Олег Андреев
Советская промышленность сумела превзойти по объему выпущенных вооружений и военной техники своего противника. Фото 1942 года
По итогам Национального конкурса «Книга года» признан победителем и удостоен Гран-при 12-томный труд «Великая Отечественная война 1941–1945 годов», над созданием которого работал Научно-исследовательский центр (НИЦ) Военного университета МО РФ. О том, почему победа досталось такой большой ценой и как воевали наши полководцы – числом или учением, корреспонденту «НВО» Олегу АНДРЕЕВУ рассказал врио начальника НИЦ доктор исторических наук, профессор Юрий РУБЦОВ.
– Согласитесь, Юрий Викторович, наши потери во Второй мировой войне были огромны. В общем, не постояли за ценой полководцы…
– Ну конечно – завалили врага трупами своих солдат и залили нашей кровью… С такими «доводами» авторы нашего труда сталкивались постоянно. Но если о значительной разнице в соотношении потерь у нас и у врага еще можно говорить в контексте первой половины войны, то чем ближе к ее окончанию, тем решительнее соотношение менялось в пользу советских Вооруженных сил. Оппоненты очень любят вспоминать о Киевской оборонительной операции 1941 года или Харьковском сражении 1942 года с сотнями тысяч погибших и плененных советских воинов. Но неохотно говорят в этой связи, например, о Берлинской операции, в ходе которой безвозвратные потери Красной армии составили 78,3 тысячи человек, а вермахта – около 400 тысяч убитыми и около 380 тысяч пленными. Где же здесь «завалили трупами»? Уже по окончании войны с 9 по 17 мая советские войска взяли в плен и приняли при капитуляции более 1 млн 390 тысяч солдат и офицеров противника. Их оппоненты вообще выводят за скобки. Но разве солдаты и офицеры вермахта поднимали руки от нечего делать и сдавались марсианам, что ли?
Все очень просто, объясняют нам: РККА на берлинском направлении превосходила противника в личном составе в 2,5 раза, в артиллерии и танках – в 4 раза, в самолетах – более чем вдвое. Правильно, но ведь были и совсем другие времена, когда соотношение сил было диаметрально противоположным, а результат – похожим. Например, к началу контрнаступления советских войск под Москвой в декабре 1941-го преимущество по всем показателям, за исключением авиации, имела как раз немецкая группа армий «Центр», но извлечь для себя положительный результат не сумела. И это самый зримый пример того, что количественный фактор не имеет самодовлеющего значения. На передний план выходят боевой опыт, вооружение и техника, моральный дух и психологическая устойчивость, выучка войск и штабов. И, разумеется, полководческое мастерство военачальников. По мере развития событий на советско-германском фронте эти факторы сказывались на действиях советских и германских войск в обратно пропорциональной зависимости. Сошлюсь здесь на маршала Г.К. Жукова: «Стратегическое искусство германского командования, начиная с битвы на Волге, пошло на резкое снижение, дойдя к 1945 году до упадка».
По откровенному признанию все того же маршала Жукова, отечественное военное искусство на первом этапе войны заметно уступало сильной германской школе. Вермахт, будучи одной из сильнейших армий мира, оказался очень тяжелым противником и жестоким наставником. И как показали события, наши маршалы и генералы оказались неплохими учениками. Только один пример: если в первом и частично во втором периодах войны Красная армия проводила лишь последовательные стратегические наступательные операции, то в третьем периоде Ставка ВГК предпринимала одновременные стратегические операции групп фронтов. Такое искусство в принципе было незнакомо германским фельдмаршалам и генералам.
Процесс роста и совершенствования мастерства управления войсками обстоятельно охарактеризован в ряде томов, но особенно – в пятом томе труда «Победный финал. Завершающие операции Великой Отечественной войны. Война с Японией» и в 11-м «Политика и стратегия Победы: стратегическое руководство страной и Вооруженными силами в годы войны».
– Ну, это не новое слово. И советская историография соглашалась, что науке побеждать наше командование обучили немецкие полководцы.
