От корнета до «гения на белом коне»

Михаил Скобелев в бытность юнкером. Фото из журнала «Разведчик» №610 за июнь 1902 года

Еще при жизни он стал почетным гражданином города на Свислочи. А после его смерти почти 40 лет одна из улиц именовалась в его честь Скобелевской. Тогда же под Барановичами возник ставший знаменитым в досоветское время полевой лагерь, который в память о Белом генерале военный люд также нарек Скобелевским. Ныне его наследник – 230-й общевойсковой полигон Западного оперативного командования национальной армии – ни намеком не позиционирует себя таковым: в октябре 2017-го он отметил «только» 25-ю годовщину с момента своего создания (21 октября 1992 года). Как будто до новой точки отсчета не было и советского Обуз-Лесновского учебного центра.

В связи с последним непонятно, как такой подход уживается с тем, что высшее и военное руководство страны летоисчисление Вооруженных сил РБ ведет с 23 февраля 1918 года, о чем сообщалось в прошлом году в связи с подготовкой и празднованием их 100-летней годовщины.

Для сравнения, в 2012 году в Тубышках (45 км от Могилева) – бывшем родовом имении «покорителя Ташкента» и Туркестанского губернатора генерал-лейтенанта царской армии Михаила Григорьевича Черняева (1828–1898) на его чудом уцелевшей могиле установили новый надгробный памятник с портретом. Одновременно в краеведческом музее ближайшего райцентра Круглое создали мемориальную комнату, посвященную знаменитому земляку. А 9 июня 2017 года в здешней же деревне Лысковщина (в 5 км от Круглого) был торжественно открыт и его бюст. Это весьма похвально. Но ведь и Скобелев достоин подобного отношения к его памяти! На Белорусской земле он сделал куда больше, чем Черняев, который здесь только родился, учился и доживал свои последние годы, будучи в отставке.

ПОД МИНСКОМ ДЕД ЕГО СРАЖАЛСЯ

Какой-либо конкретной связной информации о пребывании в Белоруссии генерала Скобелева, похоже, не сыщется. Поэтому авторы взяли на себя задачу более или менее скомпоновать факты.

После небезызвестного триумфа на Балканах Скобелев скорее всего в Белоруссию был назначен не случайно. Здесь он корнетом начинал в 1864 году в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку, проводившим военные действия против польских мятежников. Тогда ему, 21-летнему, еще без усов и знаменитых пушистых бакенбард, хотелось скорейшего боевого крещения. И еще до приказа о переводе будущий герой Русско-турецкой войны попросился в этот полк сам, добровольцем, и в этом качестве провел здесь отпуск. Своеобразный, надо сказать. Потому как полк преследовал один из отрядов неугомонных мятежных шляхтичей. Этого-то будущему кумиру русского народа и надо было. Он жаждал крещения реальным боем. И удалось! Вскоре за участие в разгроме крупной группы повстанцев в Радковицком лесу Скобелеву был пожалован орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость».

Стоит отметить, что с Белоруссией связано и героическое прошлое деда Белого генерала – Ивана Никитича Скобелева (1778–1849). Он отличился в ряде Наполеоновских войн, был неоднократно ранен и в 1812 году сначала состоял при фельдмаршале Кутузове, а затем командовал полком, который весь погиб в Бородинском сражении, остались лишь знаменосец, трубач, барабанщик и с полдесятка солдат. Они отважно отбивались, но таки были одолены и взяты в плен. Храбрецов привели к Наполеону, который сам был свидетелем героического упорства горстки смельчаков, и император Франции прикрепил на грудь Скобелева-деда орден Почетного легиона, после чего велел доставить всех в лагерь русских. Кутузов был впечатлен таким благородством великого «маленького корсиканца» и наградил каждого Георгиевским крестом.

