Виновен ли Сталин в харьковской катастрофе

Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко (на фото – крайний слева) и Н.С. Хрущев (второй слева) общаются с бессарабскими крестьянами. Фото Национального архива Румынии. 1940 год

И сегодня вряд ли можно считать полно и верно исследованным вопрос о том, как мыслился ход боевых действий Сталиным в 1942 году и почему реально этот ход оказался не таким, как это задумывал Сталин? К этому вопросу примыкает и вопрос о том, кто все же виноват в харьковской катастрофе весной 1942 года, 75-летие которой исполняется в этом году.

НАСТУПАТЬ ХОТЕЛИ ВСЕ

Стандартный миф, внедряемый с хрущевских времен, таков.

Воодушевленный успехом декабрьского контрнаступления под Москвой и его вроде бы неплохим развитием, Сталин решил, что в 1942 году можно наступать по всему фронту и если не окончательно разгромить Германию, то изгнать немцев с территории СССР.

Однако Сталин – как утверждают – неверно определил направление главного удара немцев в 1942 году. Он считал, что немцы вновь пойдут на Москву, в то время как Гитлер решил ударить в направлении Кавказа, имея целью нефть Майкопа, Грозного и Баку. Сталин решил упредить немцев и, в частности, приказал провести весной 1942 года наступление на Харьков из района так называемого Барвенковского выступа, образовавшегося в ходе нашей успешной Изюм-Барвенковской операции и сохранившегося после стабилизации советско-германского фронта. Наступать должны были войска Юго-Западного направления (командующий маршал Тимошенко, член Военного Совета Хрущев).

Наступление пошло неудачно, и гениальный стратег Хрущев предложил Сталину перейти к обороне. Однако упрямый Сталин гнал войска на смерть, результатом чего и стала харьковская катастрофа, а затем – прорыв немцев к Воронежу, в Большую излучину Дона, к Сталинграду, на Северный Кавказ и черноморское побережье Кавказа.

В брежневские времена на этот счет особо не распространялись, а с наступлением «святой» либеральной «свободы» миф несколько изменили. Теперь нереалистическим планам бездарного дилетанта Сталина противопоставляется уже не гениальный стратег Хрущев, а Жуков. В отличие от Сталина он якобы предлагал не наступление, а план активной обороны (нечто вроде того, что было реализовано к лету 1943 года в районе уже Курского выступа). Сталин же к Жукову не прислушался, и мы получили харьковскую катастрофу и т.д.

Со слов Жукова (приводимых уже в посмертном (!) издании «Воспоминаний и размышлений» 1990 года), в гениальные стратеги теперь записывают также «будущую жертву интриг Берии» Николая Вознесенского, который в январе 1942 года якобы заявил, что мы сейчас «не располагаем материальными возможностями, достаточными для обеспечения одновременного наступления всех фронтов».

Вообще-то Вознесенский – в отличие от Берии (и Маленкова) – появлялся у Сталина очень нечасто, особенно в 1942 году. Пересечься с Жуковым на совещании у Сталина он мог лишь 15 и 26 февраля 1942 года, а потом Жуков уехал в свой фронтовой штаб, появившись в Москве лишь во второй половине марта, когда основные планы были уже намечены. Так что слова Вознесенского в передаче «посмертного» Жукова достоверными не выглядят.

Сейчас к этому «перестроечному» мифу иногда глухо прибавляют, что за харьковскую катастрофу надо винить все же косвенно Хрущева, который был членом Военного совета у Тимошенко. Имеет даже хождение некая история… Мол, Сталин после бесславного возвращения Хрущева в Москву якобы принял его одного, усадил на жесткий одинокий табурет и потом, молча посасывая остывшую трубку, подошел к Хрущеву и молча же выбил пепел из трубки о лысую голову гениального стратега. Это, конечно же, не более чем досужий анекдот. Но, как говорится, сказка ложь, да в ней намек…

Имя Берии в эту «мифологию» 1942 года активно не затаскивают, да и сделать это было бы не так просто, потому что мнение Берии на чисто военные темы не очень-то спрашивали. А когда спрашивали, не очень-то брали в расчет. Однако считается, что «палач» тоже провоцировал Сталина (Берия всю жизнь – в изложении «продвинутых историков» – только этим и занимался).

