Неизвестная победа проконсула Кавказа

Память

1 ЯНВАРЯ 1820 г. главнокомандующий отдельным Грузинским (вскоре переименованным в Кавказский) корпусом генерал от инфантерии Ермолов издал приказ, который в войсках, по отзыву современника, встретили с восторгом, ибо солдаты были названы в нем "товарищами" - обращением непривычным в отношении нижних чинов. Главнокомандующий выражал уверенность в том, что император не забудет их подвиг.

"Труды ваши, храбрые товарищи, усердие к службе проложили нам путь в середину владений Акушинских, народа воинственного, сильнейшего в Дагестане, - писал Ермолов. - Страшными явились вы пред лицом неприятеля, и многие тысячи его рассеялись и бегством снискали спасение. Область покорна, и новые подданные великого нашего государя благодарны за великодушную пощаду..."

НОВООБРЕТЕННЫЙ КРАЙ

По гюлистанскому мирному договору 1813 г., завершившему 9-летнюю Русско-иранскую войну, шах признал за Россией право на владение Дагестаном и рядом других областей Кавказа. На время смирилась с этим и Турция, потерпевшая поражение в войне 1806-1812 гг. Народы Северного Кавказа как бы "автоматически" стали подданными Российской империи, но свободолюбивые горцы вряд ли были согласны с таким поворотом событий. Ряд дагестанских правителей на словах признали власть российского императора (получив за это генеральские и полковничьи звания, огромные оклады), но фактически остались независимыми, свободными от контроля наместника и реальных обязательств перед Россией. Русские в их владения не заглядывали.

Прибывший осенью 1816 г. на Кавказ и полгода знакомившийся с краем Ермолов был поражен царившим произволом местных ханов и князьков, безжалостно грабивших не только соседей, но и своих подданных, терзавших собственный народ с изуверской жестокостью, как если бы это был злейший враг. Например, Аслан-хан Кюринский имел обыкновение, объезжая со свитой селения, захватывать молодых девушек, а затем выменивать их у соседних чеченцев на породистых скакунов. Аглар-хан Казикумыкский широко применял для запугивания недовольных публичные пытки каленым железом, отрезание ушей, протыкание шилом языков, литье кипящего масла на обритые головы схваченных. У Ермолова были все основания заявить, что он преследует цель избавить горские народы от "нелепого, злодейского самовластия и всех распутств, уничтожающих человечество", "восстановить равновесие между ханской властью и народной безопасностью".

В ходе дипломатической миссии к персидскому Фетх-Али-шаху в 1817 г. наместник убедился, что в недалеком будущем предстоит новая война за обладание Закавказьем. Среди тегеранских вельмож все более популярными становились идеи военного реванша, мусульманское духовенство засылало в кавказские селения мулл и дервишей, подстрекавших к мятежам. С помощью английских советников иранская армия реорганизовывалась и перевооружалась. У Ермолова сложилось убеждение, что надо не медля приступать к укреплению безопасности недавно присоединенных закавказских территорий, отделенных от России Чечней, Горным Дагестаном и Северо-Западным Кавказом.

Геополитические и военно-стратегические задачи диктовали необходимость действительного, а не номинального включения в состав страны горного пояса, являвшегося главным очагом нестабильности. Следовало положить конец опустошительным набегам вооруженных отрядов горцев на территории, находящиеся под покровительством России, в первую очередь Грузии, обезопасить сообщение по Военно-Грузинской дороге от налетов бандитских шаек, вынуждавших назначать сильные конвои для сопровождения грузов и почты.

Жесткие запреты Ермолова на набеги, похищение людей и работорговлю - обычные виды промысла в горах в то время - вызвали сильное возмущение во многих районах. Масла в огонь подливали требования русской администрации платить налоги, участвовать в строительстве мостов и дорог.

Вскоре по возвращении из Персии наместник представил императору обстоятельный план покорения Кавказа. Первым шагом стало перенесение существовавшей укрепленной линии к подошве горного хребта за счет создания цепи форпостов и крепостей. Чеченцев начали вытеснять со среднего течения Терека за Сунжу, на которой в октябре 1817 г. заложили укрепления Преградный Стан и Назрановское, а весной следующего года - крепость Грозную. Это строительство, вдруг преградившее чеченцам один из традиционных путей разбойной экспансии, спровоцировало мятеж, в полную силу разгоревшийся в 1818 г. Таково было начало Кавказской войны, растянувшейся до 1864 г.

