"Если мне прикажут стрелять, я приказ выполню, но себя прокляну"

В штабе Оперативной группы Минобороны СССР, январь 1989 года.
Фото из книги "Трагедия и доблесть Афгана"

Как уже сообщалось в прошлом номере «НВО», 3 февраля 2009 года умер давний и постоянной автор нашей газеты, участник боевых действий в Афганистане и в других горячих точках генерал-майор Александр Антонович Ляховский. Публикуем материал, присланный им буквально накануне кончины...

НЕСМОТРЯ НА ВОЗРАЖЕНИЯ

Во время январского визита 1989 года министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе в Кабул президент Афганистана Мухаммед Наджибулла опять в настоятельной форме высказал просьбу – решить до вывода советских войск из его страны «проблему» Ахмад Шаха Масуда, ныне хорошо известного едва ли не всем полевого командира, отряды которого контролировали Панджшерское ущелье. Конечно, в Москве трудно было понять чаяния и настроения генералов, офицеров и солдат нашей 40-й армии, которые не рвались воевать, возвращаясь на Родину. Никому не хотелось убивать и погибать напоследок. Но высокопоставленные функционеры КПСС придерживались иного мнения.

15 января Шеварднадзе на совещании в посольстве СССР заявил: «┘Проведением операции против отрядов Ахмад Шаха нанести ему такой ущерб во всех районах базирования, который бы не позволил длительное время организовываться, выступать на любом направлении, главным образом на магистрали Хайратон – Кабул. Сейчас наша авиация наносит удары по всем районам, за исключением Панджшера и Южного Саланга. Как мне доложили, с 20 января планируется начать боевые действия и в этих районах с применением войск 40-й армии и ВС РА на Южном Саланге. По информации наших военных, советские войска с 1 января, а афганские – с 5 января уже были готовы к боевым действиям, однако по просьбе Наджибуллы, в этом я убедился лично, начало боевых действий отложено, чтобы завезти в Кабул минимально необходимое количество муки и другого продовольствия...»

Вскоре руководство Ограниченного контингента советских войск (ОКСВ) получило указание министра обороны СССР генерала армии Дмитрия Язова срочно готовиться к проведению операции против отрядов Ахмад Шаха Масуда. При этом никакие возражения, доводы и аргументы наших военных представителей в Республике Афганистан и командования 40-й армии о нецелесообразности подобных действий в расчет не принимались.

Вспоминает главный военный советник в РА генерал-полковник Михаил Соцков: «...Я министру обороны письмо написал, шифровку – категорически против этой операции. Нельзя проводить никаких боевых действий против Ахмад Шаха. Зима. Все боевые подразделения Ахмад Шаха в кишлаках среди мирных жителей. Только на постах к Салангу у него там наблюдатели и некоторые огневые средства.

Но 22 января поздно вечером позвонил министр обороны Язов командующему 40-й армией Громову: «23 января начать операцию, на сутки раньше». И начали. Как начали? «Ураганы», БМ-21, «Гиацинты», «Буратино», сотни орудий и минометов обрушились на эти кишлаки, на все эти позиции, если можно так назвать этих афганцев. 400 самолето-вылетов только было сделано за эти 3 дня».

В середине дня 22 января руководителю Оперативной группы МО СССР генералу армии Валентину Варенникову из Москвы позвонил Язов. Он приказал боевые действия против отрядов Ахмад Шаха Масуда начать на сутки раньше намеченного срока.

Автор присутствовал при этом разговоре и наблюдал реакцию генерала армии Варенникова: с огромным трудом ему удавалось сдерживать свои эмоции и не сорваться, отвечая министру обороны. Конечно, это не была личная инициатива Язова, министр сам получил распоряжение советского политического руководства. Язов был ставленником Михаила Горбачева, заглядывал ему в рот и во всем его поддерживал. Уверен, что скорее всего такой приказ отдал Верховный главнокомандующий Вооруженными силами СССР Горбачев. Замечу, что метод устных указаний затем получил широкое применение у высших руководителей СССР – это давало возможность в случае неудачи отказаться от своих слов и свалить всю вину на непосредственных исполнителей, то есть на военных. Так было и в Тбилиси, и в Вильнюсе, и т.д.