Иван Никитич закончил войну на галицийских землях, где вновь проявил доблесть, был посечен в бою. Ему было пожаловано звание генерал-майора, после чего по ряду причин он оказался не у дел. Однако в 1829 году в его услугах государству вновь возникла нужда – он был назначен командиром 3-й гренадерской дивизии, которая через два года приняла активное участие в подавлении крупного выступления поляков. В схватке под Минском Ивану Никитичу раздробило левую руку. Ампутация ее по плечо проводилась тут же, под пулями и ядрами. В это время он диктовал прощальный приказ по дивизии: «Для меча и штыка к защите прав батюшки царя и славы святого нам Отечества среди храбрых товарищей и трех, по милости Божией, оставшихся у меня пальцев с избытком достаточно». Это было последнее его участие на поле брани. В рязанских музеях демонстрируются две картины об этих событиях: одна, вышитая бисером дочерью Ивана Никитича Верой, изображает момент ампутации руки генералу Скобелеву; другая принадлежит кисти русского баталиста Семилетней войны и Суворовских походов Александра Евстафиевича Коцебу (1815–1889) «Генерал Скобелев И.Н. в бою под Минском».

Удалившись из-под пороховой гари сабельного звяканья, Иван Никитич окончательно поселился в Петербурге, где был назначен начальником столичного гарнизона, а в 1838 году – комендантом Петропавловской крепости. С внуком Михаилом, родившимся здесь же, он успел пообщаться до своей смерти, в течение шести лет, и наверняка успел заложить в него некоторые добродетели и «воинскую жилку». Хотя, стоит полагать, Михаилу Дмитриевичу это во многом передалось через гены. Скобелев-дед очень любил русское воинство и писал: «Помню хорошее, помню дурное, но признаюсь – не помню ничего лучше русского солдата». В одном из приказов к офицерскому составу требовал: «Рожденный быть начальником простого воина должен уметь развернуть понятие солдата, украсить ум и сердце его военными добродетелями и приучить в мирное время к труду, в военное – к мужеству и славной смерти». Известны и другие его подобные высказывания – немало их, в частности, в письмах к сыну – отцу Михаила Дмитриевича, который тоже дослужился до генеральского чина. Вот это трепетное отношение к солдату, всемерную заботу о нем Скобелев-внук явно унаследовал от деда. Ибо Скобелев-отец подобным качеством не отличался, да и не прославился особо в каких-либо боестолкновениях; он был больше паркетным, нежели окопным генералом.

Итак, еще безусый и безбородый Скобелев – лейб-гвардеец добился того, к чему стремился, – боевого крещения. Уже тогда он обратил на себя внимание начальства. Немирович-Данченко рассказывал о «гродненских» годах его становления: «На практических испытаниях в северо-западном крае Скобелеву задано было отыскать наиболее удобный пункт для переправы через р. Неман. Для этого нужно было произвести рекогносцировки всего течения реки. Вместо того Скобелев прожил все время на одном и том же пункте. Явилась поверочная комиссия с генерал-лейтенантом Леером (на тот момент – полковник Генрих Антонович Леер, 1829–1904, военный теоретик и будущий начальник Николаевской академии Генерального штаба. – С.П., И.П.). Скобелев на вопрос о переправе вместо всяких разглагольствований, долго не думая, вскочил на коня и, подбодрив его нагайкой, прямо с места бросился в Неман и благополучно переплыл его в оба конца. Это привело Леера в такой восторг, что он тотчас же настоял зачислить решительного и энергичного офицера в Генеральный штаб. Такие системы переправ и потом практиковались уже генералом Скобелевым».

Это и впрямь был его конек в реальных делах и учебно-боевой работе.

ВО ГЛАВЕ 4-ГО КОРПУСА

Генерал-лейтенант Скобелев вновь прибыл на Белорусскую землю в связи с возвращением на нее 4-го армейского корпуса. Его командующим Михаил Дмитриевич был назначен 4 февраля 1879 года (а временно исполняющим обязанности – еще за семь месяцев до этого), пребывая в тот день у горных отрогов в крепостных стенах древней болгарской столицы Тырново (ныне Велико-Тырново – административный центр в 200 км на восток от Софии, 375 км на северо-запад от Стамбула). Туда он стянул возглавляемый им тогда авангард русской армии, позже устремившейся к Царьграду, от которого с окончанием войны и развернул доверенное ему боевое войско на зимние квартиры на родину.

