Получила недавно ссылку на сайт с фотографиями С.М. Прокудина-Горского. Все, кому интересно, наверняка их уже видели - цветные фотографии начала ХХ века. Что-то там такое Прокудин-Горский придумал, снимал на три пластинки, синюю, красную и зеленую, как-то это все в проекторе соединял для получения единого изображения, но публиковать нормальные цветные снимки по техническим причинам было невозможно, пока вдруг не догадались в Библиотеке конгресса воспользоваться программой Photoshop.
Результат получился тоже не совсем правдоподобный - но живой. В реальности краски были, вероятно, несколько иными, это уже не важно. Важно, что мир, известный нам в черно-белом изображении, выглядит другим. Это ведь давний кинематографический спор - можно или нельзя снимать цветное кино о первой половине ХХ века? Ответ Алексея Германа известен - правдоподобие (не самое подходящее слово для его фильмов с их суперправдой и гиперреализмом) достигается именно за счет черно-белого. Фильмы же о первой половине века XIX должны быть цветными, так как имеющееся у нас представление об этом времени основано на живописи, на цвете.
Старая история - в Истории важно наше представление о ней. И вот мы вдруг получаем великий и ужасный Железный век в нежных, пастельных красках. То, что всегда имело привкус трагедии, оборачивается милой случайной картинкой. Как будто кто-то из ваших друзей съездил в экспедицию и вывалил на стол кучу сделанных "мыльницей" фотографий - погляди, где я был. Дети на траве, мост через речку, какие-то люди на дрезине под ослепительно ярким солнцем, сам Прокудин-Горский, сидящий на камушке. Привал, где пьют чай из густо-синих кружек, восточный базар с одиноким грустным торговцем коврами, тюрьма, вероятно, на том же восточном базаре - из-за решетки смотрят люди в цветастых халатах, один, в таком же халате, примостился снаружи, прижавшись к стене, у него вид городского сумасшедшего, а рядом - охраняющий их человек с мосинской винтовкой в руках.
Бред. Это кто-то нащелкал постановочных кадров, дорисовал старые шляпы, дернул в Среднюю Азию, на Русский Север, туда, где все осталось как было, снимал дома, деревья, сплав леса, цветочки на лугу - и уверяет теперь, что все это происходит сто лет назад. Этого быть не может. Ведь если может - тогда нам придется пересматривать свое представление о нашем чудовищном прошлом. Прошлое может быть только чудовищным - его чудовищность именно в его отличии, а сознание, что тогда все было иначе, что у времени была другая фактура, - наша защита от него.
Если люди, скучно носившие свои пиджаки, носили пиджаки черные - это одно. А если мелькнет где-то среди черных пиджаков желтый шейный платок - тогда совсем, совсем другое. Тогда не удастся отстраниться от самосознания присяжных поверенных и государственных чиновников, тогда всю дикость их представлений о мире - других, иных, иных именно в мелочах, в тональности их разговора с дворником или кухаркой, в словах, употребляемых за вечерним чаем, в том, как именно они разворачивали газету, - все это придется попытаться пропустить через себя. Тогда и революция, при воспоминании о которой слова будут застревать в горле еще не у одного поколения, наше главное событие, с которым мы родились и с которым умрем, воспринимается по-иному.
Нужно ли нам это новое знание, выдержим ли мы его, не обрушится ли от него шаткая, с таким трудом созданная структура прошлого - мне неизвестно. Может быть, и хорошо, что не существует подобных фотографий годов двадцатых или тридцатых, что снять Прокудин-Горский успел не так уж и много, и только старую, "императорскую" Россию, что в конце концов единственный цвет, оставшийся нам от того времени, - красный флаг, вручную раскрашенный Эйзенштейном в каждом кадре "Броненосца Потемкина".
А может быть, само появление Photoshop'а и дарованных им возможностей есть доказательство того, что действительно с наступлением компьютерной эры конец этой, нашей цивилизации не за горами. Нельзя безнаказанно путешествовать на машине времени. Вдруг сотрудник Библиотеки конгресса, соединяя цветные пластинки, случайно раздавит бабочку?