Кабала святош

Императрица много времени уделяла устройству церковных дел.
Федор Рокотов. Екатерина II. 1753. ГТГ

Годы правления императрицы Екатерины II считаются золотым веком российской государственности. Эту эпоху называют примером просвещенной монархии. Однако историки обращают внимание прежде всего на успехи империи во внешней политике и расцвет дворянства. Между тем под сенью великой императрицы жило своей жизнью духовное сословие. Его существование было отмечено множеством противоречий, и в любом случае эта сторона российской истории XVIII века достаточно интересна. Тем более что Екатерина много внимания уделяла вопросам организации церковной жизни. Православное духовенство екатерининской эпохи можно назвать, перефразируя поэта Николая Некрасова, «убогим и обильным». При Екатерине были запрещены телесные наказания священников, им предоставили новые права в епархиальном управлении. В то же время, несмотря на длительность правления, императрице не удалось завершить начатую реформу Церкви, и последующие царствования унаследовали многие социальные проблемы в среде духовенства.

Под гнетом духовных владык

Духовенство в XVIII веке находилось одновременно в привилегированном и в то же время униженном положении. Духовное сословие не платило подушную подать и не поставляло рекрутов в армию. Однако жизнь многих клириков была незавидна. Закон дозволял телесные наказания духовных пастырей – их публично секли. Только указы Екатерины II 1765–1766 годов отменили эту практику. К тому же священнических мест не хватало. В начале 1760-х годов появились тысячи «безместных попов» (в официальном документообороте Синода тех лет это слово употреблялось без какого бы то ни было уничижительного оттенка). К началу 1770 года в одной лишь Москве скопилось до 250 таковых. Масштабы бродяжничества священнослужителей были безмерны. Уровень образованности, наоборот, непомерно низок: многие священники не разумели, что читали в храме за богослужением.

Служившие на селе клирики занимались в свободное время крестьянским трудом, чтобы можно было хоть как-то прокормиться. Бедность вынуждала даже побираться. Заезжие чиновники беззастенчиво обирали несчастных батюшек, а то и позволяли себе по отношению к ним рукоприкладство. По воле помещика духовное лицо могли выпороть на конюшне или затравить борзыми. Доходило до крайностей. Вот что причинили клирикам двое помещиков Ростовского края: «Били смертно┘ ножом и топорным обухом, и из них попа Василия, немилосердно муча и прорубив ему голову до мозга и тайные уды разбив, убили».

Одновременно с этим рядовые представители духовенства испытывали на себе жестокость, «неослабную суровость», вопиющую несправедливость архиереев, погрязших в «животной роскоши». Не щадили даже женщин. Епископ Иоасаф (Горленко), умерший незадолго до воцарения Екатерины II, велел высечь 18 монахинь Троицкого монастыря в Курске, самочинно избравших себе игуменью. Не мягче был и митрополит Димитрий (Сеченов). Одного священника он шесть лет держал в оковах в тюрьме. «Бил его смертными побоями, деньги его забрал себе, дом разорил, заставил отца и сына одиннадцать лет оставаться без пропитания за то только, что отец не хотел┘ принять монашество». Не жалел подчиненных и другой иерарх – Платон (Левшин): говорилось, что те от «архиерейского своенравия стонут». В 1770 году Синод узнал о беззаконном «разборе» духовных лиц епископом Феодосием (Голосницким), сдававшим в рекруты престарелых и больных клириков.

Порой кажется, что епископы тогда стояли над законом. В числе правовых норм, нарушаемых повсеместно, был указ 1765 года о запрете сборов с духовенства в пользу архиереев. «Позволительно думать, – утверждал дореволюционный автор, – что и после┘ указа духовенство продолжало давать архиереям». Так, в декабре 1780 года архимандрит курского Знаменского монастыря с братией одарили епископа Аггея (Колосовского) тремя ведрами французской водки, икрой, осетриной, изюмом и прочими яствами. В феврале 1781 года было новое подношение Колосовскому от тех же монахов. Среди поднесенного в марте – два ведра французского вина, «бальзаму рижского три кувшинчика, сиропу земляничной ягоды полведра┘ маслин десять фунтов». Наибольшую щедрость подчиненные явили в апреле (очевидно, к Пасхе). Одного вина епископу купили девять ведер. Но ведь отдавали незаконный оброк и другие, и счет спиртного шел, видимо, на бочки.