"Я МЕДЛЕННО СПЕШУ..."

Увидев на примере Чечни угрожавшую опасность, владетели Дагестана создали, пишет историк прошлого века Потто, "обширный союз, чтобы разом и соединенными силами действовать против русских". В него вошли так называемые "внутренние" ханства - Аварское и Казикумыкское, а также области, примыкавшие к Каспию, - Мехтула, Табасарань и Каракайдаг. В вооруженную борьбу включились и многие феодалы в шамхальстве Тарковском, ханствах Дербентском и Кубинском на севере, в Кюринском ханстве на юге, правители которых присягали России.

Душой, костяком этого союза стали принадлежавшие к лезгинской группе народов даргинские племена, проживавшие в труднодоступном высокогорье среднего Дагестана и объединенные в вольное Акушинское общество. За акушинцами утвердилась слава самого воинственного, гордого и независимого этноса Дагестана. Их авторитет был исключительно высок, они считались непобедимыми.

Однако от немедленной экспедиции на Акушу в 1818 г. Алексей Петрович воздержался, начав продвижение в Дагестан последовательно и планомерно. "Они противятся, - писал Ермолов о новом союзе племен генералу Меллеру-Закомельскому. - С ними определил я систему медления и, как римский император Август, могу сказать: "Я медленно спешу".

Осенью 1817 г. Грузинский корпус усилился за счет прибывших из Франции войск. Ермолов тепло встретил испытанных бойцов, вместе с ним прошедших сквозь пламя сражений: пехотные Тенгинский, Куринский, Ширванский и другие полки. Численность Грузинского корпуса выросла с 43 500 в 1817-м до 90 000 человек в 1818 г. Ермолову также подчинялись здешние казачьи войска и казачьи полки с Дона.

ПОРАЖЕНИЕ В БАШЛЫ

Зимой 1818-1819 гг. в уже покоренное Кубинское ханство с отрядом войск прибыл генерал-майор князь Валериан Мадатов, соратник Ермолова еще по войне с Наполеоном, с 1817 г. по штатной должности "военно-окружной начальник в ханствах Шекинском, Ширванском и Карабахском". Он готовился двинуться на Табасарань и Каракайдаг.

Восстание в этих областях разгорелось после того, как несколькими месяцами ранее из города Башлы (его называли и аулом), столицы уцмийства Каракайдагского, был выбит с большими потерями отряд генерал-майора Пестеля, на которого Ермолов одно время возлагал большие надежды в покорении среднего Дагестана. Позднее Алексей Петрович раскаивался в этом выборе. В Башлы, писал он в своих "Записках", Пестель "редкий день не был пьян, жителей города не только не умел содержать в должном повиновении и не видел, что они вывозят семейства свои и имущество и явное имели с неприятелем сношение, но сверх того раздражал их самым оскорбительном распутством".

Мадатов докладывал из Дербента: "Весь народ здешний, будучи крайне недоволен правлением генерал-майора Пестеля, готов всякую минуту поднять оружие".

Так и случилось. Каракайдагцы, увидевшие в образе правления Пестеля свою будущность под скипетром русского царя, восстали и обратились за помощью к соседям. Больше всех помогли акушинцы, организовавшие внезапное нападение на гарнизон в Башлы. Скрытно проникнув в город, повстанцы под покровом ночи атаковали отряд Пестеля, в котором пренебрегли организацией охранения. Многие солдаты и офицеры погибли. Остальные, с трудом отбиваясь, в беспорядке отступили. Едва унесший ноги генерал в донесении Ермолову представил дело таким образом, будто одержал победу над превосходящим противником. Он был столь красноречив, что Ермолов поверил и представил лжеца к знакам ордена Св. Анны!

Когда обман вскрылся, главнокомандующий уволил этого начальника в отпуск и отослал в Россию. В письме императору, принеся извинение за то, что невольно ввел его в заблуждение, Ермолов саркастично присовокупил: "Пестель скоро будет иметь счастье лично представить Вашему Величеству свою неспособность".

