Война глазами словацких детей

Словакия хранит благодарную память о советских солдатах.
Фото Reuters

В Словакию, в город Кошице, я езжу много лет. Прекрасная природа, мягкий климат, чудесные озера и горы, и наконец – родственный славянский язык. Уже почти двадцать лет я познаю Словакию изнутри: обычаи, нравы, культуру быта, взгляды на прошлое.

В центре Кошице, на площади Освободителей, стоит мемориал русским воинам. В День Победы здесь проходят митинги ветеранов, возлагаются венки. Цветы у подножия памятника лежат круглый год. Чистота идеальная. Вопреки распространенной восточноевропейской моде словаки и сейчас благодарны России за освобождение от нацизма.

Это, так сказать, внешние факторы. В канун знаменательной даты окончания войны мне захотелось понять, как чувствовали себя простые обыватели, жители этих мест, которым пришлось испытать сначала приход немцев, затем встречу с советскими войсками. Знала из учебника истории, что страшные бои шли под Дуклой (это недалеко от Кошице), видела до наших дней сохраненный танк-памятник. Города Прешов и Даргов – это география жестоких боев в 1944 году.

Война прошла сквозь каждый дом. Те, кто сегодня может поделиться пережитым, в основном дети войны. Конечно, их впечатления отличаются от опыта взрослых и интуитивно наполнены непосредственным восприятием добра и зла. Без политических оценок и идеологических установок.

Рассказывают словаки.

Пан Ян:

Я родился в Даргове, где мы и жили вместе с родителями до прихода фронта. Тогда мне было 17 лет. Когда город находился под немцами, нам приходилось копать окопы для них. Позиции воюющих сторон были настолько близко, что я видел полевые госпитали русских, кухни и большое количество солдат, отдыхавших после сражений. Я часто пробирался к русским солдатам, чтобы показать дорогу, когда они хотели попасть на занятую немцами высоту. Русские быстро и тихо прокладывали черный телефонный кабель. А у немцев кабель был красный. Однажды с двумя русскими солдатами мы тащили кабель, но его не хватало. И тогда придумали не просто обрезать немецкий кабель, нарушая связь, а использовать куски немецкого красного для наращивания там, где не хватало русского черного.

Потом мы вернулись с горы. И увидели такую картину: русские солдаты, которые шли за нами, обрезали красный провод, не зная, что он надставлен для того, чтобы служить советским войскам. Наступил полный хаос, была прервана телефонная связь, русская тяжелая артиллерия и «катюши» палили по своим позициям. Точные цифры трудно назвать, но говорили о 80 погибших и большом числе раненых.

После отката фронта и освобождения Даргова от фашистов я получил повестку о воинской обязанности. Мы ходили чистить леса от трупов. На рукавах у нас были красные повязки. С нами были около 200 наших солдат, которые разминировали основные подъездные пути к перевалу, и один русский. Картина была страшная. Вокруг Даргова убитых русских были тысячи, лежали, как рассыпанные спички. Среди русских было очень много молодых, но попадались и пожилые. Было странно, что почти не было среднего поколения. Мы похоронили их во временных могилах. Позже эксгумировали и отвезли на военные кладбища.

Сначала нас, новобранцев, на этих работах было 20 человек, но вскоре осталось только 13. И понятно почему: не все имели достаточно моральных сил, чтобы вынести такое. Пережитое до сих пор стоит перед глазами.

Пан Ондрей:

Когда война подошла к нашему селению, мне было десять лет. Мужчин села Даргова немцы заставили рыть окопы. Строили также землянки, которые уходили на один метр под землю. У нас это называется колиба. Стены колибы укладывали из бревен, крышу делали из дерева и скрепляли глиной, которую получали при копке землянки. В одной стороне колибы спали, в другой стояла печка для приготовления еды.