Реально же все происходило несколько иначе…

Советское наступление, начавшись в декабре 1941 года весьма успешно, развивалось в январе и феврале, а местами даже – в марте. К апрелю 1942 года был восстановлен Брянский фронт.

Но уже в начале 1942 года предстояло определить стратегию на начавшийся год. Однако вырабатывалась она не разовым волевым решением Сталина, а методом последовательных приближений с учетом обстановки – в том виде, как эта обстановка представлялась в головах советского руководства. А представлялась она, увы, не совсем верно, но виновен в этом был не Сталин.

С одной стороны, оплошала советская военная разведка – ГРУ ГШ РККА. По ее данным, потери вермахта на советско-германском фронте исчислялись 4,5 млн человек, в то время как реальные потери были в 6–7 раз меньше. Вряд ли Сталин верил во все эти миллионы (в них вряд ли верили и в ГРУ), но даже если он сбрасывал на вранье половину, все равно картина получалась оптимистическая. А она таковой не была. Вот Красная армия в операциях 1941 года потеряла 3 млн человек только безвозвратно. Это была реальная цифра.

Разведка Берии имела более сдержанные данные. Они могли бы советское военное руководство и насторожить, но всегда ведь хочется верить в хорошее! А «хорошее» сообщало ГРУ ГШ. К тому же ГРУ было для маршалов «своим» ведомством, в отличие от НКВД «этого Берии», который «суется во все дырки». Сегодня в противники активных действий в 1942 году записывают (и вот это – не миф) также начальника Генштаба маршала Шапошникова. Спору нет, Борис Михайлович был человеком осторожным, но ведь ГРУ находилось в Генштабе, а его начальник не заявлял, что данные его подчиненных – в лучшем случае безответственное вранье, а в худшем – сознательная дезинформация, и строить стратегию на этих данных по меньшей мере неосмотрительно.

Это – с одной стороны.

С другой стороны, не совсем верно оценивали ситуацию сами командующие фронтами. В начале года Ставка обратилась к фронтам с предложением представить свои соображения по дальнейшему ведению войны зимой 1942 года и далее.

Так вот, все фронты предлагали наступать! Конечно, все они при этом просили резервы, но командующие просят резервы во всех войнах и во всех армиях. Мышление военачальника всегда ориентировано на «Дай!», а не на «Бери!». И Сталин это понимал.

Волховский и Ленинградский фронты (командующие генерал армии К.А. Мерецков и генерал-лейтенант М.С. Хозин) считали возможным совместно разгромить 18-ю немецкую армию и деблокировать Ленинград.

Калининский фронт (командующий генерал-полковник И.С. Конев) намеревался разгромить 9-ю немецкую армию и наступать на Смоленск или Великие Луки.

Командующий войсками Западного фронта…

Впрочем, об этом пока не будем. Вначале сообщу, что, как это отмечено в предисловии к тому 5 (2) «Ставка ВГК. Документы и материалы 1942» серии «Русский архив. Великая Отечественная» (стр. 9), «несогласие с замыслом Верховного Главнокомандующего» наступать всеми фронтами высказал только Жуков. Жуков «предложил наступать лишь на западном направлении, где противник еще не успел восстановить боеспособность своих войск». На остальных направлениях Жуков якобы предсказывал неудачу и «большие, ничем не оправданные потери». Военные историки из Института военной истории МО РФ при этом ссылаются на посмертное (то есть сомнительное по аутентичности) издание мемуаров Жукова от 1990 года.