– Не исключаю, что часть читательской аудитории, исповедующая либеральные подходы к освещению прошлого, будет нашим 12-томником разочарована. Он и в самом деле никакими зубодробительными разоблачениями «антинародного сталинского режима», кардинальной сменой оценок с плюсов на минусы и обратно не отмечен. Есть решительные возражения и против использования термина «советская историография» в качестве ругательного. Метать камни в прошлое вообще непродуктивно, а в данном случае тем более нет никаких оснований. Возьму на себя смелость утверждать: новый труд не отменил ни одной из основополагающих концепций истории Великой Отечественной войны, разработанных нашими предшественниками. Да, использование нынешним поколением историков новой методологии, а также существенное, на несколько порядков, расширение за последние десятилетия источниковой базы позволило дать более глубокое представление о различных сторонах войны, расширить аргументацию, уточнить оценки, исправить ранее допущенные ошибки. Но концептуальные представления о войне, утвердившиеся в нашей науке, выдержали испытание временем.
– Какие же, например?
– Назову основные. Советский Союз никаким «ледоколом революции» не был и нападать на Германию не собирался. Наоборот, делал все зависящее для создания системы коллективной безопасности в Европе, чтобы остановить гитлеровскую агрессию. А тяжелые поражения Красной армии в первый период войны стали следствием недостаточной готовности страны к обороне, незавершенности процесса перестройки армии и флота на новой организационно-кадровой и технической базе. Ошибки и просчеты сталинского руководства усугубили положение, но вовсе не были единственной причиной наших военных неудач. Несмотря на предвоенные репрессии, в годы войны сложился консенсус власти и народа, ставший одним из важнейших источников будущей победы. Более того, несмотря на иронию наших оппонентов по части «преимущества социалистического способа производства», советская экономика оказалась более продуктивной, чем германская экономика и экономика наших союзников, тем самым была обеспечена материальная база победы.
Авторы 12-томного труда сочли возможным согласиться с концептуальным видением войны своих предшественников не потому, что мы закоренелые ретрограды, просто большинство историков советской поры даже в условиях однопартийности и идеологического единомыслия делали свое дело профессионально, и отбрасывать их наработки антинаучно. Да и последние четверть века не прошли даром, был создан важный задел для расширения фронта исследований и расстановки современных акцентов в освещении военного прошлого нашего отечества. Для примера назову четырехтомный труд «Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки», увидевший свет в переломные 1990-е годы. В нем были исследованы и впервые обстоятельно раскрыты крайне неоднозначные и болезненные стороны войны – взаимоотношения власти и общества, драматическая участь наших соотечественников на оккупированной территории, коллаборационизм, цена войны.
А тем, кто рассматривает наш 12-томник как некий ремейк трудов по истории Великой Отечественной и Второй мировой войн, выходивших в 1960-е и 1970-е годы, я посоветовал бы не торопиться с выводами и хотя бы перелистать издание. Оно содержит массу уникального материала, интересного не только профессионалам.
– А если говорить конкретно?
– Взять хотя бы шестой том – «Тайная война. Разведка и контрразведка в Великой Отечественной войне». Эта тема, уверен, не оставит равнодушной не одних любителей исторических детективов. Уникальность тома состоит уже в том, что впервые под одной обложкой генерирован труд ученых трех ведомств – внешней разведки, военной и контрразведки. И результат, как мне представляется, получился впечатляющий. Вот лишь некоторые из проблем, раскрытых в томе: усилия разведывательных органов по выявлению планов военного нападения на СССР, военная разведка в годы войны, спецслужбы Германии на советско-германском фронте, деятельность органов государственной безопасности на оккупированной советской территории, борьба с вооруженным подпольем на территории СССР.
 |
| Победители в столице побежденных.