Все было капитально приготовлено для прихода фронта. Пока мужчины рыли окопы и строили землянки, мы, дети, втайне ходили смотреть на немцев. Однажды немец поймал нас за этим занятием и начал кричать. Первое желание было убежать, но когда он из кармана достал пистолет, мы остановились. Немец приказал нам вставлять в землю деревянные балки, на которые он укладывал телефонный шнур. Помню, что в те дни было очень грязно, было трудно таскать балки через поле. Мы пытались сказать немцу, что руки замерзли и одежда промокла. Но фашисту это было все равно, и он постоянно грозил пистолетом. Постепенно мы подошли к деревне. Наш мучитель отвлекся разговорами с двумя другими немцами. Все мальчишки, не теряя времени, пустились к своим домам. Не бежали прямо, а старались скрыться зигзагообразно, потому что знали: немец будет стрелять. Так оно и случилось. Как только солдаты увидели убегающих мальчишек, стали палить из пистолетов. К счастью, никто не пострадал.

Немцы часто ходили к нам в селение заряжать аккумуляторные установки для телефона. Ребята видели, что у солдат всегда много еды – конфеты, мед, колбаса. Соблазн поесть сладкого был велик, и мы потихоньку крали съестное. Запасы продовольствия находились в прицепе к военному автомобилю. Машина стояла во дворе. Никого вокруг не было. Мы, деревенские ребята, в то время уже чувствовали сильную ненависть к фашистам и решились потихоньку слить бензин из бака. Через неделю фашисты собрались уезжать и попытались завести машину. Бензина не было! Мы тайком смеялись и ликовали, что хоть как-то отомстили немцам за их высокомерие и жестокость.

Эти случаи были перед тем, как в деревню пришел фронт. Когда жители деревни услышали выстрелы, которые становились все ближе и ближе, то собрали, что смогли, и спрятались в собственных подсобных строениях, колибах. Наша семья в тот день стала собирать все необходимое, и к вечеру мы уже были в укрытии.

По пути в укрытие мы, мальчишки, от злости ломали деревянные стойки для кабеля, которые перед тем сами ставили по приказу немцев. В укрытии поселились 16 человек из нескольких семей. Домашний скот с собой не брали, потому что не уместились бы все. Только мясо повесили на деревья, чтобы оно не испортилось. Немного еды, что с собой принесли, – это в основном картошка, из которой мы делали оладьи. Конечно, не могли топить печь колибы и готовить, потому что, как только над убежищем поднималась струйка дыма, немцы сразу открывали огонь по этому объекту. В укрытии с нами были и русские бойцы, которые уже пришли в селение и к тому времени выглядели страшно усталыми.

В начале боевых действий было достаточно продуктов, но постепенно они иссякли. Нужно было что-то делать, чтобы не голодать. Тогда 6 декабря решили пойти к тете в селение Войчице, потому что там уже не было боев. Но как только вышли – сразу же нас накрыл огонь, и пришлось вернуться.

На следующий день мы оказались в самом центре атак. «Катюши» стреляли непрерывно в течение двух часов. Это был самый страшный день за весь период войны.

Много бед принесли немцы, но самыми жестокими были украинцы и венгры, которые сражались на стороне Германии.

Через два дня мы вновь попытались пройти к тете через минные поля. Видели сотни убитых русских, некоторые лежали без ног и обгоревшие, вокруг была кровь. Многие были босые, потому что обувь переходила от мертвых к живым.

Нам повезло в этот раз. К тете дошли и оставались там до конца боевых действий.

Как только война закончилась, мы вернулись домой. Деревня была разрушена, только три дома осталось. С 1946 по 1948 год специальная фирма строила дома потерявшим жилье во время войны. Для тех, кому некуда было возвращаться, ставили бараки, в которых они жили до тех пор, пока не построят новый дом.

После войны мы ходили в лес собирать листовки, которые валялись тоннами у наших селений. Бумагу использовали для растопки печей. Это было небезопасно: в земле осталось много мин. Даже после войны гражданское население погибало и калечилось на минных полях. Гибли и саперы, потому что немцы с особой изощренностью укладывали мины сразу по две, одна на другую. И когда сапер разминирует верхнюю и поднимет ее – срабатывала вторая, нижняя.

Очень жаль, что молодые люди ничего не знают о том, какова была война. Мало сейчас говорят об этом.

Пан Якубец:

В то время, о котором я хочу рассказать, я был маленьким мальчиком и жил в Восточной Словакии со своими родителями в селе Эгреш Требишовского района. В 11 лет, конечно, трудно объективно давать оценку событиям. Теперь, по прошествии стольких лет, все пережитое видится несколько иначе.

