Горны трубят тревогу

«Красной капеллой» спецслужбы Третьего рейха называли направленные на Москву радиопередатчики, которые сплелись в «разветвленную шпионскую сеть советской разведки» в Германии, Франции, Бельгии, Швейцарии. Контрразведка выслеживала радистов, на профессиональном жаргоне «пианистов». Поскольку «пианистов» было много, они образовали «оркестр» или «капеллу». Ее ориентация на Москву добавила определение «красная».

Термин «Красная капелла» был изобретен в IV управлении Главного управления имперской безопасности (РСХА) – государственной тайной полиции (гестапо). Против русских шпионов действовала особая зондеркоманда гестапо с берлинским и франко-бельгийским отделениями. Подчинялась она рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. С гестапо сотрудничали VI управление РСХА – внешнеполитическая разведка службы безопасности (СД) и абвер – военная разведка, также работавшие против «красных пианистов».

Генрих Шеель, член берлинской группы «Красной капеллы», чудом выживший в водовороте войны, отмечал: главным для нацистов было то, что радиопередатчики берлинских подпольщиков были настроены на волну Москвы. «Возникновение звучного названия «Красная капелла» объясняется именно этим сухим фактом; и назвал нас так наш враг. Но история знает примеры, когда даже бранные слова, употребляемые врагом, становились почетными именами». Термин «Красная капелла» стал символом отваги, подлинного патриотизма и интернационализма.

Два капельмейстера

Руководители берлинской группы «Красной капеллы» Арвид Харнак и Харро Шульце-Бойзен, по словам советской разведчицы Зои Рыбкиной, никогда не были классическими агентами.

«Они не давали подписки о работе в пользу СССР, и им не выплачивали за их труд вознаграждение». Это были вынуждены признать даже их палачи. «Деньги не играли для них важной роли, – писал в мемуарах начальник внешнеполитической разведки СД бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг. – Как явствует из протоколов следствия, они боролись не только против национал-социализма, в своем мировоззрении они настолько отошли от идеологии Запада, который они считали безнадежно больным, что видели спасение человечества только на Востоке».

Поэтому правильней рассматривать «Красную капеллу» не в качестве агентов Москвы, а как немецких партнеров СССР в борьбе против Гитлера. Это подтверждает и ее деятельность, зачастую противоречащая правилам разведки: написание прокламаций, распространение листовок, привлечение новых сторонников.

Арвид Харнак (Корсиканец) с середины 1930-х занимал видное положение в имперском Министерстве экономики. Он получил образование в Германии, Англии и США, был доктором права и доктором философии. Был женат на Милдред, урожденной Фишер, американке немецкого происхождения. Доктор филологии Милдрет Харнак занималась американской литературой, переводила немецких классиков на английский язык.

Харро Шульце-Бойзен (Старшина), внучатый племянник и крестник основателя кайзеровского военно-морского флота гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица, с января 1941 года служил в группе атташе главного штаба ВВС, с декабря того же года был референтом в имперском Министерстве авиации, имел звание старшего лейтенанта люфтваффе. Летом 1936 года он женился на Либертас Хаас-Хайе, внучке князя Филиппа Ойленбурга. По словам Корсиканца, Либертас была членом Коммунистической партии Германии (КПГ). Конспиративные связи Шульце-Бойзена с коммунистами приобрели стабильный характер, Он также по идейным соображениям стал помогать СССР в его борьбе против фашизма.

Карьера Корсиканца

Харнак участвовал в немецком антифашистском движении с довоенных лет. Именно как антифашист он строил свои отношения с советской стороной. Корсиканец сотрудничал не с разведуправлением Красной армии, а с внешней разведкой НКВД.

В начале 1930-х годов советский консул в Берлине Александр Гиршфельд познакомился с Харнаком. В 1932 году Харнак примкнул к Союзу работников умственного труда, объединившему немецких левых интеллектуалов, и вскоре вошел в состав его правления. Тогда же Харнак занял пост генерального секретаря Общества по изучению советского планового хозяйства, созданного при его активном участии.