Фото 1945 года |
О внешней и военной разведке читатели «НВО», судя по значительному числу публикаций на его страницах, особенно в связи с 70-летней годовщиной Великой Победы, информированы основательно. Менее известна роль контрразведывательных органов, которую, опираясь на материалы нашего многотомника, я хотел бы проиллюстрировать несколькими цифрами и фактами. Как известно, территориальные и транспортные подразделения НКВД, а также органы военной контрразведки военных округов организовывали охрану заводов, электростанций, мостов, линий связи, вели борьбу с дезорганизаторами тыла, дезертирами, распространителями слухов, уничтожали вражеских шпионов и диверсантов. И только на территории Москвы и Московской области осенью и зимой 1941 года было захвачено свыше 200 агентов разведки противника и 23 парашютиста.
Агенты немецкой разведки стремились любой ценой проникнуть в войсковой тыл и глубокий тыл страны. О масштабах и одновременно о сложности этой работы можно судить по докладу Л.П. Берии в ГКО и ЦК ВКП(б) от 2 августа 1942 года, согласно которому чекистами к этому времени были задержаны 11 765 вражеских агентов, из них 222 парашютиста, было изъято 74 радиостанции. Всего же за годы войны в советском тылу были выявлены 1854 агента-парашютиста, включая 631 радиста. По докладу наркома внутренних дел также можно судить о широкой географии выброски немецкой агентуры: это и прифронтовые районы – Москва, Ленинград, Тихвин, Калинин, Орджоникидзе, Грозный, Ростов-на-Дону, Калач, Сталинград, и глубокий тыл – Горький, Молотов, Пенза, Казань, Саратов, Тбилиси, Челябинск. Вражеская агентура пыталась вывести из строя Северо-Печерскую железную дорогу, Чирчикский комбинат, железную дорогу Красноводск–Ташкент и некоторые другие объекты, но все эти попытки закончились провалом.
Не обходилось, конечно, и без промахов. Так, из числа агентуры противника, заброшенной на территорию СССР за время войны, остались невыявленными группы радистов и разведчиков, оснащенные 389 радиостанциями. Но о многих известно не по их работе, а из агентурных донесений, то есть радисты в своем большинстве, попав на советскую землю, просто не решились легализоваться. Территориальным органам НКВД–НКГБ не удалось предотвратить буквально единичные факты диверсий в глубоком тылу, которые, к слову, не нанесли существенного ущерба.
Авторы тома откровенно сказали и о серьезных просчетах, которые были допущены в деятельности советских спецслужб. Одновременно были сняты напрасные обвинения в том, что разведка сработала недостаточно профессионально и не смогла убедить Сталина в неотвратимости войны с Германией. Здесь не все так однозначно. К грубому просчету в определении сроков гитлеровской агрессии привели не столько недостаток разведывательной информации, сколько отсутствие в разведывательных органах аналитических структур, способных аккумулировать многообразную и весьма противоречивую информацию, поступавшую из различных источников, обобщать ее и вырабатывать обоснованные предложения для руководства страны. Сталин, боясь стать заложником чужих выводов, оставил право делать таковые за собой, а от разведки требовал только голую информацию. Начальника внешней разведки (1-го управления НКГБ) П.М. Фитина он принял для личного доклада, да и то в присутствии наркома В.Н. Меркулова, только один раз – 17 июня 1941 года. Такой порядок резко снижал эффективность работы внешней разведки, поскольку ее начальник был лишен возможности дать необходимые пояснения в ходе непосредственного общения с руководителем государства, не видел его реакции на работу разведки, не получал поручений из первых рук.
– К слову, о Сталине. Официальная советская историография не ставила под сомнение «руководящую роль партии» в победе над Германией. Позднее историки изрядно оттоптались на «руководящей и направляющей», и даже появился тезис, будто победа была одержана вопреки Сталину. Какую позицию занимают авторы 12-томника?
– Руководящую роль большевистской партии оспаривать глупо, если учесть, что это была не столько политическая организация, сколько важнейший элемент государственной власти, ее стержень. Достаточно сказать, что все члены Государственного комитета обороны СССР – высшего и чрезвычайного органа власти в стране в военную пору: И.В. Сталин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Г.М. Маленков, Л.П. Берия, Н.А. Вознесенский, А.И. Микоян, Л.М. Каганович, Н.А. Булганин – были членами или кандидатами в члены Политбюро ЦК ВКП(б). Если задуматься, то сама по себе абсурдна и постановка вопроса «благодаря» или «вопреки» председателю ГКО и Верховному главнокомандующему (а в годы войны Сталин занимал семь высших постов в партии и государстве) была одержана победа. Прямолинейность, стремление свести сложнейшие процессы к элементарным формулам лишь затрудняют поиск истины.