А теперь еще одна, как говорят маршалы, вводная… В упомянутом выше предисловии (стр. 8) со ссылкой на документы сообщается также следующее: «Командующий войсками Западного фронта, доложив Сталину о разгроме 15 пехотных и одной танковой дивизии врага, настаивал на дальнейшем развитии наступления на запад. Однако замысел этот был нереальным. «Уничтоженные» 16 немецких дивизий продолжали активное сопротивление, а армии правого крыла фронта (Западного. – С.Б.), истощив свои силы, фактически остановились…»

Но кто командовал в тот момент Западным фронтом? Кто был охвачен очередными шапкозакидательскими настроениями? Да вот то-то и оно, что Западным фронтом командовал генерал армии… Георгий Жуков. То есть некой эйфорией был охвачен зимой 1942 года не только Сталин, но и остальное высшее военное командование, включая Жукова. И это было не все! В дело еще не вступал Хрущев!

Бесконечная колонна советских военнопленных – цена неверного решения высшего командования. Фото 1942 года

После поражения под Киевом и оставления Украины акции Первого секретаря ЦК КП(б) Украины Никиты Хрущева у Сталина резко упали. Однако кадров не хватало, Хрущев считался преданным человеком и был назначен членом Военного совета Юго-Западного направления к командующему направлением маршалу Тимошенко.

Семен Константинович Тимошенко тоже воевал не очень удачно и, естественно, желал реабилитироваться. Тут-то и сошлись «лед и пламень»! «Льдом» был флегматичный маршал, а «пламенем» – безусловно импульсивный член Политбюро Хрущев.

Поэтому, как сообщают историки из Института военной истории: «Военный совет Юго-Западного направления с особой настойчивостью предлагал перенести основные усилия на юго-запад и провести здесь крупную наступательную операцию с целью освобождения Донбасса и выхода на Днепр». Как показали дальнейшие события, именно в этой особой настойчивости Военного совета Юго-Западного направления, пружиной которого был честолюбивый Хрущев, и отыскиваются истоки будущей харьковской катастрофы.

СОВЕЩАНИЯ В КАБИНЕТЕ СТАЛИНА

Если мы обратимся к Журналу посещений кремлевского кабинета Сталина, то увидим, что 27 и 30 марта 1942 года Сталин провел два совещания с Тимошенко, Хрущевым, Шапошниковым, Василевским и командующим ВВС Юго-Западного направления генерал-майором Фалалеевым.

27 марта совещание шло долго, с 20.10 до 22.35, с участием также Молотова и Маленкова. 30 марта все прошло быстро – примерно за 15 минут. То есть это был день окончательного решения Сталина. Причем 30 марта события развивались так. Вначале к Сталину в 20.00 вошли только Шапошников, Василевский и Фалалеев. Через пять минут вошли Тимошенко и Хрущев, а еще через пять минут – Молотов. В 20.20 все шесть участников совещания покинули сталинский кабинет. Характер советских боевых действий на весну и лето 1942 года был намечен.

Надо сказать, что Тимошенко и Хрущев имели очень далеко идущие замыслы еще зимой 1942 года. Как сообщают нам авторы предисловия к тому 12 (12) «Генеральный штаб в годы… войны. Документы и материалы 1942» серии «Русский архив. Великая Отечественная» (стр. 8), на Юго-Западном направлении намечалось продвижение наступающих войск на глубину 300–350 километров с выходом на р. Днепр». Однако «Генеральный штаб не согласился с такими грандиозными планами», и реальные успехи Тимошенко оказались к весне 1942 года намного более скромными.

Зато это были реальные успехи. Приведу очень любопытные, на мой взгляд, свидетельства Олега Дмитриевича Казачковского (1915–2014). Физик по образованию, он с апреля 1946 года принимал активное участие в советском Атомном проекте, с 1973 по 1987 год был директором Физико-энергетического института в Обнинске, а во время войны воевал офицером артиллерийского полка Резерва Главного Командования и позднее опубликовал воспоминания о своих военных годах. Это, конечно, взгляд на события «снизу», но это – взгляд развитого, умного и честного участника событий.

