Александр Лебединцев Нынешней осенью исполнилась очередная 63-я годовщина форсирования советскими войсками Днепра в период Великой Отечественной войны. Это была выдающаяся победа, но, к сожалению, сегодня мало вспоминают, какой ценой она досталась.
ОРУЖИЕ – ЛОДКИ
В ту пору я был заместителем начальника штаба 48-го стрелкового полка по оперативной работе (ПНШ-1). 22 сентября мне вручили в штабе нашей 38-й стрелковой дивизии пять экземпляров очередных листов топокарт, на которых сразу бросалась в глаза голубая лента Днепра. В 14 часов мы прибыли в село Городище, которое находилось примерно в трех километрах от одной из крупнейших рек Европы. Само русло еще не просматривалось, зато уже хорошо было видно противоположный господствующий обрывистый берег, на котором теснились хатки-мазанки села Григоровка, где 48-му сп предстояло захватить плацдарм.
Устный приказ на сей счет командир дивизии полковник Богданов отдал командиру полка майору Михаилу Кузминову, начальнику штаба майору Ершову и полковому инженеру лейтенанту Федору Чирве. У всегда бодрого и деятельного Кузминова появилась в действиях какая-то неуверенность, как и у начальника штаба. Видимо, угнетали их и сложность задачи, и отсутствие переправочных средств. К тому же в полку к тому времени был только один батальон из трех положенных по штату. Командовал им старший лейтенант Тихон Ламко. В саперном взводе налицо имелось всего лишь три человека: лейтенант, сержант и ездовой с повозкой, на которой везли саперные мины.
Однако Федор Чирва прямо-таки загорелся. Грядущее форсирование настолько раззадорило полкового инженера, что он забыл об обеде и со своими двумя помощниками немедленно принялся обходить дворы Городища, выясняя, у кого есть спрятанные рыбацкие лодки. Селяне их затопили в заводях, чтобы немцы не уничтожили. Когда набралось восемь «посудин», Чирва построил владельцев в шеренгу, зачитал текст военной присяги и заставил это сделать всех стоявших в строю. Потом они поставили свои подписи в блокноте лейтенанта, и тот поздравил «рекрутов» с зачислением в саперы 48-го стрелкового полка. В заключение Чирва сказал, что самым главным оружием новобранцев, которых даже не переодели в красноармейское обмундирование, будут их собственные лодки и весла на время переправы. С наступлением темноты плавсредства перевезли на повозках к берегу реки и замаскировали в кустах.
ПЕРЕПРАВА
В первую ночь удалось перебросить на другую сторону Днепра только взвод пешей разведки под командованием лейтенанта Зайцева. Роты на берегу укрылись в зарослях кустарника, где были спрятаны и лодки. Весь день мы вели наблюдение за противоположным берегом. Передвижений врага не наблюдалось. Позже выяснилось, что потрепанные германские части были отведены на удаление 15–20 км от русла реки. Немцы никак не ожидали, что русские с ходу решатся форсировать Днепр на подручных средствах, поэтому не организовали оборонительного рубежа на выгодном возвышающемся берегу. Это был их большой тактический просчет.
Однако и советское фронтовое командование тоже допустило серьезнейший просчет: в ночь с 23 на 24 сентября был выброшен парашютный десант именно в те районы, где приводили себя в порядок немцы. Почти все наши десантники были уничтожены ими. Но вместе с тем войска противника были задействованы там и не смогли выдвинуться к берегу, чтобы помешать форсированию. Кстати, трофейные парашюты немцы использовали в качестве обивочного материала в своих землянках от просыпающегося грунта, что мы не раз наблюдали после их отхода.
С наступлением темноты инженер и комбат начали погрузку первой роты. Она высадилась без огневого противодействия врага. Глубоким оврагом роты начали выдвигаться к высоте 244.5, где немцы успели организовать опорный пункт, в двух-трех километрах от уреза воды. Вторым рейсом, со следующей ротой, я переправился с несколькими связистами и двумя радистками с рацией. Над руслом реки опустился туман. Вражеские осветительные ракеты слабо мерцали. Только скрип уключин напоминал о тяжелых усилиях нашего перевозчика. Вот и противоположный берег. Наша лодка уткнулась носом в прибрежный песок. Мы прыгаем на берег, не промочив даже обуви. Овраг очень глубок. Его откосы можно преодолевать только на четвереньках. Поднимаемся на небольшое плато, впереди несколько строений села Григоровка.
Занимаем хату. Жители, видимо, в погребе. При свете трофейной плошки развертываем радио и телефонную связь. Зная о налетах вражеской авиации, ставлю задачу: отрывать щели рядом, высылаю связистов к командиру батальона. Следующим рейсом прибывают командир и начальник штаба. Наступает рассвет. Подвергаемся бомбардировке сначала «юнкерсов» – пикировщиков, потом «хейнкелей».
Меняем место командного пункта, передвинувшись севернее в незаметный с воздуха овражек с кустарником. Здесь спокойнее. Наблюдаю за переправой. Теперь наши лодочники перевозят полковую артиллерию, соединив две лодки снятыми воротами. Получилось что-то вроде катамарана. В бинокль хорошо видно, как бесстрашно руководит посадкой и погрузкой лейтенант Чирва под непрерывными разрывами артиллерии и минометов. Один за другим пикируют вражеские бомбардировщики, обрушиваясь на места посадки, высадки, на лодки, следующие через Днепр. В воздухе – карусель из истребителей. На реке – фонтаны воды, кверху брюхом плывет по течению несметное количество оглушенной рыбы.