В нашем труде не скрывается, что власть добивалась поставленных целей крутыми мерами – такого рода фактов особенно много приведено в 10-м томе «Государство, общество и война». Нередко свои ошибки и промахи она списывала на народ, компенсируя их сверхнапряжением сил рабочего класса, крестьянства, всех трудящихся. На власть работала мощная система пропаганды, требовавшая от армии и населения жертвенности, полного самоотрешения. С другой стороны, очевидно, что командно-административная система управления и контроля, централизованного директивного планирования позволила даже при недостатке средств сосредоточить в интересах отражения врага всё возможное и необходимое. Советские люди, со своей стороны, проявили глубокое понимание экстремального характера обстановки войны, сознательно приняли соответствовавшие ей чрезвычайные методы управления экономическими и социальными процессами. Сложившийся в годы войны консенсус командно-административной системы управления и народных масс позволил обеспечить мобилизацию всех материальных ресурсов страны, духовных и физических сил общества. Невиданное подвижничество советских людей в тылу сопрягалось с массовым героизмом бойцов и командиров на поле боя.
Управляло многомиллионной страной очень небольшое число людей – девять названных мной выше членов ГКО и еще семь членов Ставки ВГК – высшего органа стратегического управления советскими Вооруженными силами. А вот исполнительная «юбка», включавшая государственные, партийные, общественные структуры от ЦК ВКП(б), Совнаркома СССР, наркоматов до городских комитетов обороны, представителей ЦК на важнейших оборонных предприятиях, первичных партийных ячеек, сельсоветов и прочее, была довольно многочисленной. Пирамиду власти венчала фигура Сталина.
В нем причудливо совмещались, казалось бы, диаметрально противоположные черты: всемерное радение о величии Советского Союза и самонадеянность, поставившая страну на грань национальной катастрофы; внимание к кадрам и редкая жестокость к людям-«винтикам»; стратегический ум и мелкое тщеславие, стремление к еще одному пышному титулу вроде «величайшего полководца всех времен и народов». Эту двойственную природу сталинской натуры нельзя ни в коем случае сбрасывать со счетов, говоря о непростых взаимоотношениях власти и общества. Своим личным триумфом в войне он обязан народу, по крайней мере ничуть не меньше, чем народ ему.
К слову, в 12-м томе – и в этом одна из изюминок нашего труда – содержатся краткие политические портреты наиболее выдающихся руководителей государства и Вооруженных сил – того же Сталина, Молотова, Берии, Жукова, Василевского, Антонова, посредством которых авторы постарались «без гнева и пристрастия» передать сложную дихотомию – власть и народ.
– В Гданьске, на аллее Победы, где установлен советский танк Т-34, студент местной академии изобразительных искусств в 2013 году соорудил скульптуру советского воина, насилующего беременную польку. Такой он захотел представить роль Красной армии, освободившей Польшу от немецких захватчиков. Как вам такая «злоба дня»?
– Об авторе глумливого «памятника» упоминаний в 12-томнике нет, но попыткам представить дело так, будто Красная армия, перейдя госграницу, только и думала о грабежах и насилиях, как и иным беззастенчивым измышлениям ревизионистского направления в историографии войны дан, хочу надеяться, убедительный ответ. В труде приведены конкретные факты и документы, свидетельствующие о том, что советское командование решительно пресекало попытки учинить расправу с мирным населением освобождаемых от нацистов стран.
Напомню подписанный в январе 1945 года Верховным главнокомандующим приказ «О поведении на территории Германии»: «Мы идем в страну противника... Оставшееся население на завоеванных областях, независимо от того, немец ли, чех ли, поляк ли, не должно подвергаться насилию. Виновные будут наказаны по законам военного времени». И поверьте, этот приказ проводился в жизнь неукоснительно.
