Михаил Захарчук
Такой была парадная сторона Советской армии.
Фото ИТАР ТАСС
Минувший «атомный» век был в целом неласков и агрессивен к человеческой цивилизации. Но особенно от него досталось, говоря словами Есенина, «одной шестой части Земли с названьем кратким Русь». За минувшее столетие над ней пронеслось четыре революции. В основном на своих плечах Россия и объединенные вокруг нее народы вынесли две мировые бойни, две войны гражданские, войны с Польшей, Финляндией, дважды ≈ с Японией.
А вообще-то русский народ воюет всегда. С 1055 года по 1462 год историки насчитывают 245 известий о нашествии на Русь и внешних ее столкновениях. С 1240-го по 1462-й почти ни единого года не обходилось без войны. Из 537 лет, прошедших со времени Куликовской битвы до момента окончания Первой мировой войны, Россия провела в боях 334 года. За это время ей пришлось 134 раза воевать против различных антирусских союзов и коалиций, причем одну войну она вела с девятью врагами сразу, две – с пятью, 25 раз пришлось воевать против трех и 37 – против двух противников.
Невиданной военной жертвенностью отличился советский народ. Помимо сражений в известных кровопролитнейших войнах, он принимал участие в боевых действиях в Алжире, Анголе, Афганистане, Бангладеш, Венгрии, Вьетнаме, Египте, Испании, Йеменской Арабской Республике, Камбодже, Китае, Лаосе, Ливане, Мозамбике, Северной Корее, Сирии и Эфиопии.
В этих бесконечных войнах немало испытаний досталось профессиональным военным – офицерам, прапорщикам, мичманам.
Казалось бы, после всего человек в погонах у нас должен быть на века покрыт неувядаемыми почетом и славой. Тем более что поражений у него не так уж и много, а сражения, для страны судьбоносные, всегда и все выигрывались. Однако доля российского, потом советского, теперь вновь российского профессионального воинства за последние 100 лет мало что изменилась.
СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ ЗАЩИЩАЛИ ЦАРСКИЕ ОФИЦЕРЫ
«С течением времени комплектование офицерского корпуса все более затрудняется. С открыванием большого числа новых путей для деятельности лиц энергичных, образованных и знающих в армию идут наряду с людьми, имеющими призвание к военной службе, также неудачники, которым не повезло на других дорогах». (Из доклада царю военного министра Алексея Куропаткина, 14 марта 1900 года.)
И это была еще не самая большая беда русской армии. Во время войны с Японией менее чем за год потери офицерского корпуса (убитые, раненые и пропавшие без вести) составили около 45%, а среди нижних чинов – до 25%. К осени 1917 года в пехотных полках русской армии только 4% офицеров имели подготовку в объеме военного училища.
Впрочем, дореволюционные армейские тяготы и невзгоды оставим на совести царя-батюшки. А от Октябрьской революции и начнем. Царские генералы и офицеры новой пролетарской власти, естественно, оказались не нужны. В 1918-м эта власть начала спешно создавать собственную рабоче-крестьянскую армию. В то же время началось сотрудничество Ленина и Троцкого с военспецами. Из примерно 250-тысячного командного состава царской армии около 75 тыс. – данные весьма приблизительные – пошли воевать на стороне пролетариата. Тех, кто не изменил присяге, было гораздо больше. Их судьба: смерть или чужбина. Белое движение явилось не столько войной с новым порядком и даже не защитой царя и отечества, сколько отстаиванием своих воинских идеалов. (Примечательно, что 70 лет спустя почти никто из офицеров не выступил на защиту идеалов социалистических).
Таким образом, советская армия в самом начале своего исторического пути пережила первую трагедию, последствия которой нами до конца не осмыслены и не поняты.
Не покинувшие родину офицеры и генералы царской армии, безусловно, спасли советскую власть и создали ей новую армию. Уже в Гражданскую войну военспецы составляли 85% командующих фронтами, 82% командующих армиями, 70% командиров дивизий и более половины командиров полков. Среди них присутствовали все категории старого командного состава – от бывшего верховного главнокомандующего (при Временном правительстве) Алексея Брусилова и военных министров царского и Временного правительства генералов Алексея Поливанова, Дмитрия Шуваева, Александра Верховского до штабс-капитанов, поручиков, подпоручиков и прапорщиков, получивших офицерское звание за храбрость во время мировой войны. Кстати, Маршал Советского Союза Леонид Говоров служил при штабе адмирала Александра Колчака и оттуда перешел на сторону Красной Армии. Другой наш известный маршал Борис Шапошников в царской армии дослужился до полковника. Наконец, на должности главнокомандующего всеми вооруженными силами республики находились в разное время полковники той же царской армии Иоаким Вацетис и Сергей Каменев. Так что совершенно прав был Ленин, когда констатировал: «Вы слышали о ряде блестящих побед Красной Армии. В ней работают десятки тысяч старых офицеров и полковников. Если бы мы их не взяли на службу и не заставили служить нам, мы не смогли бы создать армию».