Олег Дмитриевич пишет: «Когда была одержана победа под Москвой и был отвоеван (войсками Тимошенко. – С.Б.) Ростов, а вслед за тем проведена успешная Изюм-Барвенковская операция, показалось, что в войне наступил перелом. Ожидали, что к весне подтянутся резервы и общее наступление возобновится. Да и Сталин в своем выступлении ко дню Красной армии пообещал, что 1942-й будет годом изгнания оккупантов с нашей земли.

И вот весна 42-го… Мы находимся в районе Старого Салтова, что лежит к востоку от Харькова. Сам Харьков в руках у немцев. Идет приготовление к крупному наступлению… Много танков, в основном английского производства – «Матильда»… Появились наши новейшие истребители. Они свободно догоняют самолеты противника и на наших глазах сбивают их…», и т.д.

Как видим, объективные основания для оптимизма у командования Юго-Западного направления имелись. Да и Барвенковский выступ был очень удачен. Поэтому, как отмечается в упомянутом выше томе «Русского архива» (стр. 9), хотя планирование войны на лето и осень 1942 года было завершено Генштабом к середине марта, «по настоянию командования Юго-Западного направления, предлагавшего провести в мае крупную наступательную операцию, работа над планом продолжалась». (Замечу, что и Гитлер более-менее определился со своими планами тоже примерно в эти сроки – к концу марта.)

30 марта 1942 года Тимошенко и Хрущев уехали на фронт. 10 апреля они представили в Ставку план Харьковской операции. И сегодня утверждается, что Шапошников якобы опять рекомендовал Сталину воздержаться от ее проведения как «чреватой серьезными негативными последствиями».

Вряд ли это правда, Так, авторы предисловия к 5 (2) тому «Ставка ВГК. Документы и материалы 1942» серии «Русский архив. Великая Отечественная» (стр. 13), имея в виду позицию Шапошникова, ссылаются на «Воспоминания...» Г.К. Жукова и пишут о неком «совместном заседании ГКО и Ставки в конце марта 1942 года», на котором якобы присутствовали «кроме Сталина… К.Е. Ворошилов, С.К. Тимошенко, Б.М. Шапошников, Г.К. Жуков и А.М. Василевский».

Но и это вряд ли правда. Подобные совещания проходили, как правило, в кабинете у Сталина, однако в Журнале посещений кабинета совещание такого состава в конце марта не зафиксировано. Собственно, последний раз Жуков был у Сталина 20 марта, а потом убыл на фронт, но и 20 марта 1942 года состав совещаний был иным, не говоря уже о том, что к марту 1942 года Сталин фактически не привлекал Ворошилова к обсуждению серьезных чисто военных вопросов.

Нет, замысел Харьковской операции сам по себе был неплох. Помешать успеху могли два фактора – качество реализации нашего замысла и реальные планы Гитлера. Первое могло выявиться лишь после начала наступления, а второе было Шапошникову неизвестно. Так что если Шапошников и не соглашался, то не по своему гениальному предвидению, а по своей вечной осторожности. Поэтому вполне можно понять Сталина, который, видя разногласия между Генштабом и Тимошенко, приказал Генштабу считать наступление на Харьков внутренним делом командования Юго-Западного направления. Резон в этом был. Два фронта направления – Юго-Западный и Южный – получили внушительные резервы и были настроены решительно.

То есть в апреле и начале мая 1942 года особо опасаться за успех наступления на Харьков не приходилось.

ФАКТОР ОПЕРАЦИИ «ФРИДЕРИКУС»

12 мая 1942 года наше наступление на Харьков началось вполне успешно. Начальник Генерального штаба Сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер в тот день записал в своем служебном дневнике:

«Противник ведет сильные атаки под Волчанском и против 8-го армейского корпуса 6-й армии; его цель – Харьков. Противник наступает при поддержке нескольких сот танков (в обоих районах) и имеет значительные первоначальные успехи…»

Успехи действительно были. За первые три дня наступления две ударные группировки Юго-Западного фронта прорвали оборону в полосах до 50 км каждая и продвинулись вперед в районе Волчанска на 18–25 км, а от Барвенковского выступа – на 25–50 км. Олег Дмитриевич Казачковский позднее вспоминал: «…Поначалу все шло по плану… Прорвав оборону немцев, наши войска за 2–3 дня продвинулись километров на двадцать. Уже завиднелись трубы харьковских заводов. Можно было идти дальше, ибо сопротивление противника ослабло…»

Гальдер делал тревожные записи до 17 мая, а затем записал: «Можно считать, что кризис хотя и не окончательно, но уже почти миновал». Зато начался кризис нашего наступления, который быстро перерос в катастрофу.