В нашем труде в научный оборот введены документы Военных советов фронтов и армий, из которых следует, что советское командование не только разъясняло личному составу определенные Ставкой ВГК нормы поведения на освобождаемых территориях, но и широко использовало юридически обоснованные меры воздействия на тех лиц, кто отступал от этих норм. Так, в директиве командующего войсками 1-го Белорусского фронта Маршала Советского Союза Г.К. Жукова и члена Военного совета фронта генерал-лейтенанта К.Ф. Телегина предписывалось «устранить произвол и самовольство в отношении к немцам», в связи с чем «Военным советам и командующим армиями, командирам корпусов, начальникам политорганов, военным прокурорам взять под личный контроль проведение в жизнь настоящей директивы, в самый кратчайший срок навести необходимый порядок, в нужных случаях применяя суровые меры наказания».
Это, разумеется, не означает, что во взаимоотношениях бойцов наступавшей Красной армии и местного, особенно немецкого, населения царила идиллия. Военный прокурор 1-го Белорусского фронта генерал-майор юстиции Л.И. Яченин докладывал Военному совету фронта, что «факты бесцельных и (необоснованных) расстрелов немцев, мародерства и изнасилований немецких женщин значительно сократились, тем не менее даже и после издания директив Ставки Верховного главнокомандования и Военного совета фронта ряд таких случаев еще зафиксирован». Непросто было советским солдатам и офицерам, испытавшим трагедию потери родных и близких, в одночасье стать выше своего горя и ненависти, преодолеть желание отомстить врагу на его собственной земле. Однако виновные в такого рода преступлениях составляли не более 2% от общего числа военнослужащих.
Характерный пример: когда жители берлинского района Трептов уже после окончания войны узнали о планах перевода их района в американскую зону оккупации, то обратились к бургомистру с требованием «возбудить ходатайство перед русским командованием оставить район за русскими». Спрашивается: кого больше боялись мирные берлинцы – красноармейцев или англо-американских союзников?
За последние полтора-два десятилетия обвинения в массовом изнасиловании немецких женщин советскими военнослужащими перекочевали из желтой прессы на страницы респектабельных газет и даже претендующих на научность книг. На выступление автора одного из таких «исследований» британца Э. Бивора, заявившего в 2002 году в газете Daily Telegraph, что «войска Красной армии насиловали даже русских женщин, которых они освобождали из лагерей», вынужден был отреагировать тогдашний российский посол в Великобритании, ныне – статс-секретарь МИД РФ Г.Б. Карасин. «Позорно, – заявил он в обращении в редакцию газеты, – иметь какое бы то ни было отношение к явной клевете против народа, спасшего мир от нацизма».
Документальные свидетельства, на которые я сослался выше, не воспринимаются нашими оппонентами, и их «глухота» не случайна. Ведь появление в историографии Второй мировой войны ревизионистского направления непосредственно не связано с открытием каких-либо неизвестных ранее документов, а определяется факторами, лежащими в сфере политики и идеологического противоборства и к науке никакого отношения не имеющие. Обвинения Красной армии в преступлениях против мирного населения освобожденных от нацистской оккупации стран, активизировавшиеся с началом XXI столетия, знаменуют новый этап борьбы за «современную» интерпретацию истории Второй мировой войны, пересмотр в ней роли Советского Союза и попытки демонизации современной России.
Таким «историкам», как упомянутый выше Э. Бивор или немец И. Гофман, чья книга «Сталинская истребительная война (1941–1945)» только в Германии выдержала несколько изданий и увидела свет на русском языке, обыватель охотно верит. Однако не все поддаются промыванию мозгов, и честные историки на Западе не перевелись. В недавно вышедшей в свет книге «Когда пришли солдаты. Изнасилование немецких женщин в конце Второй мировой войны» немецкий историк Мириам Гебхардт привлекла внимание читателей к армии, освобождавшей Европу с запада, – англо-американским экспедиционным силам. Проанализировав данные архивов и опираясь на сведения, сообщенные в 1945 году баварскими священниками, она установила, что в конце Второй мировой войны солдаты США изнасиловали 190 тыс. немок.
