В Белоруссии было 14 детских концлагерей

Мемориал «Красный берег». В основном донорами служили девочки. Фото с сайта www.volunteergomel.com

В «НВО» №11, 2013, был опубликован репортаж об открытии российской экспозиции в польском музее «Аушвиц-Биркенау», вызвавший определенный отклик читателей. Например, для одного из них, подполковника в отставке Валентина Борисовича Катькалова, служащего в Военно-космической академии им. Можайского, публикация оказалась тем ценнее, что за освобождение этого населенного пункта, где гитлеровцы создали лагерь смерти, погиб его дед – рядовой пластун Дмитрий Гордеевич Катькалов. Многих откликнувшихся поразило то, сколь мало россиян в отличие от сотен и десятков тысяч граждан других стран посещают музей в Польше. Как знать, может быть не хотят «бередить нервы», а может, это накладно. А тот же Валентин Катькалов хотел поехать навестить находящуюся там могилу деда, да ему, как носителю тайн, дали понять, что такая поездка нежелательна. Однако ближе, в соседней Белоруссии, есть Хатынь. И еще один, к сожалению, пока малоизвестный мемориал, который называют «Детской Хатынью».

ГОРЕ ЗАХЛЕСТЫВАЕТ…

Однажды белорусский «батька» Александр Лукашенко, в очередной раз эмоционально реагируя на те «изоляционные меры», которые предпринимают в Евросоюзе, обрушился на «главных закоперщиков» этого «непродуктивного воздействия» – Польшу и Германию. И если, по Александру Григорьевичу, «Варшаву еще можно понять» (был пакт Молотова–Риббентропа), то «немцам-то чего неймется? Они нам должны еще столько, что хватит ли у политиков нынешней Германии времени, чтобы рассчитаться за то, что они натворили в Белоруссии в прошлом веке? Съездите в Хатынь, в Красный Берег – только взгляните!».

Относительно Германии нельзя с ним не согласиться. И краснобережский мемориальный комплекс «Детям – жертвам Великой Отечественной войны» – лишнее тому подтверждение.

Само село расположено в 21 километре на северо-запад от Жлобина (Гомельская область). Когда видишь этот печальный скульптурный ансамбль, жгучее ощущение чужого, далекого горя захлестывает душу. Недаром мемориал в Красном Береге называют «детской Хатынью». Ныне это памятник, аналогов которому нет в мире.

Прежде деревня, в которой проживает 2,5 тыс. жителей, привлекала внимание лишь памятником дворцово-парковой архитектуры – построенной в конце XIX века усадьбой генерал-лейтенанта инженерии Михаила Готовского. При большевиках дворец был национализирован, а ныне в его стенах располагается аграрный колледж. После же открытия 28 июня 2007 года поблизости от дома-усадьбы «детской Хатыни» интерес к Красному Берегу возрос. Достаточно сказать, что за четыре года этот памятник горя (и фашистской бесчеловечности) посетили без малого 600 тыс. человек, в том числе было и много иностранных делегаций.

– Мемориал в Красном Береге должен был появиться еще в 1990-х, – рассказывает автор проекта, лауреат Ленинской премии (за скульптурный ансамбль «Хатынь») Леонид Левин. – Но работу по разным причинам, в том числе и из-за нехватки финансовых средств, заморозили. Лишь благодаря вмешательству президента страны нашли деньги на этот памятник… Идея же родилась у меня давно. Я думал о том, что ребенок на войне – существо самое беззащитное. И оккупанты делали с нашими детьми, что хотели. Только на территории Беларуси было 14 детских концлагерей, где у ребятишек выкачивали кровь для раненых солдат вермахта. И мне захотелось простым языком скульптуры поведать, что война украла у детей. А украла она все: родителей, детство, школу, небо, будущее… Жизнь, наконец…

Один из упомянутых архитектором гитлеровских детских «кровозаборных» концлагерей и располагался в Красном Береге. Непосредственно на этом месте и был создан мемориал. Как и «Хатынь», он очень доступен для должного восприятия всем, кто его посещает. При этом комплекс напрочь лишен каких-либо характерных атрибутов войны, как то: оружие, суровые лица, колючая проволока… В нем, напротив, словно господствуют мир и детство. Но…

Посетителей «встречает» тоненькая, хрупкая бронзовая девочка-подросток с поднятыми над головой скрещивающимися руками, стоящая в квадрате из красного щебня. Она как бы защищается от некоего неотвратимого ужаса, но уже осознает, что нет даже мизерной надежды на спасение, ибо она уже в самой гуще беды. Красный квадрат символизирует пролитую детскую кровь. Далее в три ряда стоят выполненные из прочного бетона белые школьные парты, всего 21. Они символизируют обычный по тем временам большой школьный класс. Ясно, что за эти парты дети никогда не сядут. Вернее, приезжающие сюда школьники и взрослые за них садятся (это не возбраняется) – но разве что за тем, чтобы глубже вообразить всю трагедию случившего здесь в годы гитлеровской оккупации. Это только один класс, а ведь в годы своего хозяйничанья немцы уничтожили в Белоруссии 13 тыс. школ – десятки тысяч подобных классов...