Переправившиеся роты с трудом и потерями продвигаются вперед. День и ночь – сплошные вражеские и наши атаки, перемещения боевых порядков, смена позиций. Всем этим приходится заниматься мне и другим ПНШ. Через пару дней погибли начальник связи полка и один из ПНШ, а еще трое – получили ранения и выбыли в госпитали. Меня с травмами ноги не отпустили даже в медсанбат. Пользуюсь костылями, пишу донесения и приказания. Подменить некому. Даже гвардейцы-мотострелки из танковой армии Рыбалко, прошедшие Сталинград, удивляются упорству и активности врага.
На плацдарме трое суток была усиленная перестрелка сторон, а 29 сентября на рассвете противник предпринял мощнейшую часовую артиллерийскую подготовку по всему захваченному нами участку берега. Били по площадям, что у немцев было крайне редко. С самого 1941 года для меня это был самый кошмарный день. Где бы ни разрывались снаряд или мина, они поражали кого-нибудь. Но мы выстояли, хотя в своих листовках немцы нам обещали сделать «буль-буль». Правда, потеснили нас на три километра.
Ночью на плацдарм вводится фронтовой резерв – 27-я армия. Теперь здесь наша 40-я, 27-я армии и 3-я гвардейская танковая армия. Но и у немцев одиннадцать самых отборных дивизий. Готовится новое наступление советских войск, однако овражистая местность не позволяет применить основную ударную силу – танки, и атака нашей пехоты захлебнулась. Во второй половине дня – повторная атака. Продвинулись на пять километров и снова были остановлены.
СИДЕНИЕ
Советское главное командование решает брать Киев не с Букринского, а с Лютежского плацдарма, куда перебрасывается танковая армия, а мы и противник зарываемся в землю. Наши роты засели в бывшей вражеской траншее. Немецкие позиции – на удалении броска гранаты.
У противника рукоятки гранат длинные деревянные, и они легко долетают до наших окопов под выкрики: «Рус – лови!» А вот отечественные гранаты добросить до врага очень трудно. Поэтому мы наращиваем рукоятки деревянными палками и делаем ответные «подарки».
Именно в те дни второй половины октября начало поступать пополнение, в том числе и офицеров. Я все еще остаюсь одним из шести помощников начальника штаба полка. Нужно отбирать и учить новых ПНШ. Взяли «на пробу» троих молодых лейтенантов. Почти каждую ночь надо идти «на контроль и помощь» на передний край, проверять бдительность несения службы, опекать молодых командиров рот, помогать в организации огня, наносить на схему расположение огневых средств. В этом усердствуют даже дивизионные «толкачи»-операторы и политработники. Почти каждую ночь приносят с передовой капитанов и майоров, убитых или раненых. Война. К ней тоже необходимо приспосабливаться, чтобы выжить.
В очередной раз иду в ночь на «передок» с посыльным и лейтенантом из пополнения. Он татарин, раньше пел в казанском театре. На фронте впервые, после училища. Я не раз слышал, как мой подопечный «мурлыкал» различные песни и арии. Вот и поляна. На ней стоят три подбитых танка в последних боях. Там проходит наш передний край обороны в бывших немецких траншеях.
Выжидаем наступления затишья в перестрелке. Бьют пулеметы и снайперы. Местность освещается ракетами. Видимость – как днем. Вдруг до слуха доносится мелодия на губной гармошке из «Сильвы». Конечно, это развлекается кто-то из фрицев. У них у каждого эта «музыка» за голенищем сапога. Отвлекает от засыпания на дежурстве. Придумано неплохо. Мой «стажер» начинает подпевать, с каждым куплетом – все громче. Перестрелка затихает и смолкает. Слышим выкрики: «Бис!» и «Рус, нох айн маль!» Просят, значит, повторить.
Лейтенант запел: «Частичка черта в нас┘» Тишина с обеих сторон. Я делаю бросок – и в своей траншее. Теперь включилась и скрипка. Требуют: «Рус, Вольга-Вольга». Наш артист запевает песню из одноименного кинофильма. «Найн, найн», – орут немцы и наигрывают мотив: оказалось, что «заказ» был на песню «Из-за острова на стрежень». Контакт найден. Я наношу на схему пулеметы, минометы, а мой спутник уже в своей траншее напевает любимую немцами «Катюшу» и другие мелодии. Перестрелка так и не возобновилась┘
Вернулись мы без происшествий. Однако наутро прямо во время завтрака замполит полка пригласил меня в свою землянку и с ходу: «Ты что это за братание с немцами устраиваешь? Отдаешь себе отчет, к чему это привести может?» Отвечаю: «А разве лучше было бы, если бы меня или лейтенанта убитыми или ранеными принесли? Как вашего парторга позавчера – с перебитой ногой». «Все равно ты об этом помалкивай, а популярного «солиста» мы отправим в свой армейский ансамбль песни и пляски. Я думаю, что он возражать не станет, да и пользы от него будет там больше».
Я забыл передать «солисту» это требование, а он на следующую ночь теперь сам повел своего напарника-лейтенанта и повторил концерт обеим сторонам. Убывал он в ансамбль с медалью «За боевые заслуги». Успел подписать приказ комдив.
Битва за Днепр вообще была весьма щедрой на награды. Например, звание Героя Советского Союза тогда получили 2438 человек, в том числе 16 –из нашей дивизии. Причем до этого все офицеры, участвовавшие в форсировании, были отмечены орденами, а солдаты и сержанты – орденами и медалями. Таков был приказ Верховного главнокомандующего. Хотя для нас, фронтовиков, основное в тех месяцах 1943-го заключалось в другом: впервые мы поверили в то, что научились бить врага не только зимой, но и летом, что никакая самая сложная преграда не помешает нам полностью и окончательно разгромить захватчиков.