Почти вся Словакия было окружена кольцом фронта. Наше селение располагалось так, что эта высота была стратегически выгодной для оборонительных действий: предгорье перед Сланскими горами с юго-восточным выходом прямо на Кошице. В этом направлении идут две дороги на Сланец, и потом только природная преграда в виде Сланских гор и ополченцев. Линия фронта шла от Дуклы до польской границы на север, а на юг – до самой границы Венгрии. Расстояние от нашей деревни до венгерской границы составляло 20 километров. Местность пересеченная. Видимость в восточном направлении великолепная – до самой границы Словакии с Украиной.

Немецкие войска вели подготовку обороны более трех месяцев. Строили укрепления, закладывали минные поля. На эти работы военные брали и нашу гражданскую молодежь. Мы начали больше общаться с войсками перед самым приходом фронта. Немцы были молодые, стройные, 30–40-летние. Мне не известны факты каких-то серьезных конфликтов между нашим населением и немцами. Помню, немцы несколько раз приходили к нам в дом. Однажды принесли крупу и сахар, чтобы мама им приготовила еду. Чаще просили маму сварить кофе с молоком. Очень любили белый хлеб с маслом и медом – все это у нас в хозяйстве имелось. Языковых затруднений тоже не испытывали, потому что среди немецких солдат были украинцы (видимо, из дивизии СС «Галичина»), которые говорили по-немецки. А словацкий и украинский языки очень близки, нам переводчик не нужен.

Почему мама так старалась угодить немцам? Да потому, что боялась потерять дом и все имущество. Доходили слухи, что при отступлении немцы жгут деревни. Мама очень просила пощадить нас. Немцы заверили, что наш дом не сожгут.

Но приближение фронта усугубило ситуацию, сделало ее более драматичной, чем мы себе представляли. И жители села тоже начали строить себе бункеры. Закапывали в землю еду и все, что можно.

Обещание немцы почти сдержали – не все дома деревни сожгли. А когда пришли жечь наш дом, то разрешили вынести вещи и съестное. Также удалось выпустить из стойла всех домашних животных. Это была, видать, их плата за нашу еду. В доме была отдельно поставленная печь для копчения мяса. Оттуда мы сумели все вынести. Аппетит на наши копчения появился и у фашистов. В ближайший бункер пришлось отнести два окорока и колбасу. Колбасу в рюкзаке нес я. Но со страху забыл отдать. Таким образом мы спаслись от голода. Это был неприкосновенный запас более чем на две недели на две семьи. Столько же выдержал и наш домашний хлеб, в последний раз испеченный мамой в собственной печи.

Первый патруль Красной Армии входил к нам с осторожностью. Один солдат был молодой, около 30 лет, второй старше, лет 50. Вооружены были пистолетами и легким пулеметом. В то время мы жили уже в нашем бункере за сгоревшим домом. В бункере не было дверей. Вход завесили обычным домашним половиком. И нетрудно было угадать, что творилось на улице. Беспорядочная стрельба из упомянутого оружия была все ближе и ближе. Отец отодвинул половик и сразу увидел того пожилого советского солдата с пулеметом. Мы предложили ему колбасу. Солдат понял, что наш бункер принадлежит гражданским лицам, а не затаившимся немцам. Самому младшему из нас было всего два года.

В страхе прожили целую неделю. Через нас велись артиллерийские дуэли воюющих сторон. Бункер находился ровно посередине. Почва была вздыблена, воронка на воронке. Очень страшно! Но повезло, ни один снаряд не попал в нашу землянку. А вот дома, которые не сожгли немцы при отступлении, в этом бою сгорели.

Что еще помню хорошо, так это большое количество потерь с обеих сторон. Тогда я понял, что такое ужасы войны. До прихода фронта мне даже было интересно посмотреть, как воюющие солдаты будут бегать друг за другом с пистолетами по полю, примерно так, как мы, деревенские мальчишки, бегаем друг за другом с палками, играя в войну. Оказалось, война далеко не игра. Неплохо бы всем помнить об этом.