Это была вторая трагедия армии – тысячи офицеров «заставили служить нам». На фоне первой она кому-то может показаться вроде бы и не столь страшной, но это далеко не так. Здесь не время и не место для детального обоснования подобного утверждения, однако факт остается фактом: новую армию строили в основном люди, надломленные нравственно и морально. Отречение от присяги для русского офицерства во все времена считалось грехом неискупимым. Как сказал Деникин: «Трагическое раздвоение старой русской армии: два пути, две совести». Много лет спустя об этом раздвоении совершенно не подумали на той же Украине, в других бывших советских республиках и опять заставили тысячи офицеров стать клятвоотступниками. Такое насилие мистически не проходит бесследно ни для понуждающих, ни для понуждаемых.
МАХОВИК РЕПРЕССИЙ
В 1929 году Клим Ворошилов написал верноподданническую статью «Сталин и Красная Армия», которая не просто сместила акценты в освещении истории, приписав все победы одному человеку, но и явилась началом гонения на бывших военных специалистов. Они и раньше относились к «новоявленному Цезарю Сталину», мягко говоря, прохладно, а после статьи откровенно стали насмехаться над вождем. Сталин на скорую руку инспирировал так называемый «монархический заговор» и разом убрал ненавистных ему военспецов. Многие были устранены и физически, среди них генералы: Александр Верховский, Николай Какурин, Сергей Лукирский, Николай Сапожников, Александр Свечин, Андрей Снесарев, Иван Сухов. (По тому времени это были военные специалисты с мировыми именами.) Лишь последний пережил все тюрьмы и лагеря. Остальные погибли.
Запущенный Сталиным и Ворошиловым маховик репрессий в армии и на флоте с каждым годом набирал обороты. С дистанции лет мы отчетливо видим: истреблялись в основном военспецы и те военачальники, которых привлек в свое время на службу Лев Троцкий. В заочной борьбе с ним Сталин к 1938 году уничтожил трех из пяти Маршалов Советского Союза. К этому же времени погибли оба флагмана флота 1 ранга, все командармы 2 ранга, оба флагмана флота 2 ранга, все 15 армейских комиссаров 2 ранга. Из 67 комкоров были репрессированы 60, из них 57 расстреляны. Погибли все шесть флагманов 1 ранга. Из 28 корпусных комиссаров репрессированы 25, из них погибли 23. Из 15 флагманов 2 ранга погибли 9. Из 199 комдивов репрессированы 136, из них погибли 125, а из мест заключения возвратились в строй перед самой войной только 11 человек. Из 97 дивизионных комиссаров репрессированы 79, из них погибли 69. Из 297 комбригов репрессирован 221, погиб 201.
Эти скорбные цифры обнародованы, но как не вспомнить о них в День защитника Отечества, бывшего еще несколько лет назад Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота.
Таким образом, только с мая 1937 по сентябрь 1938 года репрессированы 36 761 военачальник, на флоте – свыше 3 тыс. Менее чем за полтора года из кадрового состава было изъято около 44 тыс. человек. И хотя число выбывших не превышало 10% общей численности офицерского состава, вооруженные силы понесли такой страшный ущерб, которого история тоже никогда еще не знала.
Были сменены все командующие войсками военных округов, 90% их заместителей, начальников родов войск, управлений и служб, 80% руководящего состава корпусного и дивизионного звеньев, 91% командиров полков и их заместителей. Стало рядовым явлением, когда командиры батальонов назначались командирами дивизий и даже корпусов, а командиры рот – командирами полков. Никакая иная армия мира не вынесла бы такой кровавой вакханалии и самоликвидировалась. В этом заключалась третья трагедия советского офицерского корпуса, вооруженных сил как главной опоры государства.
Вековые приобретения в стратегии, тактике, в философии вооруженной борьбы, накопленные русским офицерством и многократно проверенные на практике, были в одночасье растоптаны копытами лошадей удалых конников Гражданской войны – Клима Ворошилова и Семена Буденного.