Последствия поражения в Башлы были очень велики. Ермолов писал, что эта неудача "послужила поводом к общему торжеству для всех народов Северного Дагестана... Старшины обществ делали воззвания народам, приглашая их к всеобщему вооружению для истребления врагов, не верующих в Магомета, и положили всеми силами помогать чеченцам, а для главного управления злоумышленных намерений своих избрали хана Казикумыкского и акушинцев".

"АРТИЛЛЕРИЯ НАВОДИЛА УЖАС..."

В начале августа 1819 г. Мадатов выступил из селения Исталяр в поход на Табасарань и Каракайдаг, имея 2 батальона пехоты, роту артиллерии, 500 казаков и иррегулярную конницу (милицию) - 650 карабахцев, ширванцев, текинцев и 500 всадников из ханства Кюринского. Совершив быстрый марш к селению Хошни, отряд Мадатова скрытно подошел к заранее разведанному бивуаку крупных сил мятежных лезгин (табасаранцев и каракайдагцев) и с марша атаковал их. В бой устремилась привычная к горному рельефу закавказская конница, и "изумленные неожиданным нападением горцы не могли долго обороняться и бросились искать спасения по единственному оставшемуся направлению в ущелья". Это был первый опыт боевого применения в Кавказской войне национальных воинских формирований из местных жителей.

Наутро старшины селений Табасарани и низинного Каракайдага явились в лагерь Мадатова с повинной. Никаких репрессий, как заранее было оговорено с Ермоловым, в отношении сложивших оружие предпринято не было. Докладывая императору, что "приобретенный генерал-майором Мадатовым успех принадлежит верному его соображению и быстрому исполнению предприятия", Ермолов особо подчеркивал, что в бою при Хошни "нет ни одного русского ни убитого, ни раненого".

4 октября Мадатов подошел к Башлы, а на рассвете следующего дня осуществил штурм силами 1500 человек пехоты и 300 казаков. Уцмий Каракайдагский располагал значительно большими силами. Все решил огонь 8 орудий, взятых Мадатовым. "Победа стоила русским час времени, 3 убитых и 20 раненых",- писал историк Михаил Погодин. Уцмий с частью мятежников бежал в Акушу, остальные сдались. Приняв присягу и заверив старшин, что сложившим оружие нечего опасаться мести русских, князь продолжил поход на Акушу с юга и 22 октября разгромил остатки сопротивлявшихся каракайдагцев, поддерживаемых акушинцами, в бою у селения Энгикент. С обеих сторон потери были сравнительно невелики: горцев погибло (в основном от орудийного огня) до 100 человек, воинов Мадатова - четверо. Рассеявшегося противника русский военачальник распорядился не преследовать.

Тем временем Ермолов двигался в глубь Дагестана с севера. В конце августа он вступил во владения аварского хана Султан-Ахмеда - деятельного союзника чеченцев, сумевшего на время перерезать коммуникации на Военно-Грузинской дороге. Ермолов встретился с главными силами аварцев при деревне Боутугай, имея под рукой несколько батальонов Кабардинского и Троицкого пехотных, 8-го и 42-го егерских полков. В жестоком бою обе стороны проявили ратное мастерство и большое упорство. Исход дела решила штыковая атака батальона кабардинцев. Отступивший противник занял заранее оборудованную позицию.

Ермолов вспоминал в "Записках", что он "не допустил атаковать окопы", опасаясь потерь от меткого огня аварцев, и "удовольствовался тем, что мог стеснить неприятеля в горах, отрезав сообщения с равниною... уверен будучи, что недолго в таковом останется он положении". Фактически Ермолов избрал тактику огневого подавления: "артиллерия наводила ужас, и неприятель... прятался от оной". В ночь на 3 сентября противник покинул оборонительный рубеж и растворился в высокогорье.

После столь же успешных действий против Мехтулинского ханства и карательной экспедиции в чеченские Качалыковские деревни, население которых промышляло конокрадством и исхитрялось угонять казачьи табуны, Ермолов сделал передышку в строившейся на границе Аварии крепости Внезапной, а затем в середине ноября двинулся в самые недра гор, на Акушу.

