Боэций Дакийский. Сочинения. - М.: Эдиториал УРСС, 2001, 312 с. Серия "Bibliotheca scholastica".
ПЕРЕД нами первый в России сборник сочинений крупного схоласта XIII века датчанина Боэция Дакийского. Когда я показал его одному знакомому философу, он, заглянув в содержание, с удивлением отметил: "Подумай только - христианин пишет трактат о вечности мира!" С таким же удивлением, казалось бы, должен был реагировать на подобное сочинение и средневековый христианин, для которого мир был творением, подверженным тлению, в то время как вне времени лишь предвечный Бог. Но в XII-XIII веках через мусульманский мир в интеллектуальную жизнь Западной Европы во всем своем величии вошла философия Аристотеля, в которой доктрина о вечности мира была выражена достаточно четко. Аристотель завоевал умы настолько, что получил говорящее само за себя прозвище "Философ". А наряду с этим авторитетом появился еще один - Аверроэс, один из самых значительных последователей перипатетической традиции, получивший столь же прозрачный эпитет - "Комментатор".
XIII век в культурной жизни крупнейших научных центров Европы стал эпохой активного, творческого освоения "новых" текстов, их примирения с христианской философией, с достижениями раннесредневековой патристики и схоластов XII столетия. Важная роль в этом движении принадлежала так называемым парижским аверроистам, с которыми связывают имя Боэция Дакийского. Его творчество, конечно, не ограничивается трактатом "О вечности мира" - лежащая перед нами книга преследует цель предоставить возможность первого знакомства с ним.
Особенностью книги является наличие параллельного латинского и русского текста. Традиция такого двуязычного издания древних философских текстов еще очень неразвита в нашей книжной культуре, что, наверное, не в последнюю очередь связано с материальными трудностями. Но именно такая традиция давно существует в Европе. Составитель и переводчик Алексей Апполонов, несомненно, столкнулся с немалыми трудностями при переводе на русский язык схоластической латыни. Русская философская лексика в гораздо меньшей степени связана со схоластикой, чем западная. Настоящей рецепции ее в отличие, например, от Платона или немецкой классики у нас никогда не было. Как, например, передать на русском все содержание схоластического res или imago? Задача переводчика сложна - он должен вырабатывать новый язык. Судя по переводу, Алексей Апполонов серьезно работает над этой проблемой: перевод очень близок к тексту и в точности передачи отдельных понятий, и в синтаксисе. Длинные периоды могут показаться тяжеловесными в русском языке, и с необходимостью их сохранения в отдельных случаях можно поспорить. Но это личный выбор переводчика! Точно так же наводит на размышление применение некоторых "неологизмов", как, например, "фантасия". Очевидно, что Боэций, изучая сны, использует это слово не в том же значении, в каком мы понимаем его семь с лишним веков спустя. Однако, на мой взгляд, более правильно было бы отметить это в примечаниях (которых, к сожалению, недостаточно), но сохранить традиционное русское слово - ведь появление буквы "с" еще ничего не объясняет.
Знакомство с творчеством Боэция Дакийского облегчается пространной вводной статьей, вводящей нас не только в чисто философскую проблематику творчества, но и в культурную атмосферу Сорбонны эпохи ее расцвета. Вырабатывая собственную позицию по важнейшим вопросам истории европейской схоластики, Апполонов полемизирует с крупными историками схоластики, по большей части представителями католической историографии (Орео, Ван Стенберген и др.; с сожалением отмечу, что не нашел в этой полемике реакции на новаторские работы последних лет, принадлежащих перу Луки Бьянки). И хотя автор несколько ограничивает содержание этой полемики вопросом о вечности, его попытка осмысления схоластических текстов независимо от авторитета западноевропейских эрудитов вселяет большие надежды на будущее вновь основанной серии.