Вы, кстати, заметили, читатель, что, за редчайшим исключением, почти все советские военачальники того времени были родом из крестьян. Такая селекция далеко не случайна. В армии и на флоте всегда львиную долю составляли сельские парни. Но главная причина все же в другом. Трагедии, о которых мы ведем речь, похоже, разрушили какую-то генную, атомарную основу офицерского корпуса.
Так исторически сложилось, что офицерство на Руси всегда представляло собой элиту общества. Еще Фридрих Энгельс писал, что русские офицеры чрезвычайно образованны и, «следовательно, гораздо выше пруссаков». Однако в канун и во время Первой мировой войны офицерский корпус пополнился разночинцами, даже представителями из низших сословий. Но, образно говоря, интеллектуальный «раствор» военной прослойки общества был столь концентрированным и насыщенным, что поглотил привнесенные ингредиенты. Причем качество «раствора» практически не изменилось. Офицерство как было, так и оставалось едва ли не самой образованной, патриотической, преданной российскому обществу частью. Сказанное, разумеется, не означает, что другие сословия были хуже.
Сейчас мы на события революционных потрясений смотрим как бы иными глазами. Многое переоцениваем с бесшабашностью и крутостью, которые редко сопутствуют объективному постижению сложной, неоднозначной истории. Потому зачастую не приближаемся к истине, а лишь топчемся подле нее. Во всяком случае, знаем, что не все было просто и в красном, и тем более в Белом движении. И еще знаем, что армия и флот как институт государства революцией тотально разрушены. Тем не менее даже те несколько десятков тысяч русских офицеров, согласившихся сотрудничать с новой властью, способны были со временем возродить физическую мощь армии и флота, в значительной степени поднять их духовную, интеллектуальную, нравственную первооснову. Но этого не произошло, потому что первые красные офицеры, «железные сталинские наркомы» повредили корневую систему армейского дерева. Сталину не нужны были военные интеллектуалы типа Свечина, Снесарева, Триандафилова. Он им не верил, как людям, предавшим свои идеалы, но еще больше – как представителям ликвидированного господствующего класса. Понимая при этом, что со своей участью они никогда не смирятся.
ВОЙНА ВЫРАСТИЛА ПОЛКОВОДЦЕВ
По некоторым данным, в начале Великой Отечественной войны в плен попало свыше 4 млн. советских солдат и офицеров. А сколько офицеров и солдат погибло, пропало без вести! Десятилетия мы прятали свои безвозвратные потери в той войне, как что-то постыдное и недостойное великого народа. И то была четвертая трагедия советского жертвенного воинства.
Горькая правда заключается в том, что в начальном периоде войны войска возглавляли не Брусиловы, Деникины, Свечины (к тому времени тотально истребленные), а в основном полуграмотные крестьянские парни. Только энергии и воли к победе у них оказалось побольше, нежели у растолстевших героев Гражданской. Побеждать в драке молодые полководцы, за редким исключением, учились по ходу дела. Кто в то жестокое время думал о солдате, о конкретном живом человеке, который, наверное, и сам себя ощущал песчинкой чего-то очень большого, что называлось советским народом! Вот на таком мистически-космическом ощущении, на воле, самоотверженности, массовой жертвенности, невиданном героизме советского народа мы и выиграли войну.
Вот что писал Георгий Жуков: «Надо оценить по достоинству немецкую армию, с которой нам пришлось столкнуться с первых дней войны. Мы же не перед дурачками отступали по тысяче километров, а перед сильнейшей армией мира. Надо ясно сказать, что немецкая армия к началу войны была лучше нашей армии подготовлена, выучена, вооружена, психологически более готова к войне, втянутая в нее. Надо также признать, что немецкий генеральный штаб и вообще немецкие штабы тогда лучше работали, чем наш Генеральный штаб и вообще наши штабы, немецкие командующие в тот период лучше и глубже думали, чем наши командующие. Мы учились в ходе войны, и выучивались, и стали бить немцев, но это был длительный процесс. И начался этот процесс с того, что на стороне немцев было преимущество во всех отношениях».
Кстати, даже самого Жукова нельзя поставить в один ряд с известными генералами русской армии. И не вина его в том, а беда заключалась в том, что двигался он по службе не в окружении людей высокообразованных, благородных, честных, какими в подавляющем большинстве были царские офицеры, а в амбициозной массе сослуживцев – послушных, исполнительных, готовых по первому зову партии предать, оклеветать, осудить. Хотя Жуков был гениален для той конкретно-исторической обстановки, когда солдаты закрывали своими телами вражеские амбразуры, а смершевцы за нечаянно оброненное слово истребляли этих бойцов или в лучшем случае формировали из них штрафные батальоны.