Конечно, изменение срока операции принципиального значения не имело. Но к этому времени не были готовы части афганских войск, которые, правда, требовались лишь для обозначения их «присутствия». Ведь операция проводилась под предлогом оказания помощи правительственным силам в выставлении сторожевых постов и отпора мятежникам, которые якобы препятствовали этому. Но подразделений афганской армии в тот момент в районе Южного Саланга еще не было, они туда только подходили. Пришлось принимать срочные меры, чтобы в ночь на 23 января хотя бы некоторые из них оказались в районе предназначения. Генералы и офицеры ОГ МО СССР, аппарата главного военного советника в Афганистане разъехались по установленным им точкам, обеспечивая выполнение этой задачи.

Совместными усилиями в течение ночи удалось вытянуть отдельные афганские подразделения в район Саланга, а утром они стали выдвигаться для занятия сторожевых постов и застав. Как утверждалось потом в официальной пропаганде, когда афганские войска начали брать под охрану дорогу, по ним открыли огонь (конечно, это был предлог, а возможно, и провокация). На самом же деле утром 23 января по сигналу командующего 40-й армией генерал-лейтенанта Бориса Громова по Панджшеру и примыкающим к нему ущельям были нанесены заранее спланированные авиационный (в том числе и самолетами, базирующимися на аэродромах Туркестанского военного округа) и огневой удары, повлекшие человеческие жертвы и разрушения.

ТРАГИЧЕСКИЙ СПЕКТАКЛЬ

По настоянию Варенникова и Громова, чтобы максимально снизить потери советских войск, избрали своеобразный метод боевых действий – нанесение огневых и авиационных ударов по прилегающим к магистрали районам, где отмечалось скопление мятежников. Операция по разгрому отрядов Ахмад Шаха Масуда получила кодовое название «Тайфун».

23–25 января на Южном Саланге разыгрывался трагический спектакль, плата за участие в котором – человеческие жизни. Предварительно Масуду было направлено предостережение: если его отряды попытаются препятствовать выставлению застав правительственными войсками и раздастся хоть один выстрел, то вынужденно будет применена сила. Вся ответственность за это возлагалась на Ахмад Шаха. Об этом заранее было предупреждено население Панджшера и Южного Саланга. Президент Афганистана Наджибулла выступил с обращением к жителям Южного Саланга, в котором предлагал на время возможных боевых действий покинуть свои дома.

Но все эти заявления являлись отвлекающим маневром. Вне зависимости от действий моджахедов Масуда 24 января 1989 года по их формированиям на Южном Саланге и в Панджшере планировалось нанесение мощных бомбо-штурмовых и огневых ударов.

Из воспоминаний Героя Советского Союза генерала Валерия Востротина, командовавшего в Афганистане 345-м отдельным парашютно-десантным полком: «Эта операция не популярна среди нас. Есть что-то непорядочное в ней. У нас была договоренность с Ахмад Шахом, который в этот момент пользовался популярностью у народа, что он не будет препятствовать выводу наших войск, а мы не будем с ним воевать. На последнем этапе мудрость командующего армией генерала Громова позволила нам более или менее свободно организовать вывод войск. Руководство же Афганистана опасалось, что Ахмад Шах не только сильнее, но и авторитетней в народе. Поэтому оставлять сильную группировку Ахмад Шаха с его авторитетом, когда мы уйдем, им было невыгодно.

Основной этап вывода войск пришелся на февраль. Не знаю, какие «умные» головы принимали такое решение, но если бы выводили летом, то вышли бы с меньшими потерями. На Саланге в феврале на высоте более 3000 метров всегда суровые климатические условия: снегопады, снежные лавины, гололед, заносы. Требовались большие усилия, чтобы обеспечить пропуск войск. Тем не менее кремлевские стратеги такое решение приняли.

