековье и Ренессанс.
И в точном соответствии с целеуказаниями наркома просвещения архитектор Александр Щусев избирает в качестве образца при создании проекта мавзолея то ли ступенчатую пирамиду Джосера, то ли гробницу Кира (как полагал Корнелий Зелинский). Проект саркофага для мумии Ленина был создан другим знаменитым архитектором Константином Мельниковым. Российский авангард приложил свою руку к формированию "культа Ленина" - и в том, что касается "монументальной Ленинианы", и в том, что касается ее идеологического наполнения.
Закончить это небольшое эссе уместно одним великолепным абзацем из "Заключения" книги Бенно Эннкера: "Архитектура, предусмотренная для мавзолея, где располагался ленинский саркофаг, должна была символизировать "вечность". Гробница сознательно строилась в подражание образцу пирамид. По аналогии с их предназначением для умерших фараонов мавзолей символизировал "вечное присутствие" Ленина. Тем не менее культовая функция мавзолея фундаментальным образом отличалась от таковой у пирамид, поскольку она не определялась заботой о благополучии мертвого в загробном мире. Напротив, ее адресатом были массы, которые проходили маршем по Красной площади. И чьи приветствия выслушивали вожди на трибуне мавзолея. "Постоянное присутствие" Ленина, стало быть, должно было вновь и вновь актуализироваться его последователями". Да, так оно и было. Но что из этого осталось актуальным сегодня?