Мой коллега Борис Ляпкало писал очерк о своем земляке комдиве Михаиле Путейко. Узнав о том, что его герой в одно время служил вместе с Павлом Батицким, журналист встретился с маршалом. «Да, помню такого, – рассказывал полководец. – Как-то является ко мне на КП коротышка в кожаном пальто. И сразу – права качать: он, видите ли, из вышестоящего штаба. Да мне плевать! Взял и выбросил его в окно. Смотрю, вновь заявляется. Э-э, думаю, человек и впрямь по делу пришел».
Нужны ли особые комментарии такого стиля общения старших с младшими, который ведь был присущ многим полководцам Великой Отечественной? О самодурстве некоторых из них ходили легенды. Известный командарм Дмитрий Лелюшенко, например, «имел слабость» бить провинившегося подчиненного палкой до тех пор, покуда она не ломалась. Мне довелось многажды общаться с Дмитрием Даниловичем, и я доподлинно убедился: на генерала не клевещут. Достаточно хорошо знавал я и другого не менее легендарного командарма Афанасия Белобородова. Всегда он мне казался добродушным, ироничным, этаким военным самородком, а уж о его фронтовых заслугах и говорить не приходится – дважды Герой Советского Союза. Однажды мы ехали с ним на телевидение. Адъютант старший прапорщик Борисов подвел генерала армии к автомобилю и как-то неловко открыл дверцу. Полководец тут же огрел его палкой. Я потерял дар речи, а генерал и пожилой старший прапорщик беседовали потом в машине, как ни в чем не бывало.
 Справка о посмертной реабилитации горю не помогает. Фото РИА Новости |
НЕПОБЕДИМАЯ И ЛЕГЕНДАРНАЯ
Доблестный командный корпус Вооруженных сил СССР покрыл себя немеркнущей славой, победив самую сильную армию мира. Это главная истина. Все же остальное – досужие потуги тщеславного писаки, который позволяет себе без зазрения совести мазать наше героическое прошлое черной краской. Варианты возможны, на ярлыки мы все мастера. Но что они изменят в сути тех трагедий армии, ее офицерского корпуса, о которых мы ведем речь и которые, к слову, никогда не упоминались, не изучались в безбрежной советской историографии? Да и сегодня для многих наших соотечественников они явятся откровением. Никто и никогда не вычленял и не анализировал страшных трагедий советского воинства! Зато сколько же было наворочено приторно-сладкой идеологической лжи вокруг «несокрушимой и легендарной»! И в результате нам приходится ныне пересматривать едва ли не каждое событие, так или иначе связанное с ее действительно героической и вместе с тем трагической историей.
Нет, похоже, мы до сих пор не понимаем, что наше искривленное прошлое каким-то непостижимым образом аукается в нашем настоящем. Мы расплачиваемся сегодня за собственную изуродованную историю, хотя боимся признаваться и в первом, и во втором. Нам бы хотелось забыть как страшный сон то, что воевали под сенью нечеловеческого приказа № 227, что использовали на некоторых фронтах заградотряды, силы которых порой были почти равноценны наступающим войскам. Ни одна армия мира не знала столь массового применения штрафных подразделений. (Всего в 1944 году в Красной Армии имелось 11 штрафных батальонов по 226 человек в каждом и 243 штрафные роты по 102 человека в каждой. Среднемесячная численность армейских отдельных штрафных рот в 1944 году на всех фронтах колебалась от 204 до 295. Наивысшая численность армейских отдельных штрафных рот (335 рот) была достигнута 20 июля 1943 года. Пожалуй, только мы расценивали своих пленных как предателей (а это – миллионы человек), и лишь мы считали поголовно всех оставшихся на оккупированной территории преступниками. И не только в годы войны, но и десятилетия после нее. Кто из старшего поколения не помнит анкетного пункта: «Были ли вы и ваши родственники при оккупации»? Наверное, только наши военачальники могли молчаливо одобрять и безропотно выполнять указания Верховного по организации наступления и операций не тогда, когда они стратегически созревали, а к датам революционных праздников или к годовщинам самой же армии.