Отягощать клир при поездках епископов по епархиям тоже запрещалось, но «архипастырские посещения┘ могли напоминать нашествие татар». Правило «не обременять» было для архиереев мертвой буквой, и те «немало лакомились» и при Екатерине II. На этот счет официально предписывалось: кто, чего и сколько должен дать. Священника Белгородской епархии, уклонившегося от поборов, посадили на цепь. Но в той епархии служил и противник поборов – епископ Иоасаф (Горленко).

Клир не ждал от архиереев ничего, кроме бед. Епископ Кирилл (Флоринский) доносил на священников, молчавших о крестьянах, которые пренебрегали исповедью и причащением. Но, погрязший в пьянстве, он был «психически не совсем здоров: каждое новолуние┘ подвергался каким-то припадкам┘ все вообще духовенство очень┘ не любило его». И поделом. Ведь он куражился даже во время богослужений: «Иному из┘ подчиненных┘ бороду подожжет, иному клок волос вырвет, иному кулаком даст в зубы, иного пхнет ногою в брюхо. Все сие делает┘ при чрезвычайном на всю церковь крике бранными словами», – вспоминал бытописатель русского духовенства Гавриил Добрынин. «Фигура архиерея Флоринского обречена бессмертью!» – иронизировал Иван Тургенев.

Но жертвы архиерейского беззакония сами не славились безупречной моралью. Пьянство клира и вымогательство средств с прихожан имели характер хронической болезни, обострившейся уже в XVII веке. В 1770 году корысти ради священник Феофилакт Андреев обвенчал девятилетнего крестьянского мальчика с двадцатилетней девицей. Спустя четыре года одного из «попов» лишили сана за кражу святых мощей. Другой украл церковную утварь. Епископу Варфоломею (Любарскому) велели взыскать с монахов Пыскорского монастыря «разобранное» ими имущество и деньги, оставшиеся по смерти архимандрита Леонида. Но почему епископ не взыскал сам, почему в обители не нашлось законника? Случались изнасилования крестьянок духовными пастырями в церковных вотчинах┘ Но позвольте на этом позорном перечне преступлений остановиться.

Оправдать клир тех лет пытался дореволюционный автор: «Эта грубость есть отсутствие┘ цивилизации, а не развращенность, не испорченность». Хочется верить, но архивы изобилуют материалами о проявлениях самой настоящей грубости священства.

В горниле пугачевского бунта

Уровень духовенства определял отношение к нему народа. В «наказе» жителей Углича (в главе «От духовенства»), данном депутату в Уложенную комиссию, сказано, что «духовенство не токмо презрение терпит┘», но и его «называют┘ ругательными словами┘ и бьют». Свидетельствует епископ Порфирий (Крайский): «Многие помещики и обыватели┘ нападают на священно- и церковнослужителей, причиняют разные им притеснения и побои немилосердные┘» Неприязнь порой не знала границ. Подтверждает митрополит Арсений (Мацеевич): «Многие позволяют себе лучше кормить собак, нежели священников». Проблема обнажилась еще до Петра I, когда, бывало, «оскорбление попа приравнивалось к оскорблению┘ собаки», как утверждал профессор Казанской духовной академии Иван Покровский. Есть, впрочем, и другие примеры. Историк Василий Семевский писал, что крестьяне в то время «нередко┘ радушно угощали своего попа».

Бедственная жизнь подвигала клир к крамоле, исполняла бунтарским духом. В 1768 году «попы» и дьячки села Аргамаково Воронежской губернии приняли «очень деятельное участие» в крестьянском волнении. Подобное наблюдалось в других местах. Причем восставшие крестьяне часто находили «нравственную поддержку» в своем приходском духовенстве.

Особо показательна пугачевщина, затронувшая и духовное сословие. В рескрипте Екатерины II начала 1774 года помянуты 10 священнослужителей-«преступников», перешедших к Емельяну Пугачеву в одной лишь Самаре. Протопоп Андрей Иванов встречал здесь Пугачева под звон колоколов.

В августе 1774 года монархиня поведала главнокомандующему армией, противостоящей Пугачеву, Петру Панину: «Теперь и сам архиепископ (Вениамин Пуцек-Григорович. – «НГР»)┘ под сомнением, ибо разбойничий полковник на него показывал, что он под Казанью┘ выслал Пугачеву три тысячи рублей».