СРАЖЕНИЕ НА МАНАСЕ

Оставив батальон пехоты для охраны Внезапной, Ермолов с остальным отрядом двинулся на Тарки - столицу шамхала Тарковского, правителя кумыков, сохранившего верность России. Мадатову был отправлен приказ из Каракайдага двигаться на соединение с главными силами к селению Карабудахкент в 30 верстах от Тарков.

14 ноября Ермолов вошел в Тарки и задержался здесь больше чем на полмесяца. "Начавшаяся дождливая погода переменилась на весьма холодную, - писал Алексей Петрович в "Записках", - и несколько дней беспрерывно шедший снег выпал в таком количестве, что... прекращено было сообщение".

Поджидая отряд Мадатова, совершавший многодневный труднейший переход, а также обоз с провиантом из Дербента, главнокомандующий не терял времени даром. Он готовил войска к бою в горах и одновременно пытался воздействовать угрозами, с тем чтобы избегнуть кровопролития: "Акушинцам отправил я бумагу, в коей требовал, чтобы они дали присягу на верность императору... не давали у себя убежища неблагонамеренным и беглецам, возвратили имеющихся у них русских пленных. Жителям провинции Мехтулы, коих акушинцы склонили на свою сторону, послал я объявить, что, если не останутся они покойными в домах своих, разорю их до основания и пленных отошлю в Россию".

Как акушинцы, так и мехтулинцы уклонялись от ответов на ермоловские ультиматумы, тянули время, рассчитывая, что снегопады сделают горы совершенно непроходимыми и до весны русские не смогут предпринять поход в глубь Дагестана.

2 декабря, убедившись в бесплодности попыток повлиять на акушинцев, Ермолов выступил из Тарков и в селении Шора на земле мехтулинцев соединился с подошедшим отрядом Мадатова. Общая численность его войск теперь составила 7000 человек. Даргинский союз мог противопоставить несколько десятков тысяч превосходных бойцов.

Первую линию обороны они заняли по склону горы Калантау, через которую лежал путь из Мехтулы в Акушу. Штурм этой позиции был бы сопряжен с очень большими потерями. И тогда Ермолов пошел на хитрость. Шамхалу Тарковскому была поручена особая миссия. Приехав в лагерь акушинцев, он сумел убедить их, что сражение на мехтулинской земле им невыгодно, и те отступили. Двинув вперед авангард князя Мадатова, Алексей Петрович три дня занимался организацией подъема на Калантау артиллерии и грузов. На многих участках этого тяжелейшего пути на помощь не справлявшимся с орудиями волам приходили солдаты...

16 декабря в русский лагерь в селении Урума приехали, как пишет Погодин, "уполномоченные старшины Акушинского народа". Главнокомандующий "принял их ласково" и даже заметно смягчил оговаривавшиеся ранее условия, однако "самые умеренные предложения к восстановлению согласия и предупреждению пролития крови были отвергнуты с высокомерием".

Дерзости акушинцам придавала "крепчайшая позиция": они занимали оборону на протяжении 10 верст "по трем хребтам гор, параллельно один над другим возвышающимся" в некоем подобии редутов, фланги позиции упирались в неприступные утесы, дополнительной естественной преградой справа была бурная речка Манас. Артиллерии у горцев не было, но стрелковым оружием и боеприпасами они располагали в достатке. Лобовой штурм мог стоить, по расчетам Ермолова, нескольких тысяч человек. Противник превосходил в силах многократно. Вместе с акушинцами находились со своими отрядами аварский и мехтулинский ханы, получивший помощь от Персии Ших-Али-хан Дербентский и уцмий Каракайдагский. Соединенное войско насчитывало не менее 20 000 воинов.

Ермолов мог рассчитывать на победу только за счет полноценного использования артиллерии. Однако горные склоны, на которых укрепился противник, были столь высоки и круты, что окопы его были мало досягаемы для стреляющих снизу из-за предельных углов возвышения. Поэтому организацией боя Алексей Петрович занимался "с особенною осмотрительностью и тщательностью". В результате двухдневной рекогносцировки в обороне противника было найдено слабое место. На противоположном круто возвышавшемся берегу реки Манас удалось обнаружить узкую тропинку, по которой было возможно обойти правый фланг акушинцев. Она вела на вершину огромного утеса, с которой позиции неприятеля были как на ладони. Утес горцы так и не заняли, считая его недоступным. Ермолов решил использовать эту оплошность.