Охрану Саланга осуществлял 177-й мотострелковый полк 108-й дивизии. На период вывода войск этот участок был усилен подразделениями 345-го полка. А кроме того, Саланг охраняли вооруженные формирования Ахмад Шаха. Между сторожевыми заставами 177-го и 345-го полков располагались заставы моджахедов. Вот едешь по трассе. Видишь – отстроенная в камне стационарная сторожевая застава – это застава 177-го полка, большая палатка, камнями обложенная, – это застава 345-го полка, а если просто костер, гранатометы и автоматы, чалма – это ахмадшаховская застава. Такими двусторонними силами мы охраняли этот участок. И я вам скажу, проблем почти не было. Вечером душманы снимались и на ночь уходили в свои кишлаки. Там ночевали, а в 7 часов утра возвращались на свои места. Мы несли службу круглосуточно. Вот так все было организовано.

Говорят, что на проведении операции настоял Шеварднадзе, а может быть, его уговорил Наджибулла? Но в любом случае решение принимал Горбачев, хотя военное командование, в том числе командующий армией, командиры дивизий и полков были против проведения этой операции. Нам была поставлена задача – уничтожить группировку Ахмад Шаха перед самым уходом. Но это просто непорядочно, если у нас была договоренность. Участвовать в таком бое с людьми, с которыми договорились, никто из нас не хотел. На тот момент они нам не были друзьями. Они сегодня наши друзья, а тогда они были нашими врагами. Но в той ситуации вероломно бить беззащитного противника – это был реальный удар в спину! Нам, профессионалам, была поставлена задача уничтожить вооруженные отряды Ахмад Шаха. Но мы не могли выполнить ее себе в ущерб – вызвать их на дуэль. Мы просто знали их график работы, места расположения их постов и места их ночной дислокации. И тогда за тридцать минут до того, когда они вылезут из своих нор и станут пить чай, по всем этим точкам нанести сумасшедшие артиллерийский и авиационный удары. Все цели на моем участке у меня на карте были обозначены. И так сделал каждый командир. Мы их просто подло уничтожили.

Майор Юрасов погиб в этом полудневном бою из-за своего благородства. Одна из групп душманов осталась невредимой. Они подняли руки и шли ему навстречу сдаваться. А он был с двумя солдатами. И когда они подошли на близкое расстояние, подняв руки, просто из-за спины пустили пулеметную очередь. Хотя до этого он спас в кишлаке мирных жителей. Я считаю, что подлость мы все совершили».

Боевые действия на Южном Саланге продолжались примерно трое суток. Генерал Лев Серебров, находившийся тогда в Афганистане в составе Оперативной группы МО СССР и неоднократно проявлявший личное мужество в самых экстремальных условиях, с горечью честно рассказывает: «Непростая это была операция... Понимая, что мирные жители надежно защищают его от ударов советских войск, Масуд приказал не выпускать из своих владений ни стариков, ни женщин, ни детей. Все выходы из ущелья оказались блокированными многочисленными кордонами. Но люди все-таки прорывались, часто не без помощи советских разведывательных подразделений. И только когда была получена достоверная информация, что в местах предстоящих боев мирного населения не осталось, был отдан приказ на открытие огня.

Размышляю об этом и не могу отделаться от ощущения, что, ограничиваясь таким выводом, не говорю всей правды. Для полной ясности необходимо добавить, что солдаты и офицеры, которые должны были принять на себя последний бой, получив приказ, отнеслись к нему с большой настороженностью. Далеко не все знали истинный смысл предстоящей операции, да и возможности довести до каждого ее значение для обеспечения безопасности выводимых войск и в целом для укрепления позиций правительства Наджибуллы были ограничены. Надо понять моральное состояние исполнителей, тех солдат, кому за считанные дни до встречи с Родиной предстояло вновь проливать кровь.