Долгие годы мы обладали каким-то уникальным, непостижимым фасеточным зрением, которое фиксировало только «славные успехи социалистического строительства в стране» и напрочь игнорировало все катаклизмы, нелепости, несуразности, вопиющие просчеты и глупости, сопутствующие этому строительству. Всем своим бедам, всем творимым нами безобразиям мы сами или за нас другие находили удовлетворительные объяснения. И никто никогда не задумывался над одним потрясающим воображение обстоятельством: даже самый полный, самый и самый светлый коммунизм не может быть оправдан теми миллионами жертв, которые принесены нашим народом в самом начале пути к этому общественному устройству. Семь десятилетий его защищала своими штыками и своими жизнями армия, разъедаемая изнутри партийно-политическим ханжеством, лживостью и прочими пороками, так характерными для той нашей действительности. И то была пятая вялотекущая трагедия советского воинства.
В старой русской армии тоже с лихвой хватало недостатков, не будем ее идеализировать. И общество относилось к ней, как уже говорилось, не всегда доброжелательно. Встречались в ней и нездоровые взаимоотношения между старшими и младшими офицерами. Вспомним хотя бы «Поединок» Александра Куприна. Но массового, устойчивого характера (как в советских Вооруженных силах) они не носили. Прежде всего из-за обостренно развитого чувства собственного достоинства офицеров, из-за их образованности и воспитания. Далее, в старой армии были очень сильны демократические традиции того же офицерского корпуса. Наконец, русский офицер во все времена практически мог подать в отставку, когда сочтет нужным, и при этом знал, что ни он, ни его семья не останутся без средств к существованию. Уж не говорю о том, что, находясь на службе, он мог сам или с семьей запросто поехать на отдых в Швейцарию или Францию. Всех этих и еще многих других привилегий советское офицерство было лишено напрочь. За время правления Сталина и за многие года после него в армии царило невежество убогих духовно, интеллектуально и нравственно, но очень исполнительных людей. Они подбирали себе соответствующих заместителей и наследников. А известно: если на место начальника приходит заместитель, наполовину наделенный способностями шефа, то через три смены в руководящем кресле уже сидит круглый дурак.
ПОЛИТИКА И АРМИЯ ЕДИНЫ
Все послесталинское советское руководство никогда не понимало, что армия не только военные мундиры, техника, численность войск, о чем, кстати, проявлялась повышенная забота всегда. Армия – это важнейший, если не главный институт политики. И для того, чтобы он действовал надежно, эффективно, необходимы настоящие военная наука, военное искусство, военное дело, надежная социальная защищенность служивых людей. Все это в советской стране имелось. Только больше – на бумаге, на словах, в бесконечных лживых декларациях. Но не на деле.
Много ли было у нас видных советских военных ученых? Единицы. Встречались ли офицеры, свободно разговаривающие на нескольких европейских языках? Нет. Между тем по числу «остепененных» военные занимали место в первой пятерке. Особенно много кандидатов и докторов наук в погонах было по истории КПСС, марксистско-ленинской философии, научному коммунизму, политической экономии. Но надо ли говорить, что вся эта так называемая наука – фикция чистой воды, фата-моргана, вселенское надувательство.
О социальной защищенности военнослужащих говорить не приходится, поскольку сам этот термин появился лишь в постперестроечные годы. А до тех пор офицер мог обслуживать современнейшую баллистическую ракету, плавать на атомной подводной лодке, летать на лучшем в мире бомбардировщике, но жить при этом в бараке, наспех сколоченном еще в годы войны. А могли его элементарно выбросить на улицу без средств к существованию, как это случилось при Никите Хрущеве. В три приема (1955, 1958 и 1960 годы) он сделал бомжами 2,5 млн. военных людей! И то была пятая трагедия советского воинства. Ни один социально значимый вопрос, касающийся судеб офицерства, никогда не был решен в Советском Союзе.
Наконец, у советских офицеров не существовало даже такого понятия, как подача в отставку. Если служба у кого-то, не дай бог, не заладилась, то покинуть ее можно было: а) по болезни; б) через суд; в) по «аморалке» (пьянка, драка, развод). Поэтому на протяжении семи десятилетий советские офицеры были как крепостные. Их служебное положение, как правило, определялось прихотью вышестоящих начальников и никогда не регулировалось в законодательном порядке.