Выступив в два часа ночи 19 декабря, немногочисленный отряд Мадатова сумел идеально скрытно, не нарушив тишины, переправиться с несколькими орудиями через реку и к рассвету достичь вершины утеса, по тропинке буквально на руках втащив пушки. "Когда совершенно рассвело, неприятель с удивлением увидел пред собою главные силы генерала Ермолова, - пишет Погодин, - а с правого фланга позицию, обойденную отрядом князя Мадатова".

Сражение началось попыткой лезгин сбить русских с господствующей высоты. Их встретили залпы картечи с малых дистанций, затем пехота Мадатова, "разделенная в три колонны, бросилась в штыки".

"Неприятель нигде не выдерживал атаки и бежал с одной позиции на другую в пространстве 5 верст"; в то же время с фронта Ермолов двинул главные силы, и паника охватила горцев. Многие, как пишет Погодин, пытались спастись, забираясь на недоступные склоны, немало было и таких, кто "убились, падая с отвесных скал". Бегущих по ущелью реки Манас преследовала закавказская конница и казаки под командой начальника корпусного штаба генерал-майора Алексея Вельяминова.

"После сего славного дела весь отряд имел ночлег у селения Лаваши, - пишет Погодин,- по коему наименовано и сражение сие, стоившее нам только 28 человек убитыми и ранеными". Войско же противника перестало существовать.

Левашинское сражение - или иначе сражение на реке Манас - не вошло в анналы побед русского оружия. Упоминания о нем нет даже в "Истории русской армии" Антона Керсновского. Скупые строки встречаются лишь в трудах исследователей Кавказской войны, написанных в позапрошлом и прошлом столетиях. Можно спорить о том, в какой мере достойна похвалы военная победа над народом, верховной властью причисленным к соотечественникам с точки зрения современного правосознания, но то, что она имела огромное значение для утверждения России в Дагестане, несомненно. Горцы убедились, что неприступных позиций для русского солдата не существует, и в этом отношении Ермолов показал себя блистательным учеником Суворова.

Весть о сражении на реке Манас в считанные дни облетела Дагестан и произвела огромное впечатление. 21 декабря русские войска, за два дня прошедшие 80 верст (!) по заснеженной горной дороге, вступили в распахнувший ворота город Акушу. Антирусский союз распался: казикумыки, койсубулинцы и мехтулинцы поспешили оставить акушинцев. В свою очередь, поджидавшие русского главнокомандующего депутаты от всех даргинских общин объявили, что вольное Акушинское общество подчиняется России.

Многие старшины деревень пришли просить помилования. Как писал Ермолов в "Записках", "не только не тронуты деревни их... не позволено войскам приближаться к оным, дабы не привести в страх жителей. На полях хлеб их, все заведения и стада их остались неприкосновенными. Великодушная пощада, которой не ожидали, истолковала акушинским народам, что одною покорностию могут снискать свое спасение..."

Вместе с тем с учетом кавказских обычаев Алексей Петрович все-таки распорядился от "знатнейших фамилий" акушинцев "взять 24 аманата" и "назначил им пребывание в Дербенте". Была наложена "дань ежегодная, совершенно ничтожная, единственно в доказательство их зависимости". По словам Ермолова, акушинцы "были признательны за пощаду" и "в знак особенного уважения" поднесли ему дорогую саблю, он, в свою очередь, наделил щедрыми подарками ряд старшин и пять кадиев (шариатских судей).

...Вопреки выраженной в приказе от 1 января 1820 г. надежде на благодарность Отечества подвиг воинов-кавказцев был оставлен высшей властью без внимания. В силу целого ряда сложных внешнеполитических расчетов Александр I не желал признаваться, что Кавказ еще не покорен, поэтому любые начинания Ермолова изначально обрекались на забвение, для Санкт-Петербурга они просто не существовали: так было удобней играть в либерального монарха, при жизни нареченного "Благословенным", и бороться за первенство в европейских делах.

Эту особенность политики императора Александра I подметил близкий к царскому двору генерал-майор Михаил Орлов (будущий декабрист). В июле 1820 г. он писал: "У нас то хорошо или то дурно, как угодно рассудить, что общая неизвестность покрывает все происшествия нашего Отечества".