В то время уже раздавались голоса о неправомерности нашей войны в Афганистане, ее все настойчивее сравнивали с американской агрессией во Вьетнаме, да и сами люди уже задумывались над происходящим. «Что побуждает нас стрелять в простых афганцев?» – все чаще спрашивали мы себя. К тому же страна, которой мы девять лет оказывали разностороннюю помощь и поддержку, лежала в руинах. Разрушали ее все понемногу, ведь стреляли и с той, и с другой стороны, но значительная доля вины, несомненно, ложилась на нас.

Нельзя было не видеть и разительную перемену в отношениях населения и воинов афганской армии к советским военнослужащим. Если в начале 80-х взаимные симпатии и дружеские чувства проявлялись на каждом шагу, то перед выводом войск все чаще из уст простых афганцев в наш адрес звучали угрозы и оскорбления (подполковник Серебров был начальником политотдела 108-й мотострелковой дивизии, которая первой вошла в Афганистан в декабре 1979 года. ≈ А.Л.). Особенно усердствовали дети, науськиваемые священнослужителями и взрослыми. Конечно же, такая атмосфера тяжким грузом давила на офицеров и солдат и не способствовала боевому настрою.

Остро врезались в память слова одного молодого офицера-политработника, прибывшего по делам службы с Саланга накануне операции. Докладывая о настроениях своих подчиненных, он пытался получить ответ на мучивший его вопрос: «Зачем опять кровь?» Насколько мог, я растолковал ему смысл и значение предстоящей операции и при этом добавил, что советское военное командование делает все возможное, чтобы разрешить проблему мирными средствами. На что он ответил: «Я, конечно, все понимаю и постараюсь вселить уверенность в офицеров и солдат своего батальона. Но скажу откровенно, если мне прикажут стрелять, я приказ выполню, но себя прокляну». Вот с таким настроением шли люди в свой последний бой, и ничего с этим поделать было невозможно».

После окончания операции «Тайфун» Ахмад Шах прислал в советскую дипмиссию в Кабуле письмо на имя посла СССР в Афганистане Юлия Воронцова. Масуд возлагал на войска ОКСВ всю вину за последствия боевых действий на Южном Саланге: «Господин Воронцов! Я получил Ваше предупреждение. Последовавшие вслед за ним бомбардировки и те преступления, которые совершили ваши люди на Саланге и Джабаль-ус-Сарадже, ничего не изменят. В этой связи необходимо сказать, что позиция советского руководства, которой оно придерживается в последнее время в своих подходах к международным вопросам, и в особенности к афганской проблеме, вселила в нас веру, что новый режим в Советском Союзе изменился по сравнению со своими предшественниками, учитывает реальную ситуацию и хочет, чтобы проблема Афганистана решалась посредством переговоров. Мы также думали, что как минимум после десяти лет ужасов войны и убийств советские поняли психологию афганского народа, на опыте убедились, что этот народ невозможно силой, угрозами поставить на колени, заставить что-либо сделать. К сожалению, продолжается ненужное давление, которое вы оказываете для поддержки горстки наймитов, предающих самих себя, которым нет места в будущей судьбе страны.

Жестокие и позорные действия, которые ваши люди осуществили на Саланге, в Джабаль-ус-Сарадже и других районах в последние дни вашего пребывания в этой стране, уничтожили весь недавно проявившийся оптимизм. Напротив, это заставляет нас верить, что вы хотите любым путем навязать нашему мусульманскому народу умирающий режим. Это невозможно и нелогично.

Мы надеемся, что новое советское руководство и его ответственные представители в Афганистане будут поступать в соответствии со своими собственными убеждениями, наберутся смелости осознать реальную действительность и поступать в соответствии с ней.

С уважением, Ахмад Шах Масуд. 7.11.1367 г. (26.01.1989 г. – А.Л.)»