После 1933 года Харнак превратился в убежденного противника нацистского режима. В 1935-м в Берлин прибыл Борис Гордон (Рудольф), резидент внешней разведки НКВД. С помощью Гиршфельда он познакомился с Харнаком. Тот согласился информировать Советский Союз о планах и действиях нацистских правителей.

По рекомендации советской разведки Харнак вступил в Клуб богатых и в Союз нацистских юристов. Это подготовило почву для его приема в члены нацистской партии. В результате Харнак был назначен государственным советником Министерства экономики. Ему на подпись приносили документы о секретных торговых соглашениях Германии с США, Польшей, странами Балтии, Ираном, сведения о торгово-валютных операциях за рубежом, о финансировании зарубежной нацистской агентуры. Эту информацию Харнак сообщал своим советским друзьям.

Ближайшими соратниками Корсиканца были писатель Адам Кукхоф (Старик) и его жена Грета, урожденная Лорке. Грета познакомилась с супругами Харнак в США, где окончила университет как стипендиатка английской секты квакеров. С Харро Шульце-Бойзеном и его женой Арвид и Милдред Харнаки установили контакт в 1940 году.

Среди лиц, которых Харнак привлек к сотрудничеству, были: ведущий экономист крупнейшего химического концерна «И.Г. Фарбен» Ганс Рупп (Турок), ответственный сотрудник отдела Управления хозяйства и вооружения Верховного командования сухопутных сил Вольцоген-Нейгауз (Грек), генеральный директор фабрики Лейзера Тициенс (Албанец), техник фирмы «АЕГ Турбине» Карл Беренс (Лучистый).

В дипломатические круги Берлина, прежде всего в посольство США, супругов Харнак ввела Марта Додд, дочь американского посла Додда. Милдред Харнак подружилась с ней в США.

Был еще круг лиц, особо оберегаемых Корсиканцем: родные и близкие. Харнак предпочел не втягивать в свои дела брата – режиссера Фалька Харнака. Его двоюродный брат Эрнст фон Харнак, текстильный фабрикант, бывший глава полиции Кельна, был связан с антигитлеровской группировкой, которую возглавлял обер-бургомистр Лейпцига в годы Веймарской республики Карл Гёрделер.

Племянник Харнака лейтенант флота Вольфганг Хавеман (Итальянец) служил в отделе дешифровки Верховного командования германского ВМФ. В разговорах с дядей как бы между прочим племянник сообщал заслуживающие внимания сведения. Отто Доннер (Икс), муж племянницы Милдред Харнак, служил директором военно-хозяйственного статистического института при Комитете по выполнению четырехлетнего плана. Но в окружении Харнака никто не знал об его отношениях с советской разведкой.

Возвращение резидента

В марте 1938 года в контактах Харнака с советскими представителями наступил длительный перерыв. Сотрудники центрального аппарата разведки НКВД, связанные с Корсиканцем, были уничтожены в ходе сталинских репрессий.

Вечером 17 сентября 1940 года в дверь дома № 18 по Войерштрассе в Берлине, где жил Корсиканец, постучал высокий молодой шатен, представившийся как Александр Эрдберг. Это был заместитель берлинского резидента Главного управления госбезопасности НКВД Александр Коротков. За его плечами были годы нелегальной разведывательной деятельности, выполнение сложного задания во Франции, работа в Германии в 1936-м.

Харнак приглядывался к позднему визитеру и задавал вопросы, желая убедиться, что перед ним не провокатор гестапо. Чистая немецкая речь Эрдберга с легким австрийским акцентом только сбивала с толку. Короткову пришлось приложить немало сил, чтобы убедить настороженного собеседника в том, что он посланец Москвы.