Как известно, в те же дни мы получили катастрофу Крымского фронта, а теперь произошла и харьковская. Потери убитыми, пленными и пропавшими без вести составили 171 тыс. человек, ранеными – 106 тыс. человек. Погибли заместитель командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко, генералы А.М. Городнянский, К.П. Подлас, А.Ф. Анисов, Ф.Г. Маляров, Л.В. Бобкин, Д.Г. Егоров, Ф.Н. Матыкин, З.Ю. Кутлин, И.В. Васильев, бригадные комиссары И.А. Власов и А.И. Попенко.

Собственно, тогда положение дел еще не стало катастрофическим в масштабах всего советско-германского фронта (оно крайне обострилось лишь к осени 1942 года). Но две крупные неудачи одновременно, да еще в предвидении двух успехов – это было чересчур. Вина командования Крымского фронта, и особенно Мехлиса как представителя Ставки в Крыму, была очевидной. Вина же Тимошенко – если смотреть на его действия с чисто военной точки зрения, была, на мой взгляд, далеко не так очевидна.

Так или иначе, под Харьковом нас тоже постигла катастрофа. Тем не менее, повторяю, я не очень бы винил в этом не только Тимошенко, но даже Хрущева, если иметь в виду чисто военный аспект дела. Здесь просто нашла коса на камень. Произошло фатальное и заранее не предвидимое ни одной из сторон столкновение их планов наступления. И дело тут не в том, что Сталин якобы неверно определил направление главного удара Гитлера. Просто против нас сыграл тот фактор неопределенности, который может подвести на войне даже самого опытного и гениального полководца! Особенно это хорошо видно при взгляде на карту.

Сталин целью весеннего наступления ставил освобождение Харькова и значительной части Украины при продвижении на Запад в общем Смоленском направлении. Затем, особенно если бы союзники открыли хотя бы завалящие, но реальные боевые действия в Европе, можно было летом успех развивать. В то же время Сталин вполне мог предполагать удар немцев на Москву – за это говорило многое.

К тому же имелись обстоятельства, давно замалчиваемые. Во-первых, с целью отвлечения внимания от операции «Блау» в Верховном командовании сухопутных сил вермахта (ОКХ) была разработана операция «Кремль» (ложное наступление на Москву), и это была не просто бумажная дезинформация – дислокация немецких войск позволяла думать, что немцы собираются наступать на Москву всерьез. К тому же 20 июня 1942 года нами был захвачен самолет с начальником оперативного отделения 23-й танковой дивизии майором Рейхелем, имевшим при себе «исключительно важные (формулировка в дневнике начальника ОКХ генерала Гальдера. – С.Б.) приказы» по операции «Блау». Это случилось уже, правда, после краха Харьковской операции, однако еще до начала немецкого наступления летом 1942 года. И это были подлинные планы! Скорее всего их имел в виду Сталин, сказав 6 ноября 1942 года на торжественном заседании в Москве, посвященном 25-й годовщине Октября, следующее: «Недавно в руки наших людей попал один немецкий офицер германского генштаба. У этого офицера нашли карту с обозначением плана продвижения немецких войск по срокам. Из этого документа видно, что немцы намеревались быть в Борисоглебске 10 июля этого года, в Сталинграде – 25 июля, в Саратове – 10 августа, в Куйбышеве – 15 августа, в Арзамасе – 10 сентября, в Баку – 25 сентября…»

Из сказанного Сталин делал вывод, что главной целью немецкого летнего наступления был обход Москвы для последующего удара по ней. Он говорил так даже тогда, когда немцы нанесли главный удар на юге, дойдя до Сталинграда, Ростова, Орджоникидзе и Новороссийска.