Штандарт первого лица вернувшегося соединения было предписано утвердить в губернском Минске. Да, теперешняя белорусская столица тогда была лишь периферийным центром одной из шести губерний, условно образующих Северо-Западный край безмерной Российской империи. Площадь сей «околицы» включала в себя почти всю современную Беларусь и Литву плюс небольшие земли нынешних Польши и Латвии, а также украинских Ровенщины и Волыни, российских Псковщины и Смоленщины. Для большего понимания, скажем так, то был некий прообраз современного российского федерального округа, главным городом которого утвердилась Вильна (с 1919 года – Вильно, с 1939-го – Вильнюс, столица сегодняшней Литовской Республики). Так что, к слову, триумфатору войны на Балканах, ее живому символу и знаменосцу была оказана царем и военным руководством не бог весть какая достойная его деяний честь. Михаила Дмитриевича явно сдерживали, «позабыв», что в Средней Азии он, что называется, с нуля образовал и успешно руководил Ферганской областью.

Соединение же, которое возглавил «Воинства гений на белом коне» (определение одного поэта), было сформировано за два года до этого в составе двух пехотных (16-я и 30-я) и одной кавалерийской (4-я) дивизий. Полки их дислоцировались в губернских городах Витебске, Минске и Могилеве, а также в уездных Гомеле (ныне областной центр, в ту пору входил в Могилевскую губернию), Бобруйске и Рогачеве (оба – на Могилевщине), Слониме (Гродненская губерния). За время командования Михаил Дмитриевич успел наилучшим образом проинспектировать лишь полки 30-й и «своей родной» 16-й пехотной дивизий с конниками 4-й кавалерийской, стан которых находился в Бобруйске. 16-ю пехотную в русской армии долгие годы называли «скобелевской»: Белый генерал командовал ею на Балканах; ее солдаты и офицеры во главе со своим командиром в июле 1877 года прославились в сражении под Плевной, осенью-зимой – в обороне Шипкинского перевала, в декабре – в битве под Шейновом, которая решила исход всей антитурецкой кампании, и в январе 1878 года – в стремительном рейде из Тырнова на Адрианополь (ныне Эдирне, административный центр в Турции: 220 км до Стамбула, 180 км – Велико-Тырново).

Когда именно Михаил Дмитриевич «заглянул» в Могилев и Бобруйск, с определенной точностью можно установить по датировке его приказов, сборник которых «под ред[акцией] инж[енер]-кап[итана] Маслова» был издан в Петербурге вскоре после кончины прославленного воителя. Именно в них заинтересованный читатель может найти подробности его мирной военной деятельности тут. Ибо белорусские историки аспектом пребывания легендарной личности в бывшем Северо-Западном крае Российской империи, на земле Белой Руси, вообще никогда не были озабочены: за десятки лет ни единой работы, ни одного даже мало-мальского краеведческого изыскания. Ни в одном музее Минска, Могилева, Бобруйска мы не найдем не только какого-либо изображения Белого генерала (не говоря уж хотя бы о скромном уголке, посвященном ему), но даже ни строчки упоминания о нем в контексте богатой военной истории этих городов, относящейся ко второй половине XIX века.

Скобелева под разными предлогами всячески «отвлекали» от командования вверенным соединением, советовали «развеиваться за границей», «больше отдыхать». Главным образом из-за его «чрезмерной» славы, стихийного почитания в народе; а еще – из-за отчетливо выраженной антигерманской позиции, которую он обозначил 5 февраля 1882 года в Париже, общаясь с сербскими студентами. Она тогда не просто наделала много шума, а весьма всполошила политические круги Европы, и генерал даже был отозван из-за границы на берега Невы для объяснений самому царю (впрочем, тогда обошлось). И в эти два с половиной года с момента своего назначения комкором-4 Скобелев нередко довольно надолго отлучался из Минска.