Характерно, что показания священнослужителей были рассекречены только в 2014 году. Чего, казалось бы, бояться немецким властям, ведь тень падает не на их народ? Однако боялись – не хотели компрометировать союзников по НАТО. Вот вам один из распространенных приемов ревизионистов – скрывать массовые уголовные преступления своих «сукиных сынов» и раздувать, как я уже сказал, с целью демонизации современной России, примеры аналогичных действий со стороны красноармейцев. Но если цель наследников Геббельса на Западе понятна, то перед разрухой в головах иных отечественных авторов подчас просто теряешься…
– Какая «разруха»! Это вполне осознанная борьба на историческом фронте.
– Нет смысла скрывать, что работа над проектом 12-томника не напоминала идиллию. Я не ратую, выражаясь словами героя фильма «Приходите завтра», за «тухлую беспристрастность» при оценке исторических фактов и явлений. Но, согласитесь, трудно не реагировать на стремление иных коллег, казалось бы, профессионалов, при полном отсутствии объективных посылов подыграть сомнительным общественным трендам. О попытке представить освободительную миссию Красной армии «оккупацией Европы» уже говорилось. Но это не все. В ходе обсуждения концепции труда звучали предложения отказаться от нынешнего названия и сменить его на «СССР во Второй мировой войне». В свое время историки ФРГ именно в таком духе назвали свой многотомник об участии Третьего рейха в мировом катаклизме 1939–1945 годов. Зачем нам следовать их примеру? Немцам такая отстраненная формулировка потребовалась, чтобы скрыть агрессивный характер войны с их стороны и избежать упоминания о поражении рейха. А нам-то какой резон выхолащивать справедливый, освободительный характер смертельной битвы с фашизмом? Поиск – под благовидным предлогом – некоего более универсального понятия, передающего характер жесточайшего военного противоборства Советского Союза с силами нацизма, неизбежно приводит к появлению таких дефиниций, как «советско-немецкая война», «нацистско-советская», которыми подменяется понятие «Великая Отечественная война».
Кому-то может показаться, что ломать по этому поводу копья не стоит. Еще как стоит, ибо за формальным отказом от утвердившегося в науке понятия следует отказ от сущностных вещей – признания справедливого, освободительного характера Великой Отечественной войны, она начинает изображаться всего лишь как «схватка двух тоталитаризмов». А логика таких рассуждений как раз и приводит к отрицанию всенародного характера войны, освободительной миссии Красной армии. Именно такие попытки были предприняты при подготовке первых вариантов второго тома «Происхождение и начало войны» и восьмого тома «Внешняя политика и дипломатия Советского Союза в годы войны».
Вспоминается и то, как начиналась работа над рукописью 10-го тома «Государство, общество и война». Не будь отвергнут первый ее вариант, читатель не без удивления и, уверен, возмущения узнал бы, что СССР в военную пору представлял собой подобие некоего громадного концлагеря, где взаимоотношения власти и общества определяли произвол органов безопасности, а общественно-политические процессы сводились к высылке народов, репрессиям и коллаборационизму. Повторюсь: и это все – без какой-то сколько-нибудь доказательной базы! Не случайно директор академического института (теперь уже бывший) поторопился сам до рассмотрения Главной редакционной комиссией отозвать рукопись, вероятно, устыдившись той легковесности и политизированности, которая совершенно не красит ученых.
Хочу быть правильно понятым: авторский коллектив 12-томного фундаментального труда далек от самодовольства. Мои коллеги отдают себе отчет, что точка в исследовании Великой Отечественной войны не будет поставлена никогда, и наш коллективный труд – лишь один из этапов осмысления этого важнейшего события в истории отечества, проходя который мы могли в чем-то ошибаться, в чем-то быть недостаточно убедительными. Но вот на чем стояли и стоять будем – так это на твердой убежденности, что политику, а точнее, политиканство не следует смешивать с наукой. И завоеванные позиции оппонентам мы отдавать не намерены.
Дарья Гармоненко 