«НАУЧНЫЕ МЕТОДЫ» ПО-НЕМЕЦКИ

Вот что поведал «НВО» экскурсовод, сам уроженец этих мест, Александр Манкевич:

– В краснобережский лагерь смерти узников свозили из нескольких районов тогдашней советской Белоруссии. Отбирали детей в возрасте от 8 до 14 лет. Фигурка девочки в начале мемориала не случайна: большинство сюда попадавших были именно девочки. У них чаще всего встречались первая группа крови и положительный резус-фактор. Тети и дяди в белых халатах вели себя с жертвами без особой строгости, но кровь забирали у них до последней капли. Умирать было небольно – обескровленные дети просто засыпали, а тем, кто еще подавал признаки жизни, губы смазывали ядом – этакий своеобразный жест гуманизма со стороны бездушных палачей.

Здесь, в Красном Береге, был апробирован новый «научный» метод забора крови. Детей подвешивали под мышки, сжимали грудь. Для того чтобы кровь не сворачивалась, делали специальный укол. Кожа на ступнях отрезалась, или в них делались глубокие надрезы. Вся кровь стекала в герметичные ванночки. Тела ребятишек увозили и сжигали. Иным детям «везло» больше – их отправляли донорами в Германию и там забирали у них кровь для раненых офицеров и солдат вермахта.

Из материалов Немецкого архива Белоруссии известно, что всего из этого лагеря фашисты вывезли 1990 детей. А вообще, по официальным данным, в годы Великой отечественной узниками детских концлагерей стали более 35 тыс. только белорусских детей.

Некоторым ребятам-«донорам» довелось выжить. Например, россиянин Николай Згурский с 13 лет носит печать кровавой жажды рейха на запястье левой руки – это «памятное» клеймо ему поставили именно здесь, в Красном Береге.

– Брали кровь по-страшному, – вспоминает Николай Ильич. – Вот начинают брать – радуга в глазах идет. Становится все такое оранжевое. И теряешь сознание. Прекращают и уносят. Как я остался жив – не понимаю, наверное, лишь по счастливой случайности.

У черной школьной доски в «мертвом классе» экскурсовод Манкевич пронизывающе проникновенно наизусть декламирует письмо 15-летней девочки Кати Сусаниной, которое на этой доске воспроизведено будто мелом. Письмо было опубликовано в «Комсомольской правде» еще 27 мая 1944 года. А нашли его при разборе кирпичной кладки разрушенной печи в одном из домов в освобожденном райцентре Лиозно, что в Витебской области. На конверте стоял адрес: «Действующая армия. Полевая почта №… Сусанину Петру». В Лиозно белорусская школьница находилась в рабстве у одного из знатных оккупантов, уже осваивающих новые, «приобретенные Великим рейхом» земли, и 12 марта 1943 года, в день своего 15-летия, более не в силах терпеть издевательства, покончила жизнь самоубийством. Перед тем как повиснуть в петле, написала письмо отцу на фронт: вспоминала мирное детство, рассказывала об ужасах своего рабства в неволе, молила отомстить за нее. Идея увековечить этот документ на школьной доске «детской Хатыни» принадлежит писателю Василю Быкову (автор всемирно известных и экранизированных повестей «Альпийская баллада», «Сотников» и «Дожить до рассвета»). «Даже самый талантливый писатель не скажет лучше», – заметил он в свое время автору мемориала Леониду Левину.

С обратной стороны классной доски – сломанная, искалеченная карта современной несломленной Белоруссии. На ней обозначены лишь места, где находились детские лагеря, подобные «Красному Берегу».

Через несколько шагов – белые паруса «бумажного кораблика»: это скульптурная метафора воплощения никогда не сбывшихся мечтаний погибших детей (здесь черный луч обрывается). На парусах – отлитые в металле десятки самых распространенных славянских имен, которые были взяты из «отчетных» документов фашистских детских концлагерей. Экскурсоводы говорят, что сюда нередко приезжают молодожены и выбирают на парусе имя своему будущему ребенку. Наконец, за корабликом – 24 витража с рисунками детей нескольких послевоенных лет.

