Михаил Супотницкий
Американский военнослужащий в хранилище германских химических снарядов. 1945 год.
Фото из архива автора
Вторую мировую войну начали страны, располагавшие колоссальными запасами химического оружия и занимавшиеся разработками в области оружия биологического. В период с 1939 по 1945 год страны-участницы неоднократно стояли перед порогом, за которым применение оружия массового поражение могло выйти за рамки Женевского протокола 1925 года. Он запрещал использование, но не производство и накапливание химических и бактериологических арсеналов.
УСПЕШНЫЙ «АНТРОПОИД»
Ни один из ставших известными эпизодов не противоречит реальным возможностям военной микробиологии того времени. Наиболее очевидной биодиверсией многие специалисты считают ликвидацию в 1942 году британскими спецслужбами Рейнгарда Гейдриха – начальника Главного управления имперской безопасности (РСХА) и заместителя имперского протектора Богемии и Моравии.
Исследования ботулинического токсина составляли важную часть программы по созданию биологического оружия Соединенного Королевства. В октябре 1941 года британская секретная служба попросила ее руководителя, Пауля Филдса, помочь в проведении операции «Антропоид», то есть в ликвидации Гейдриха. Группа Филдса изготовила специально модифицированную ручную противотанковую гранату № 73. Верхняя треть гранаты была обернута клейкой лентой, пропитанной веществом «BTX», то есть ботулиническим токсином.
Операция «Антропоид» в целом была неудачной. Чешские диверсанты действовали неумело, выданное им британцами оружие давало осечки. Ранения, полученные Гейдрихом в результате взрыва гранаты, оказались незначительными (осколки в области груди и селезенки), и он даже был в состоянии преследовать нападавших.
Хирургическую операцию шефу РСХА провели хорошо даже по современным стандартам. В послеоперационном периоде его состояние казалось удовлетворительным, в ране был установлен дренаж, ухудшения состояния пострадавшего ничего не предвещало, хотя и отмечалась небольшая температура. Однако на седьмой послеоперационный день дела пошли совсем иначе и на следующее утро Гейдрих умер.
Вскрытие показало отсутствие каких-то патоморфологических причин смерти. Не было ухудшения состояния раны, признаков перитонита, абсцессов, инфицирования раны или неизвлеченных инородных предметов. Сердце и легкие не имели видимой патологии. Главный германский патологоанатом записал в протокол вскрытия: «┘ смерть произошла вследствие занесения бактерий или яда осколком бомбы».
Хотя и нет официальных документов, но известно свидетельство самого Пауля Филдса, как-то заметившего коллегам, что он имел отношение к покушению на Гейдриха, и его смерть стала «первой зарубкой» на его пистолете. Сколько было еще таких «зарубок» у британских производителей ботулинического токсина и у самого Пауля Филдса, неизвестно.
В ПОИСКАХ ТОКСИНОВ
Свой собственный вариант биологической войны осуществляли партизаны Польши и Чехии. В декабре 1942 года гестапо обнаружило в Варшаве целый арсенал, предназначенный для биологических диверсий против германских войск.
Очень немногие биологические агенты способны вызвать быструю смерть человека. Среди них нет ни одного, способного проникнуть через неповрежденную кожу. Поэтому в годы Второй мировой войны американскими спецслужбами было разработано специальное оружие и стреловидные боеприпасы к ним, имеющие либо на наружной поверхности специальные желобки для нанесения химических или биологических агентов, либо специальную полость для заполнения такими агентами.
Из биологических токсинов в 1930–1940-е годы наиболее доступными для спецслужб являлись токсины ботулинические. Уже в ту пору было известно несколько их серотипов (A, B, C, D, E). Не существовало методов обнаружения ботулинического токсина в теле погибшего человека, если он вводился непосредственно в кровь. Обширные программы по повышению выхода токсинов А- и B-типов из культур ci. botulinum осуществлялись в США, Великобритании и Канаде. Они сопровождались исследованиями по распылительной и сублимационной сушке токсинов, измельчению сублимированных препаратов и превращению их в тонкий порошок, предназначенный для аэрозольного применения.
Тогда же западными союзниками были предприняты первые попытки выделить очищенную токсическую субстанцию устричного яда – сакситоксина (японцы для диверсионных целей изучали не менее токсичный яд рыбы фугу – тетродотоксин). Решение этой задачи оказалось чрезвычайно трудоемким делом. В некоторых случаях для получения одного грамма чистого токсина приходилось перерабатывать до 8 тонн моллюсков. Тем не менее сакситоксин был получен в количествах, достаточных для осуществления индивидуальных убийств.
Этот низкомолекулярный яд хорошо растворяется в воде, правда, по токсичности он немного уступает рицину. Но в отличие от рицина сакситоксин действует очень быстро – в течение нескольких часов. Он выдерживает кипячение и даже автоклавирование при 120 градусах по Цельсию. К тому же клиника вызываемого сакситоксином отравления в те годы была неизвестна европейским врачам. Его жертвы историкам следует поискать среди политических и военных деятелей Третьего рейха, скоропостижно скончавшихся на фоне расстройства мышечной координации, нарастания слабости, головокружения и сонливости.
В период военных действий на Восточном фронте германское командование несколько раз пыталось осуществить биологические диверсии, по своему исполнению более характерные для Первой мировой войны, но весьма эффективные и не нарушающие явным образом Женевский протокол 1925 года.