Но Гитлер решил провести – как основную – операцию «Блау» по захвату Кавказа. И план его был очень неглуп! Первый удар предполагалось нанести от Курска к Воронежу, создавая ложное впечатление поворота на север, к Москве, – чтобы удержать наши резервы от переброски на юг. Затем Гитлер и Кейтель намеревались дойти до Воронежа, обойти его, не ввязываясь в бои за город, и на предельных скоростях танковых соединений рвануться к большой излучине Дона у Калача, а оттуда обеспечить основное движение на Северный Кавказ – к Ставрополю, к нефтепромыслам Майкопа, Грозного и, наконец, Баку.

Кроме того, Гитлер предполагал обеспечить наступление на Сталинград, чтобы перерезать движение судов по Волге, а также наступлением на Новороссийск и далее на Туапсе и Батуми окончательно лишить Россию нефти.

Как отмечали советские авторы в 70-е годы, главной тонкостью немецкого плана считался именно быстрый поворот крупных танковых сил от Воронежа к югу. Забегая вперед, замечу, что где тонко, там и рвется. И, все же надо заметить, что в мае 1942 года немцам повезло в том смысле, что их план, заранее этого не предполагая, как бы перерезал планы Тимошенко и Хрущева.

Немцы не проводили общего наступления в конце мая – операция «Блау» началась только 28 июня 1942 года. Однако дислокация их готовившихся к операции «Блау» соединений оказалась очень выгодной для удара в основание советского диспозиции и образования Изюмского «мешка». Собственно, немцы так или иначе планировали до начала общего наступления ликвидировать неудобный для них Барвенковский выступ в ходе операции «Фридерикус» силами 1-й танковой и 6-й армий. Начало операции «Фридерикус» было запланировано – еще до нашего наступления – на 18 мая 1942 года.

То есть, повторяю, здесь русская «коса», сама того не ведая, нашла на германский «камень». Мы ударили первыми, не зная, что немцы уже изготовились наносить двусторонний удар под основание Барвенковского выступа.

Вышеупомянутый мной Олег Казачковский в ту войну воевал не маршалом, а майором, но он умел думать и анализировать, как и всякий толковый ученый. Поэтому стоит привести его позднейшую оценку событий, участником которых он был: «…по-видимому, наше командование не учло, что и немцы намеревались предпринять массированное наступление… именно здесь, на юге. Здесь были сосредоточены большие оперативные резервы… Глобальное соотношение сил в этом районе, как потом стало ясно, было далеко не в нашу пользу».

Вот именно что – «КАК ПОТОМ…». Легко быть стратегом, видя бой не просто со стороны, но еще и с отдаления в десятилетия, когда известны все планы, когда с обеих сторон написаны горы научных монографий и мемуаров…

Да, в ходе нашего наступления Тимошенко не уловил вовремя перелом ситуации в пользу врага. Да, Генеральный штаб уже считал необходимым свернуть наступление и перейти к обороне на угрожаемых участках, а Тимошенко не прислушался к рекомендациям и убедил Сталина, что он вот-вот возьмет Харьков, а там…

Но, во-первых, если Генштаб был так прозорлив, он мог бы срочно бросить к Тимошенко резервы, убедив в том Сталина. Ведь речь шла о судьбе важнейшей операции!

Во-вторых же, это «ПОТОМ» стало известно, что немцы тоже собирались наступать и что у них здесь было много готовившихся к собственному наступлению войск. А ТОГДА это было неизвестно ни Тимошенко, ни Василевскому с Шапошниковым и Жуковым, ни Сталину.

Да, в реальном масштабе времени, когда в советской Ставке этого не знал никто, Тимошенко можно было считать главным виновником катастрофы, что Сталин и сделал. Но взваливать всю вину на якобы «бездарного» Тимошенко и «еще более бездарного Сталина» сегодня, через десятилетия, когда все уже известно? Простите, но это отдает не научным анализом, а его профанацией или сознательной фальсификацией.