7 января 1941 года Коротков вновь встретился с Корсиканцем. Тот сообщил, что, по сведениям Шульце-Бойзена, в штабе военной авиации Германии отдано распоряжение начать разведывательные полеты над советской территорией с целью фотографирования всей пограничной полосы СССР. В зону полетов включен Ленинград. Главком люфтваффе Герман Геринг распорядился перевести «русский реферат» Министерства авиации в «активную часть» штаба, разрабатывающую военные операции.

В тот же вечер телеграмма из резидентуры в Берлине ушла в Москву. Утром она лежала на столе Берии, который велел разослать ее высшему руководству страны. Сведения от Корсиканца и Старшины указывали, что Германия приступила к непосредственной подготовке нападения на Советский Союз.

Но из Москвы, кроме замечаний о неточности географических названий и расхождениях в цифровых данных, никаких указаний не поступало. Резидент Кобулов понимал, что отмалчиваться опасно, но брать ответственность на себя не хотел. И Коротков решился на рискованный шаг: обратиться лично к Берии и высказать ему свою тревогу. Кобулов разрешил Короткову подать рапорт наркому, но только от своего имени.

Как убедить Москву

20 марта 1941 года Коротков сдал письмо на отправку в Москву с дипломатической почтой: «Тов. Павлу (псевдоним Берии. – Б.Х.) лично. Разрешаю себе обратить ваше внимание на следующее: в процессе работы с Корсиканцем от него получен ряд ценных сведений, говорящих о подготовке немцами военного выступления против Советского Союза на весну текущего года».

Это было принципиально важное сообщение. Оно нелегко далось Короткову, который знал, как внимательно следят в Центре за каждой строкой информации Корсиканца и Старшины, подозревая англо-американскую либо немецкую дезинформацию.

«В октябре 1940 года Корсиканец сообщил, – писал Коротков, – что в ближайшее время предстоит оккупация немцами Румынии. Эта акция всего лишь предварительный шаг к выступлению против СССР, целью которого является отторжение от Советского Союза территории западнее линии Ленинград – Черное море и создание на ней правительства, находящегося в немецких руках. На остальной части СССР должно быть образовано дружественное Германии государство».

Ответственный работник института при возглавляемом Герингом Комитете по выполнению четырехлетнего плана рассказал Корсиканцу, что получил задание подготовить расчеты эффективности оккупации Германией советской территории. При этом приводилось мнение начальника Генерального штаба ОКХ Франца Гальдера о неспособности Красной армии оказать длительное сопротивление, о возможности быстрой оккупации вермахтом Украины и даже о захвате Баку.

Мемориальная доска Арвида и Милдред Харнак в берлинском здании, где они жили.  Фото Джеймса Стейкли

От других лиц Корсиканец получил аналогичные сведения. Например, данные о том, что немцы готовят карты размещения советской промышленности по отдельным районам страны. А военнообязанные, знающие русский язык, получили извещения, что в случае мобилизации они будут использованы в качестве переводчиков при военных трибуналах.

Сотрудник одного из подразделений технической разведки люфтваффе, службы прослушивания телефонов, в беседе с Корсиканцем высказал мнение, что военные операции против Британских островов отложены. Вначале последуют боевые действия в зоне Средиземного моря, после этого – война с СССР, и лишь затем – операция против Англии. Другие источники подтверждали эту информацию.

Эти данные, напомнил Коротков, подробно, с указанием источников и обстоятельств их получения, уже докладывались Центру. Однако их рассмотрение в полном объеме дало бы новые более глубокие возможности для анализа.

По мнению Короткова, Корсиканец заслуживал полного доверия, а данные о скором нападении немцев на СССР соответствовали действительности. «Но мои личные впечатления могут быть недостаточны или ошибочны». В Москве, по-видимому, материалы о Корсиканце не сконцентрированы в одном месте, что затрудняет работу с ним, прежде всего анализ сообщаемой им информации.

Коротков призывал Центр к активизации работы по добыче и проверке информации о подготовке Германии к войне. Это был слишком важный вопрос, чтобы его решением занимались только Корсиканец и Старшина, подававшие сигнал тревоги.