Наиболее длительная его «командировка» – самая что ни на есть боевая, за Каспий, для проведения знаменитой закаспийской Ахал-Текинской экспедиции – продолжалась год с момента назначения военачальника ее руководителем. Михаил Дмитриевич вплотную занялся подготовкой не просто к трудному, а к очень тяжелому и долгому походу 10 января 1880 года уже в Петербурге, куда был вызван для назначения его командующим этого предприятия. А 31 марта, отслужив напутственный молебен в Казанском соборе, отправился на юг. Через Минск – «проститься со своим 4-м корпусом», полагая, что сюда уже вряд ли вернется (хотя формально командование оставалось за ним), даже если его не убьют в боевой операции. Однако его ждал фурор. Злые языки у трона наперебой наушничали монарху, что Скобелев возвращается из Туркестана в Россию, как Наполеон из Африки. Новый царь Александр III (предшественник был смертельно ранен 1 марта в результате теракта) принял новоиспеченного генерала от инфантерии подчеркнуто холодно. И вновь к непосредственному командованию 4-м корпусом Михаил Дмитриевич приступил – в начале мая 1881 года – более чем в смятенных чувствах, на душе скребли кошки.

…И КЛИР ПРИВЕТСТВОВАЛ ЕГО

Утомленный долгим пребыванием «на юге» и удрученный чуть ли не презрительным приемом царя, в Минске он задержался ненадолго. Убыл в Спасское – свое имение на Рязанщине. Отдыхал деятельно, занимаясь имением, много общаясь со своими крестьянами, вел активную переписку и по обыкновению читал, читал, читал. От души относительно отлегло. Вернулся к исполнению обязанностей уже в августе. Тогда-то и провел на Могилевщине знаменитые маневры с преодолением сложной водной преграды 16-й пехотной и 4-й кавалерийской дивизий.

Позже комкор-4 направился в Бобруйск, где был весьма радушно, щедро привечен сначала католическим, а потом и православным духовенством.

Михаил Дмитриевич прибыл в Могилев в один из последних дней августа или 1 сентября 1881 года. Стоило герою Балкан и покорителю воинственных туркменских племен появиться в губернском граде, как тотчас случилась демонстрация всенародной любви к нему (таковые душевные изъявления преследовали его всюду в России, стоило ему ступить на родную землю после завершения Закаспийской боевой операции). Несмотря на то что Белый генерал въехал в Могилев чуть ли не конспиративно, поздно вечером (Скобелев, поначалу лояльно относившийся к подобным чествованиям, со временем старался их по возможности «не провоцировать» и даже избегал), ему была устроена восторженная встреча.

«Его въезд в город поздно вечером был при свете факелов, среди войск, стоящих шпалерами; Скобелев, выйдя из экипажа, шел с непокрытой головой по улицам, запруженным народом…» – так описал эту встречу, основываясь на достоверных источниках, историк-эмигрант Николай Николаевич Кнорринг (1880–1967; см.: «Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев. Исторический этюд» – Изд. журн. «Иллюстрированная Россия». – Париж, 1939; шпалера – согласно Военному энциклопедическому словарю, 1983, – это «ряды, шеренги войск по сторонам пути следования кого-либо», как правило, высокопоставленного лица. – С.П., И.П.)

Авторитет генерала Скобелева в войсках был непререкаем. Николай Дмитриев-Оренбургский. Генерал М.Д. Скобелев на коне. 1883. Иркутский областной художественный музей

Скобелевский «збышинский» приказ № 88 очень показателен. Именно в нем великий полководец говорит о «нравственном элементе», столь важном на войне, и четко его «расшифровывает»; и именно в нем прописана нередко цитируемая фраза в публикациях о Михаиле Дмитриевиче: «Известно, что на войне нравственный элемент относится к физическому, как 3:1».