Первая из диверсий была раскрыта зимой 1942 года, когда из лагеря для военнопленных был организован побег красноармейцев, среди которых имелись сильно завшивленные и больные сыпным тифом. Этих людей немцы свободно пропустили через линию фронта на территорию, занятую советскими войсками. Они были быстро обнаружены, но по пути их следования возникло несколько очагов заболеваний сыпным тифом среди контактировавших с ними лиц.
Вторая биологическая диверсия планировалась немцами в значительно больших масштабах. В 1944 году наступающие части одного из Белорусских фронтов обнаружили в районе местечка Озаричи Полесской области три концентрационных лагеря, в которых в ужасающих условиях содержалось около 33 тыс. человек. Среди военнопленных свирепствовал сыпной тиф. Расследованием Чрезвычайной государственной комиссии был установлен искусственный характер всех трех вспышек. Для этого из различных районов Полесской, Гомельской, Минской и других оккупированных областей БССР в лагеря свозили гражданских лиц, больных сыпным тифом, и размещали их среди здоровых военнопленных. Расчет был сделан на то, что переброска больных сыпным тифом из лагерей военнопленных в тыловые районы страны вызовет там эпидемии сыпного тифа, а непосредственное соприкосновение с ними личного состава наступающих частей Красной армии повлечет распространение сыпного тифа на фронте.
Использование немцами советских военнопленных в опытах с возбудителями различных болезней, сопровождавшихся гибелью или опасных для здоровья последних, на Нюрнбергском процессе не было отнесено к применению биологического оружия.
НЕЗАДЕЙСТВОВАННОЕ ОРУЖИЕ
По итогам Первой мировой войны безусловным «лидером» среди отравляющих веществ (ОВ) стал иприт. Поэтому работы стран – победительниц в этой войне велись в направлении совершенствования ОВ кожно-нарывного действия и средств их применения. Они ознаменовались получением в 1918 году люизита, а в 1935–1936 годах «азотистых ипритов» (N-Lost) и «кислородного иприта» (O-Lost).
Но новые ОВ не выходили за рамки общего уровня знаний того времени. До самого конца Второй мировой союзники по антигитлеровской коалиции не смогли установить реальных разработок немцев в области фосфорорганических ОВ. Германскими химиками под руководством Г.Шрадера в 1936 году удалось синтезировать табун, в 1939-м – зарин, в 1944-м – зоман и создать завод по производству табуна. Благодаря новому поколению боевых ОВ Германия получила явное преимущество перед своими противниками в области химических вооружений. В случае развязывания химической войны противниками Третьего рейха применение немецкой армией зарина, зомана и табуна поставило бы перед союзниками неразрешимые до конца войны проблемы защиты войск и населения от этих ОВ.
Ответное применение иприта, фосгена и люизита, составлявших основу химического арсенала США, Великобритании и СССР, не обеспечило бы адекватного эффекта. У союзников отсутствовали соответствующие антидоты, газосигнализаторы, дегазирующие растворы, импрегнированное обмундирование. Война могла пойти по этому сценарию уже в конце 1940 года, если бы Гитлер решился на операцию «Морской лев». Только после мая 1945-го стало известно, что на высшем уровне руководства Соединенного Королевства было принято решение использовать боевые ОВ в такой ситуации в качестве последнего средства, «если все другие обычные способы обороны окажутся несостоятельными». Британцами планировалось с помощью авиации применить иприт по плацдармам, захваченным германскими войсками.
Начальником штаба армии США генералом Джорджем Маршаллом в конце войны были подготовлены рекомендации по применению химического оружия против Японии. Господство в воздухе американской авиации делало этот план весьма заманчивым и относительно безопасным для вооруженных сил союзников на Тихоокеанском ТВД. Однако реализовать его не пришлось из-за жесткого противодействия Уинстона Черчилля. Британский премьер хорошо усвоил уроки химической войны, преподнесенные немецкими военными химиками войскам Антанты в 1915–1918 годах, и серьезно опасался, что Германия вновь применит боевые ОВ против Соединенного Королевства. Поэтому американским командованием было принято решение использовать химическое оружие только в качестве ответной меры при нарушении Японией Женевского протокола. Таким образом, от развязывания химической войны по крайней мере одну из воюющих сторон удерживал не Женевский протокол, а элементарный страх возмездия.
Но порог, за которым война из обычной превращается в химическую и бактериологическую, едва не был пройден в августе 1945 года. После разгрома Германии бояться химического возмездия было не от кого. Спустя несколько лет после войны Трумэн в письме одному из своих помощников намекал на то, что если бы война в Тихом океане затянулась до середины августа 1945-го, то он одобрил бы решение о применении как бактериологических средств, так и отравляющих веществ. Санкционированная им атомная бомбардировка имела гораздо более губительные последствия, применения других видов оружия массового поражения не потребовалось.
Однако еще 3 августа 1945 года, то есть за три дня до удара по Хиросиме, генерал-лейтенант Аира Икер (заместитель командующего ВВС США генерала Генри Арнольда) потребовал от химической службы представить ему доклад о возможности уничтожения посевов риса на японских островах с воздуха. Документ должен был включать сведения о самых сильнодействующих химических веществах и доступных средствах и способах их доставки к цели. Доклад Икер получил 10 августа – на следующий день после бомбардировки Нагасаки. Через четыре дня война в Тихом океане закончилась.
Дарья Гармоненко 