Берия никак не отреагировал на записку Короткова. Но кое-какие выводы в Центре были сделаны. Там решили разгрузить Корсиканца, обобщавшего всю информацию от разных источников, и дать ему возможность сосредоточиться на сведениях из Министерства экономики. 27 марта 1941 года Центр дал указание в резидентуру: установить Короткову контакт непосредственно со Старшиной, от которого главным образом поступали сведения о военных приготовлениях Германии.

Просьба Эрдберга представить его Старшине не вызвала у Корсиканца возражений. Он только попросил Эрдберга не раскрывать Шульце-Бойзену своей принадлежности к СССР и сказать, что является лишь посредником русских. Корсиканец полагал, что его друг может испытать шок и отойти от организации.

Во время встречи с Эрдбергом Старшина догадался, с кем он беседует, и дал это понять. Он не скрывал удовлетворения от установления прямого контакта с советским представителем. Но договориться о продолжении контакта оказалось непросто. Старшина находился на казарменном положении в Потсдаме, где разместился штаб авиации. Он был ограничен в передвижениях и не всегда мог прибыть к обусловленному сроку. Решили, что Корсиканец, как и прежде, будет звонить Шульце-Бойзену и назначать свидания, а приходить на них будет Эрдберг.

Прочие оркестранты

Из бесед со Старшиной Коротков узнал, что в его окружение входил скульптор Курт Шумахер (Тенор). Его мастерская превратилась в убежище для антифашистов, бежавших из лагерей. Жена скульптора Элизабет (Ида), по национальности еврейка, была близка к коммунистам.

Другом и единомышленником Шульце-Бойзена, надежным источником информации был и Гюнтер Вайзенборн (Художник), писатель и драматург, редактор программы новостей берлинского радио. Он имел обширные связи среди творческой интеллигенции и в Министерстве пропаганды Германии.

Начальник отдела контрразведывательной службы Министерства авиации майор люфтваффе Эрвин Гертц был давно знаком с Шульце-Бойзеном. Когда они встретились в Министерстве авиации, прежнее знакомство возобновилось. После начала войны Германии против СССР оба офицера часто доверительно беседовали между собой о содержании секретных документов, проходивших через руки Гертца.

Хорст Хайльман (Керн), оператор службы радиоперехвата военной разведки и контрразведки (функабвера), познакомился со Старшиной в Берлинском университете. Среди друзей Шульце-Бойзена он был одним из самых молодых. Он передал Старшине радиокоды, которые расшифровала контрразведка.

Ганс Коппи (Кляйн), молодой рабочий, активист подпольной комсомольской организации берлинского района Нойнкельн, должен был стать радистом Старшины. Ода Шоттмюллер (Ани), танцовщица, выполняла обязанности связной в группе Старшины»и хозяйки конспиративной квартиры.

В апреле в резидентуру в Берлине было отправлено указание Короткову установить прямой контакт с Адамом Кукхофом (Стариком). Центр стремился получать сведения непосредственно от источников информации. Коротков выполнил задание. Кукхоф произвел на него положительное впечатление: это был умный и интеллигентный человек, который считал себя коммунистом.

Друзья Старика – ученые, писатели, артисты, художники, скульпторы, режиссеры – были одной из основных опор Харнака и Шульце-Бойзена. Корсиканец, оценивая перспективы этой группы, подчеркнул в беседе с Эрдбергом, что видит в ней кадры, воспитанные в духе прогрессивных идей. В случае радикальных перемен в стране они могли бы возглавить новые государственные структуры. Кукхоф и его друзья проверены годами, проведенными в антифашистском подполье.