Ранее Пуцек противился секуляризации церковных имений, и власть могла бы с ним поквитаться. Но началось следствие. И материалы его дошли до монархини, думавшей, как выйти из кризиса без ущерба авторитету Церкви. В конце 1774 года она писала: «Сомнения нету (хотя казанский архиерей и отпирается) в его непростительной с злодеями пересылке, и для того желаю┘ чтобы сей из ума выживший старик просился немедленно на обещанье (в монастырь. – «НГР»)». Но «старик» оправдался. Более того, в 1775 году был произведен в митрополиты.

Пугачевщина коснулась многих духовных лиц. В сентябре 1774 года Панин сообщил об архимандрите Исаакии из Нижнего Ломова: «При встрече меня пал на колени┘ каявшись в преступлении┘ что по единому своему малодушию и страху во время нашествия на здешний монастырь бунтовщичьей партии был┘ приневолен со всею┘ братией петь молебен о здравии самозванца┘» Ответ монархини был: «Повинную архимандрита┘ я послала для┘ определения в Синод». А могла казнить за измену, ведь священнослужители присягали государству. Исаакий отделался лишением сана.

Другой архимандрит – Александр из Саранска тоже перешел к Пугачеву. О нем писал Александр Пушкин: «После обедни был он выведен на площадь; ему прочли его вины. После того сняли с него ризы, обрезали волоса и бороду, надели мужицкий армяк и сослали на вечное заточение┘» Наказали за измену и других. Только в Пензенском и Тамбовском краях лишили священного сана и монашества 129 человек. Были и такие пастыри, что поплатились жизнью за отказ совершать молебны о самозванце.

Московский митрополит Платон (Левшин) требовал поклонов «пониже». Изображение с сайта www.platon.bogoslov.ru

Будни духовной аристократии

В начале 1760-х годов монархиня услышала о «несносных работах» крестьян митрополита Тобольского Павла (Конюшкевича), об их «чрезвычайных наказаниях» архимандритом Иакинфом (Кашперовым), экономом архиерейского дома. Даже за мелочи Конюшкевич отлучал от Церкви, применял жестокие телесные наказания. «Все делает, как ему нравится, хотя то и законам противно», – писала монархиня о нем. Наконец, в 1767 году Синод рассмотрел его выходки, когда архиерей дошел до того, что отлучил от Церкви воеводу города Тара. Митрополиту грозила казнь, тем более что он игнорировал приказ явиться для разбирательства. Век был жестокий. Но императрица взяла Конюшкевича под защиту, вновь явив великодушие. Более того, дала ему огромную сумму – несколько тысяч рублей – после потери им епархии. Меньше повезло митрополиту Арсению (Мацеевичу), лишенному сана и заключенному в тюрьму.

Совсем не пострадал митрополит Платон (Левшин), критик переписки монархини с Вольтером. Зная, что философ множит добрую славу о России, она дивилась, что «осыпанный┘ щедротами» иерарх дал «безрассудный толк» переписке, «которой одно злобой наполненное сердце лишь может дать кривое толкование». Обида императрицы не помешала Левшину получать «высочайшие» награды. Критикуя его, порой и смеясь над ним, она тем не менее ценила образованность иерарха, другие его таланты: однажды удостоила драгоценной панагии, приглашала к царскому столу. Иерарх, похоже, не робел пред монархиней. В 1774 году просил об отлучке из Синода на год в епархию с сохранением оклада – по сути, не причитающихся ему денег. Просьбу уважили.

В декабре 1782 года, занимая Московскую кафедру, он получил письмо от архимандрита московского Симонова монастыря Амвросия (Андриевского), которому Левшин приказал кланяться себе «политичным образом пониже». Не будучи подчинен Левшину, архимандрит был откровенен: «Осмеливаясь доложить┘ что то меня привело в немалое удивление. 1-е, потому, что Сам Бог положил заповедь сию: Господу Богу твоему поклонишися. А того, чтоб низко или пониже кланяться, не предписал... 2-е... Всемилостивейшая наша Монархиня также качества поклонов требовать не благоволит┘ не соблаговолите ль, Ваше Высокопреосвященство, примером Бога и Помазанницы Его непринужденным поклонением довольным быть?» Левшин отомстил: вскоре архимандрита сослали в глушь – в валдайский Свято-Озерский монастырь, откуда в Москву уже не вернули.