Окружает весь комплекс молодой яблоневый сад. Местные краеведы рассказывают, что поэтическое название их деревни – Красный Берег родилось от необыкновенного сада, который когда-то вырастил здесь некий ботаник Незведский (даже имя его позабылось). Это были красные китайские яблони. Они имели коричневые стволы, цвели красным «дымом», и в положенный срок на них появлялись красные плоды. Ботаник тот словно чувствовал, что некогда здесь прольется много ярко-красной детской крови…

ТАК КТО ЖЕ БЫЛ «БАНДИТОМ»?

Автору этих строк не раз приходилось бывать в Хатыни. Кто бывал здесь, тот, что называется, мурашками кожи ощущал «ауру» той трагедии, что разыгралась в деревне 22 марта 1943 года, когда каратели, собранные из украинских предателей в 118-й шуцманшафт-батальон, оцепили деревню, согнали всех жителей (73 взрослых, включая стариков, и 76 младенцев и ребятишек) в сарай, обложили его соломой, облили бензином и подожгли. И всякий раз я спрашивал экскурсоводов, посещают ли мемориал туристы из Германии и как они себя ведут. «Мягко говоря, неуютно они себя чувствуют, – отвечали мне. – Отводят глаза… Привозят, как и многие другие, игрушки, еще какие-то предметы, оставляют их здесь в память о сожженных людях…»

Многие нынешние потомки – дети, внуки и правнуки фашистских оккупантов – отказываются верить в «такое». Типичную историю на этот счет рассказал «НВО» заместитель председателя Белорусского общества ветеранов генерал-майор в отставке Евгений Микульчик, который в годы войны 12-летним подростком начал воевать в партизанском отряде.

– Так вот, – поведал Микульчик, – в начале 2000-х у нас в Беларуси послом из Германии был Хорст Винкельман. На каком-то мероприятии я стал ему рассказывать, что я, мальчишка, моя семья и мои друзья испытали на себе в годы гитлеровской оккупации. «Не верю!» – говорит он мне. А у него, знаете, в августе 1944 года отец пропал без вести на Восточном фронте, может быть, я так думаю, даже здесь, на нашей земле, когда шло ее освобождение; и Винкельман прилагал очень много усилий для того, чтобы были ратифицированы принятые в 1996 году соглашения об уходе за немецкими воинскими захоронениями на территории нашей республики. Я ему тогда предлагаю: в удобный для вас день забирайте хоть все свое посольство и поедем в те места под Марьину Горку, в Пуховический район, – туда, где был такой же, как в Красном Береге, детский лагерь по забору крови для «нужд» раненых немецких солдат. Он действовал вплоть до освобождения этого населенного пункта. Поехали. Рассказываю этому Винкельману, что лагерь был «открыт» в 1943 году, и в течение нескольких месяцев в нем содержалось 1500 детей, привезенных в основном из Гомельской и Могилевской областей. Кровь у них брали по три раза. Потом все ребятишки неизвестно куда девались... Едем дальше – в партизанскую зону, в мою деревню, в Междуречье. Показал ему место, где моего дружка, Микульчика Федьку, сестру его Нину 1928 года рождения убил фашист, а в их мать промахнулся – потому что она кинулась к детям, упала на них, мертвых уже, остывающих, и начала причитать. Гитлеровец подошел и каждому в голову всадил по пуле. Говорю Винкельману, что Федька и Нина были лишь двое из 167 тыс. деток моего тогдашнего возраста, уничтоженных немцами в Белоруссии в лагерях смерти, в карательных операциях, в боях с партизанами, – это наши официальные данные на сегодняшний день, а там, может, и больше они убили и замучили. Дальше поехали, в лес, где стоял отряд имени Чапаева. Показал германскому послу кладбище, где 350 человек лежит – партизан и мирных жителей, которые помогали им и тоже отдали жизнь за родину. Деревня здешняя, как и Хатынь, до единой хаты была сожжена. Кто не ушел в лес, а это в основном деды, да бабули, да детки малые, остались в головешках… Увидал это все Винкельман и сказал мне в том лесу: «Да, Евгений, я теперь понял, что действительно так немцы поступали…»

Генерал-партизан также с неудовольствием говорил о восстановлении немецких кладбищ.

– Почему в Москве ратифицировали соглашение о захоронениях погибших на так называемом Восточном фронте солдат вермахта, а в Минске – нет? Наш президент Александр Григорьевич Лукашенко как решил: вот если ветераны войны, которые видели весь тот ужас, разрешат подписать такое соглашение, я подпишу. Ветераны собирались по этому поводу несколько раз, и каждый раз были категорически против такого соглашения с Германией.