В самом начале 90-х никто не заметил революции в военном строительстве. А заключалась она в том, что один капитан выиграл судебный иск к командующему войсками округа и получил причитающиеся ему деньги. Если бы, скажем, во времена Никиты Хрущева или Леонида Брежнева «офицер из окопа» только попытался подать в суд на командующего округом, то смельчака мгновенно упекли бы в психбольницу на всю оставшуюся его жизнь. При Сталине такого наглеца просто расстреляли бы.
Разумеется, многие советские офицеры и генералы не допускали сделок с совестью. Грешно их всех мазать черной или даже серой краской. Но, к сожалению, не высокие интеллектуалы (а они, конечно же, были!) определяли политику в армии и на флоте. Пятая трагедия завершилась в так называемые перестроечные годы, когда вместе с великим государством была уничтожена великая армия, что бы мы сейчас о ней ни говорили и ни писали. Никакие внешние враги ее одолеть не смогли, а внутренние с этой невероятной по сложности задачей справились успешно.
С началом потепления на международной арене встал вопрос о необходимости реформирования вооруженных сил. Нам и впрямь была не нужна столь громадная и столь дорогостоящая армия. Если бы эту истину осознали тогдашнее военное ведомство и министр обороны маршал Дмитрий Язов, если бы они взялись за дело радикальной реорганизации вооруженного потенциала страны, как подобает истинным патриотам, а не ограниченным временщикам, совсем бы по-иному пошло развитие событий и в стране, и в армии. Но этого не случилось и не могло случиться. Практически весь наш высший командный корпус вставал с упорством, достойным лучшего применения, поперек любым переменам.
Это поразительно, но практически никто из высшего советского генералитета не понимал, что вся их отжившая идеология, вся ценностная ориентация, их марксистско-ленинское мировоззрение вошли в непримиримое противоречие с интересами стремительно меняющегося общества, той же армии. Не понимал этого и министр обороны СССР Дмитрий Язов. Он безропотно шел в фарватере или, проще говоря, на поводу у Михаила Горбачева.
Мужественный человек и безусловный патриот Отечества, Дмитрий Тимофеевич со временем понял свою ошибку. Но ранее скрепя сердце выполнял поручения президента: «Когда меня назначили министром, Горбачев вызывает меня и говорит: надо сокращать армию. Пять армейских управлений сократили. Сократили два управления военных округов – Приволжского и Среднеазиатского. Сократили несколько дивизий. И вместо всего этого создали военно-строительные соединения и объединения. Горбачев предложил: давайте создадим корпус для строительства в Нечерноземье. Создали корпус. Плюс к этому четыре железнодорожных корпуса работали тогда на народное хозяйство. Два корпуса БАМ строили, а еще два корпуса в Тюменской области к нефтяным вышкам железные дороги проводили. Одна железнодорожная бригада в Монголии трудилась, еще одна – в Азербайджане. Но этого ему показалось мало. Предлагает: давайте создадим рисовые бригады. Создали рисовые бригады, дивизии на Дальнем Востоке. Мы специально организовали два военных совхоза, которые для космонавтов и жителей Ленинска (Байконура) выращивали рис. А 500 военных отрядов работали на заводах промышленности. Особенно на химических предприятиях┘
Организовывать военно-трудовые формирования заставляли потому, что никто на гражданке не хотел работать на трудных вредных объектах, вдали от цивилизации, от дома, семьи – у людей не было заинтересованности. Там работали только зэки и военные. Они не социализм строили, а феодальный строй реанимировали. За счет принудиловки. За счет военных строительных отрядов хотели возрождать страну. Но так не бывает. Это вызывало недовольство народа. Кто захочет жить в таком государстве? Вот и пошел народ за так называемыми демократами, поверил в них». (См. «НГ-политика» от 20.04.10.)
Приходится, увы, с горечью констатировать: ни одной серьезной встречной акции, свидетельствующей о том, что Вооруженные силы СССР не на словах, а на деле готовы к радикальным реформам, за время руководства Язова так и не было предпринято. Армейский материк стремительно тонул, как Атлантида, а потом и вовсе разлетелся на куски. И то была шестая трагедия советского воинства. Дальше появилась Российская армия. Но о ней уже другой сказ...
«А я только утверждаю, что все святые собственно нашей Русской церкви принадлежат лишь к двум классам: или монахи разных чинов, или князья, то есть по старине, значит, непременно военные, и никаких других святых у нас нет – разумею, святых мужского пола. Или монах, или воин». Эти слова в конце XIX века русский философ Владимир Соловьев вложил в уста одного из своих литературных героев – «старого боевого генерала». Но они актуально звучат и в веке XXI.
Дарья Гармоненко 