Между тем раз за разом Синод одергивал архиереев, борясь с их деспотизмом и беззаконием. В 1767 году подчеркнул недопустимость для епископов вступать в мирские дела, «до Церкви┘ не принадлежащие». Только в конце 1760-х годов выговор от Синода получил ряд епископов. Порфирий (Крайский) – за притеснение подчиненного клира. Феофана (Чарнуцкого) обязали вернуть священника, «уволенного без суда и следствия». Реакция на санкции была разной: кто-то смирялся, кто-то озлоблялся. Один архиерей сознался Синоду, что «головой весьма немощен».

Заботясь о приходском духовенстве, для иерархов вводили запреты: самочинно лишать священство сана, подвергать его телесным наказаниям. Борьба государства за правопорядок, отпор беззаконию архиереев имели очевидный успех. Клир дышал свободнее. Церковь оздоровлялась.

В не слишком здоровой среде появлялись замечательные иерархи. Один из них – епископ Тихон (Соколов) – был милосерд, отзывался на беды народа. «Не имущие хлеба┘ одеяния┘ домов» могли надеяться на его помощь. Не забыта и щедрость Иоасафа (Горленко). Но это лишь единицы в длинной галерее неприглядных личностей.

На службе государевой

Между тем императрица не обходила своим вниманием церковные дела. Находясь в Городце, она приняла челобитную от местных клириков, просивших, «чтоб сделано было распоряжение об их пропитании». На подобные просьбы власть ответила введением штатов духовенства, предложив сверхштатным клирикам перейти в податное сословие или на военную службу.

В некоторых случаях духовные лица верно служили империи. На Западе подвизались архиепископы Георгий (Конисский) и Виктор (Садковский). Они успешно решали проблему униатов, делая ставку на разъяснительную работу и отказываясь от насилия по отношению к униатам. На Юге духовенство было причастно к победам над Турцией. В 1775 году Петр Румянцев сообщил монархине об архимандрите Иларионе, главном полевом обер-священнике его армии: «Подвигами своими и достохвальным поведением от всех приобрел он уважение и благосклонность». Екатерина не замедлила с наградой. Другой причастный к событиям войны священнослужитель, игумен Феодосий (Маслов), много жертвовавший на русское войско, был возведен в архимандриты по ее приказу. Императрица приняла его «с особым благоволением, осыпав старца милостями┘ положив ему пожизненную пенсию». При действующей армии находился и епископ Амвросий (Серебренников). Заслугам его монархиня обещала «особливое внимание и признательность». А в 1790 году узнала об иерее Филофее Владевиче, «мужественно предшествовавшем казачьей колонне по лестнице на штурме Измаильском». Еще больше отличился священник Трофим Куцинский: раненный в ногу, он продолжал вести солдат за собой на штурм Измаила. Наградили обоих. Первый отмечен рескриптом: «Сему священнику послать крест на Георгиевской ленте┘»

Был поощрен и духовник монархини Иоанн Памфилов – он получил митру. О награждении Памфилова писал Александр Безбородко: «Сегодня намерена государыня почтить шапкой своего духовника». Здесь явная ирония, думается, созвучная настрою императрицы, знавшей о честолюбии духовных лиц. Ирония и в ее письме: «Дабы новгородский, московский и псковский (архиереи. – «НГР») не были в черных клобуках┘ то думаю всех трех нарядить в белые┘ дав им титул митрополичий┘» Гордыня архиереев вызывала у нее добродушную улыбку. «Как павлин», – отозвалась она о Платоне (Левшине). Много получил от нее и митрополит Гавриил (Петров): имение в Шлиссельбургском уезде, митру с жемчугом и бриллиантами, бархатную мантию, панагию с изумрудами.

Милости ее познал целый ряд иерархов. Не случайно прусский посол Виктор Сольмс вещал о «внимании, кротости и вежливости» монархини не только к дворянству, но и к высшему духовенству.

В годы Екатерины II, как и во весь синодальный период, духовенству, не всегда отличавшемуся христианскими и гражданскими добродетелями, многое прощалось, как и другому привилегированному сословию – дворянству. Взамен императрица ждала верной службы на благо трону и державе.

В завершение скажем, что составить достоверную картину и дать точную оценку русскому духовенству екатерининского времени трудно. Ведь в истории, как правило, остаются великие подвиги и великие злодейства. А вот труд достойных пастырей, совершавшийся незаметно, мало отражен в делопроизводстве, откуда историки черпают свои сведения об эпохе.