Местечко Збышин, через которое протекает речка Вепринка, существует и поныне. По сведениям информационного портала ecoby.info «Родовые поместья Беларуси», оно было в запустении до 2012 года, а к 2018 году здесь было оформлено пять участков и возведено с пяток жилых домов, в трех из которых люди уже и зимовали.

От Збышева до Бобруйска – 50 км. Следовательно, в этот уездный город Минской губернии (ныне – Могилевской области) Белый генерал мог приехать 11–12 сентября 1881 года. «Очень своеобразно был встречен Скобелев в Бобруйске (крепость), – отмечал Николай Кнорринг. – У паперти костела генерал был встречен каноником Сенчиковским в полном облачении и в сопровождении клира. Генерал слез с лошади и приложился к кресту. Сенчиковский несколько взволнованным голосом приветствовал Скобелева речью, а затем, повернувшись к церкви, запел по-русски: «Тебе, Бога хвалим» – и пошел к алтарю. За ним последовал со своим штабом и Скобелев. Церковь была ярко освещена и прекрасно убрана. Молебен был отслужен на русском языке. Затем уже был отслужен молебен и в русской церкви».

Ксендз Сенчиковский сам оставил подробное воспоминание об этом приеме Скобелева и его войска. Авторы недавно обнаружили эти записки в одном редчайшем источнике, куда, что называется, многия лета не заглядывали глаза историков и литераторов, писавших о Белом генерале: ни в одной публикации о полководце не цитируется эта уникальная эпистолярия. Здесь ограничимся оным замечанием, поскольку заявленная публикация требует немалой печатной площади.

И СМЕРТИ ЖАЖДА, И ЛЮБОВЬ…

Белорусское военное командование, равно как и столичные власти республики, должно бы помнить и то, что Михаил Дмитриевич являлся почетным гражданином города Минска. Оная честь ему была единогласно оказана «1881 года января 20 дня» Минской городской думой «в составе 29 Гласных». Свидетельство на этот счет хранится в Национальном историческом архиве Республики Беларусь: фонд 24, оп. 1, ед. хр. 3584, л. 22. Это мы к тому, что нет никаких документальных свидетельств, что когда-либо в дальнейшем (в советское время, когда были повсеместно разрушены все памятники Белому генералу и осуществлены переименования городов, улиц и площадей, названных в его честь) имя его было изъято из пантеона почетных граждан губернского города, ставшего в 1919 году столицей Белорусской ССР, а в 1991 году – главным городом самоопределившейся Республики Беларусь. А это, непрозрачно намекнем, кое к чему обязывает нынешние власти Минска.

В Минске же Скобелев отдал и приказ, который, по мнению Бориса Костина, «немало шокировал родственников и вызвал злоязычную реакцию в верхах». А именно – все свое жалованье корпусного командира (9 тыс. руб.) он повелел «отчислить в особую запасную сумму, которая будет расходоваться нуждающимся чинам корпуса... чтобы просящим пособие никогда отказа не было». И она действовала, да еще как! В ряде источников приводятся конкретные примеры. Это действительно нечто из ряда вон выходящее. Ведь отнюдь и не касса взаимопомощи, практиковавшаяся в Советской армии и Военно-морском флоте СССР (взял – верни)! Ни до Михаила Дмитриевича, ни после него к подобному нововведению не прибегал ни один военачальник, включая и именитых.

«Последние месяцы жизни Скобелева полны его работой в 4-м корпусе. Оставшиеся после него приказы по корпусу и поныне должны служить настольной книгой для всякого военного», – писал в 1912 году в очерке о «Суворову равном» преподаватель Академии Генерального штаба подполковник Сергей Леонидович Марков (1878–1918; в скором потрясшем мир и Россию будущем – генерал-лейтенант, один из вождей Добровольческой армии и кумир белых).