Переговоры со старейшинами. Фото из книги «Игра в Афганистан»

ЕСТЬ, С КОГО СПРОСИТЬ

Конечно, можно понять отчаяние, разочарование Ахмад Шаха – советское командование неоднократно нарушало заключенные с ним соглашения. Но и он должен был понять: мы не могли просто так уйти, бросить на произвол судьбы, без охраны магистраль, по которой осуществлялось снабжение Кабула всем необходимым. Мы ведь сотрудничали с режимом Наджибуллы, поддерживали его, поэтому свои заставы передавали правительственным силам.

Вооруженный конфликт на завершающем этапе вывода не входил в наши планы. Его просто не удалось избежать. Наджибулла убедил руководителей СССР в необходимости этой операции. Советское военное командование, не желая кровопролития, до последнего момента надеялось, что удастся уйти мирно, но по инициативе Шеварднадзе этого не позволили сделать члены комиссии Политбюро ЦК КПСС по Афганистану. Был отдан приказ на проведение военной операции против вооруженных отрядов Ахмад Шаха на Южном Саланге.

Я был свидетелем разговора Бориса Громова с Дмитрием Язовым, когда командующего 40-й армией убеждал министра обороны в нелепости этой операции, тем самым рискуя дальнейшей служебной карьерой и положением. Но все было тщетно. У власти в то время находились безнравственные люди, для которых чужая жизнь не стоила и ломаного гроша. Многие наши генералы, офицеры, сержанты и солдаты, находившиеся в январе 1989 года в Афганистане, уже тогда понимали: им не нужен этот «последний и решительный бой». Им, «шурави», незачем было больше бороться с оппозицией. Но имелся приказ! Как к нему отнестись? Некоторые «критики» советуют не выполнять такие, по их мнению, преступные предписания. Не знаю, может быть, им со стороны, из теплых кабинетов или офисов, виднее. Всегда легко давать советы, не отвечая за их последствия. Но когда армия начинает выбирать, какие приказы ей выполнять, а какие – нет, она перестает быть армией. Ведь давно известно, что армия в своих действиях никогда не руководствуется ничем, кроме приказа (ни здравым смыслом, ни необходимостью и т.д.). Этим она и отличается от всех других органов. Этим она и уязвима.

Являясь важнейшим органом государства, стоящим на его защите, она, например, не смогла предотвратить распад Советского Союза. Ее мощь оказалась невостребованной, так как среди высшего военного руководства не нашлось достойного военачальника, который взял бы на себя ответственность за привлечение армии к защите государственного конституционного строя.

И хотя многие командиры, политработники, солдаты были возмущены этим приказом, говорили, что после его выполнения не смогут носить правительственные награды, полученные в Афганистане, приказ все равно выполнили.

Местные жители, выходившие из района боевых действий, в контакты с советскими военнослужащими не вступали, молча вынесли и уложили вдоль магистрали тела убитых в результате огневых ударов людей, не принимали от нас никакой помощи, хотя все было организовано: развернуты палаточные городки, пункты обогрева и питания, медицинские пункты.

Разве армии нужна была эта операция? Военные опять – в который раз! – стали заложниками амбиций и скудоумия политиков. Вот чем обернулись последние дни пребывания наших войск в Афганистане, а для некоторых военнослужащих встреча с Родиной так и не состоялась, ведь они погибли в этом абсолютно им не нужном последнем бою. Вот и все.

Очень редко политики, принявшие решение на развязывание войны или боевых действий и на словах взявшие на себя ответственность за это, предстают перед судом. Безнаказанность же инициирует принятие необдуманных и безответственных решений по применению силы. Не оттого ли они с такой легкостью посылают на смерть других людей и отдают приказы на проведение боевых операций или нанесение точечных бомбовых и ракетных ударов по «военным» объектам? Причем поводы для начала войны придумываются разные: для «защиты демократии», «соблюдения прав человека», «обеспечения завоеваний революции и целостности государства» и т.д., и т.п., но причина – безнаказанность политиков.