РОКОВОЙ ФАКТОР «МЫКЫТЫ»…

Впрочем, это мы говорили о командующем Тимошенко. А как там с Хрущевым? Он ведь был только членом Военного совета. Он мог только советовать, а оперативные приказы не готовил. Тимошенко из исторического отдаления очень строго судить нельзя. А можно ли осуждать Хрущева и возлагать вину за харьковскую катастрофу на него?

Увы, роль именно Хрущева в провале нашего наступления на Харьков оказалась, как я понимаю, и крайне негативной, и значительной. В этом убеждает не только военно-исторический, но и психологический анализ. Между прочим, Кирилл Семенович Москаленко (1902–1985), будущий маршал, а весной 1942 года командующий 38-й армией Юго-Западного фронта, позднее вспоминал, что при обсуждении предстоящей операции в апреле 1942 года «член Военного совета Н.С. Хрущев заявил, что Верховный главнокомандующий И.В. Сталин сам поставил перед войсками фронта… задачу и что уже одно это является гарантией успеха…» Показательно, что далее Москаленко написал так: «Должен сказать, что это сообщение, впоследствии, впрочем, не подтвердившееся, прозвучало тогда весьма обнадеживающе…»

Тот же Москаленко свидетельствовал: «Дух оптимизма… витал на командном пункте фронта… Военный совет уже не считал противника опасным». Соответственно Тимошенко и Хрущев фактически дезинформировали Сталина, и даже когда уже в ходе наступления Сталин высказал свои опасения в отношении краматорской группировки немцев, Тимошенко и Хрущев его заверили, что оснований для прекращения операции нет. Недаром с трибуны ХХ съезда КПСС Хрущев излагал ту ситуацию, поменяв местами себя и Сталина и уверяя, что это он де, стратег Хрущев, уговаривал Сталина разрешить войскам перейти к обороне, а Сталин якобы не соглашался. В 1956 году на воре шапка горела!

Хрущев по натуре был негодяем и авантюристом, но – бывает же на свете такое! – гениально умел это скрывать! Скрывать так, что его не раскусили ни Сталин, ни Берия, ни будущая якобы «антипартийная» группа Молотова, Маленкова и Кагановича. Не знаю, чем это объясняется, но, возможно, тем, что Хрущев, особенно тогда, когда занимал еще подчиненное положение, обладал – это надо за ним признать – огромным природным обаянием. Он умел уговаривать! Его болтовне много раз поддавался даже Сталин (!). Что уж говорить о медлительном маршале Тимошенко, тем более тогда, когда его соблазнял картинами будущего триумфа член Политбюро!

Вот наступление началось. Оно развивается успешно, и можно понять чувства украинца Тимошенко, украинца (фактически) Хрущева, украинца Казачковского и вообще всех, кто наступает на Харьков! А там – Днепр! Но положение осложняется. До Харькова рукой подать, а надо переходить к обороне…

Вот тут-то шарм Хрущева в сочетании с его очень высоким политическим статусом и мог повлиять на позицию маршала Тимошенко. И наверняка повлиял – решающе и трагически. Тимошенко не очень везло в той войне. Двух из трех бывших Главнокомандующих стратегическими направлениями в 1941 году – маршалов Ворошилова и Буденного – война уже списала к весне 1942 года «в тираж».

Оставался Тимошенко, и по-человечески можно понять, как ему не хотелось переходить к обороне, когда в оптику уже можно было разглядеть заводские трубы Харькова. А тут еще активный нажим Хрущева. А счет шел на дни, а потом уже и на часы...

То, что под Харьковом вскоре произошла катастрофа – это факт. Однако сегодня можно говорить о том, что основными ее причинами оказались не столько просчеты Сталина и Тимошенко, сколько два негативных фактора – готовая еще до нашего наступления операция вермахта «Фридерикус» и авантюризм Хрущева.