В последний раз на маневры вверенного ему соединения Белый генерал выезжал из Минска в июне 1882 года – но уже не на восток, а на запад. «С 4 по 12 июня я осматривал некоторые части 4-й кавалерийской дивизии, – отметил комкор в своем последнем приказе № 58 по соединению, датированном 15 июня. – 4 июня я прибыл в Лиду в 10 часов вечера и вызвал по тревоге квартирующие в этом городе 1, 2, 5 и 6 сотни 4-го Донского казачьего полка». Конники действовали справно: «…все сотни названного полка показались мне истинно молодецкими». «…5 июня тому же полку была произведена много проверка аллюров» (то есть все виды походки лошади – шаг, рысь, галоп и иноходь). Командующий вновь остался доволен.

А «7 июня Донской казачий № 4 был вызван по телеграфу из Лиды в Ораны» (ныне – деревня на север от Гродно, в 11 км на запад от Волковыска): «Собравшись по тревоге, полк сделал 73 версты и наутро 8 июня, прямо с похода, не успев даже напоить лошадей, прибыл на парад, назначенный генерал-фельдмаршалом, генерал-фельдцейхмейстером Великим Князем Михаилом Николаевичем… Полк представился Его Высочеству в отличном виде 8 и 9 июня и заслужил Монаршию благодарность, о чем объявлено в приказе моем 14 июня за № 55».

Затем Скобелев продолжает свою инспекцию. 11 и 12 июня он посещает «последовательно эскадроны 4-го драгунского Екатерининского полка, после того как полк этот заслужил одобрение Великого Князя Михаила Николаевича за отличное состояние, в коем найден Его Высочеством почетный караул, выставленный от этого полка 10 июня на станции Белосток при проезде Его Высочества в Варшаву».

«12 июня было посвящено мною опыту переправы через р. Супрасль». Происходило это «в заключение смотра моего в г. Белосток». И далее в этом последнем своем приказе Скобелев подробно описывает «три опыта» преодоления драгунами не бог весть какого сложного водного препятствия, но каждый – со своей условной задачей. Показательно, что из 475 строк этого последнего приказа Михаила Дмитриевича, напечатанного в 1882 году в сборнике «Приказы М.Д. Скобелева (1876–1882)», 200 строк посвящены именно анализу учений на реке Супрасль. Здесь, похоже, Скобелев как бы прощался со своим коньком – на коне да по воду! В Белоруссии с него начинал, здесь же и заканчивал…

В эти дни он уже предчувствовал свою скорую смерть, что отражено в ряде свидетельств. Начальник штаба 4-го корпуса генерал-майор Михаил Лаврентьевич Духонин по докладу комкору 21 июня имел с ним частный разговор, в ходе которого Скобелев, в частности, сказал: «Умирать пора... Один человек не может сделать более того, что ему под силу... Я свое дело выполнил, и далее мне не идти вперед, а назад Скобелевы не пятились. Теперь мудреное время, и мне остается разве только «размениваться». Раз я вперед идти не могу – чего же жить?»

Вскоре по окончании учений он отбыл в свое имение Спасское на Рязанщине, сделал остановку в Москве, где 25 июня (7 июля) и умер при обстоятельствах, которые и по наши дни продолжают называть загадочными...

Добавим, что на Белорусской земле Михаил Дмитриевич мог бы найти и личное счастье, свить семейное гнездо. Во всяком случае, в последний год жизни у него завязались некие «амуры» с одной местной учительницей-смолянкой, которым, увы, не суждено было развиться. Скобелев был женат до этого, но весьма недолго, и брак этот принес ему одно разочарование не только в семейной жизни, но и в женщинах вообще. А здесь вроде бы начинало складываться: по свидетельству одного из его первых биографов, он даже подумывал о «скобелятах», которые у него могли бы появиться в браке с предметом его симпатий…

Резюмируя, полагаем, что не только в Минске (куда однозначно следует вернуть улицу Скобелева), но и, скажем, в Бобруйске можно было бы изыскать возможность увековечить имя Белого генерала.