Из воспоминаний Героя Советского Союза генерала Руслана Аушева: «Когда я встречался с Ахмад Шахом в 1998 году, мы с ним говорили долго. Он сказал мне поразительную вещь: «Я, говорит, мог же с вами воевать по-другому. Я же мог сбивать ваши пассажирские самолеты. Я же не сбивал пассажирские самолеты. Я с вами воевал, как воевал». И мы еще одну ошибку допустили в отношении него. Я не знаю, кто уговорил наше руководство, сейчас много разбираются, я думаю, что прольют свет на это темное и позорное пятно. Когда войска выходили в 1989 году, с Масудом договорились, что мы не стреляем в него, а он не стреляет по уходящим колоннам. Но уговорили руководство нашей страны нанести последний удар по Панджшеру, потому что это было самое тяжелое для Наджибуллы место. Это была, конечно, провокация, это было не по-офицерски, вообще не по-людски. И мы практически нанесли удар по людям, которые не ждали этого удара. И как мне рассказывали, там стояли мирные люди – что ж вы делаете. Даже при этом он не стал наносить удар по уходящим колоннам. Но это было решение ни командующего 40-й армии, ни командира дивизии, это был уровень Москвы, в которой было это решение принято. То есть руководство Афганистана уговорило руководство нашей страны нанести последний удар. И авиация нанесла его. И мы много с ним об этом говорили. Чувствовалось, что он благородный и мужественный человек, он защищал свою Родину. Не он же к нам пришел домой, а мы к нему пришли».

Михаил Горбачев и его приспешники любили выступать в лике неких миротворцев, выведших советские войска из Афганистана, но при этом всегда умалчивали о том, что по их приказу неоправданно была устроена кровавая бойня и пролита кровь невинных людей на Южном Саланге. Советские политики по подозрительно необъяснимому настойчивому предложению Эдуарда Шеварднадзе и председателя КГБ СССР Владимира Крючкова приняли угодные Наджибулле решения. Если к этому еще добавить те инициируемые Наджибуллой бомбовые и ракетные удары, которые армия периодически наносила по приказам из Москвы, то преступное действие не спрячешь ни под какими миротворческими масками.

Слово – генералу Соцкову: «24 или 25 января из района боевых действий на Южном Саланге прибыл подполковник Гончарук. Я его посылал туда. Он высокого роста – такого двухметрового. Он сам сапер, воин мужественный. Его в любое пекло можно было посылать. Он стоял передо мной, а у него комок в горле. Он не мог рассказывать. Я его спросил: «Расскажи, что там было?» А он говорит: «Товарищ главный военный советник, что там было?! Женщины выходили на дорогу, а там снегу было много, они выходили и бросали под колеса, под гусеницы наших боевых машин мертвых детей». Он не мог это говорить. Он много мне еще рассказал. Вот, что такое Саланг. Вот что такое Панджшер. Вот, что наделал там Горбачев. А у нас главное еще о Горбачеве правосудие не сказало. Оно должно сказать. Чтобы вообще афганскую войну закончить, у нас должно сказать свое слово правосудие!»

Сейчас очень модно осуждать решение на ввод советских войск в декабре 1979 года, расценивая его как политическую ошибку. Но выводились войска в 1989 году, и, видимо, урок не пошел впрок. Приказы армии Верховным главнокомандующим по-прежнему отдавались без учета национальных интересов страны. Люди, голосовавшие за такие приказы, живы, но разве кто-нибудь из них, к примеру, те же Горбачев, Шеварднадзе, Александр Яковлев (умер в октябре 2005 года, не покаявшись), Егор Лигачев, Язов, оказался в ответе за эти приказы? Конечно же, они поспешили откреститься и от Афганистана, и от всего того, что там происходило. Натянув на себя маски миротворцев, всю ответственность они возложили на тех руководителей, кто ввел войска в Афганистан и кто к тому времени давно уже скончался...

Кстати, Ахмад Шах не стал нападать на советские колонны при их выводе из Афганистана даже после этого вероломства на Южном Саланге, хотя возможности у него для этого были реальные.