Сыграться с оппозицией

Школьный друг Старика Адольф Гримме до прихода нацистов к власти занимал пост министра культов в правительстве земли Пруссия. Он поддерживал контакты с лидером консервативной антигитлеровской оппозиции Карлом Гёрделером. Некоторое время после 1933 года Гёрделер работал имперским комиссаром по ценам, затем порвал с режимом Гитлера. Вместе с группой офицеров он строил планы государственного переворота в Германии. О замыслах Гёрделера знал шеф абвера адмирал Вильгельм Канарис, который в своих интересах готовился разыграть карту «гражданской и военной оппозиции».

Проникновение в круги немецкой оппозиции было одной из задач советской разведки. Москва рассчитывала, что сумеет ее решить с помощью Старика и его друга Гримме, которому был дан псевдоним Новый. Гёрделер был закодирован чекистами как Голова.

О планах в отношении Нового и Головы резидентура доложила в Центр 15 мая. Руководство внешней разведки посчитало их несколько поспешными. В своем ответе Центр предупредил резидентуру, что давать Новому политическую литературу, прежде всего сочинения Ленина, с целью оказания на него влияния не следует. Когда отношения со Стариком станут более определенными, тогда вместе с ним следует выработать план сближения с Новым, а в дальнейшем и с группой Головы. В целях безопасности Корсиканца он не должен быть информирован об этом деле и тем более в нем участвовать.

Временно утратив контакт с советской разведкой после нападения Гитлера на СССР, группа Корсиканца и Старшины установила связь с буржуазными и военными кругами Германии, которые готовили покушение на Гитлера. Данными, что Корсиканец и Старшина координировали свои действия с группой Гёрделера, мы не располагаем. Однако установлено, что арестованные гестапо в конце 1942 года антифашисты из «Красной капеллы», несмотря на жестокие пытки, не выдали Нового и Голову.

Музыкальные инструменты

Регулярные встречи Короткова с представителями берлинской группы немецкого Сопротивления не оставили у него сомнений, что война скоро обрушится на Советский Союз. В марте берлинская резидентура доложила руководству, что политическая ситуация все более обостряется. «С учетом этого полагаем, – писал резидент, – что все наши мероприятия по созданию нелегальной резидентуры и обеспечению ее радиосвязью с Центром должны быть ускорены. Поэтому необходимо группу Корсиканец – Старшина немедленно снабдить шифром для радиостанции и денежной суммой примерно в 50–60 тыс. немецких марок. Это обеспечило бы ее работу в случае потери связи с нами. Исходя из вышесказанного, просим срочно выслать в резидентуру рацию и шифр для передачи берлинским подпольщикам».

Представления чекистов о конспиративном сотрудничестве с берлинской группой не всегда соответствовали взглядам немецкой стороны. Харнак отказался от предложения работать с радиопередатчиком, но согласился шифровать телеграммы и передавать их через связного радисту группы. Шульце-Бойзен был озадачен в меньшей степени, но и он уклонился под благовидным предлогом от фотографирования документов штаба ВВС и передачи их в непроявленной пленке «советским товарищам». Однако он без колебания взялся за налаживание радиосвязи с Москвой.

Удивительного в этом нет. Корсиканец и Старшина были прежде всего немецкими антифашистами – и только во вторую очередь советскими разведчиками, к тому же недостаточно подготовленными к работе в условиях войны. Но не надо забывать, в каком сложном положении оказалась советская разведка, потеряв свои квалифицированные кадры еще в 1938 году.

Нарком госбезопасности НКГБ Меркулов внимательно отнесся к предложению берлинской резидентуры: «Надо это сделать, послать рацию, условия и порядок связи. Шифры предварительно покажите мне». Начальник чекистской разведки Фитин поручил исполнить задание начальнику немецкого отделения Журавлеву.

18 апреля Центр отправил в резидентуру в Берлине аппаратуру для Корсиканца. Портативная радиостанция могла работать на батарейках непрерывно около двух часов, после чего требовалась ее перезарядка. Ее радиус действия составлял 800–1000 км. Запасной комплект электропитания, инструкцию для рации, код, расписание радиосеансов и позывные Центр обещал отправить следующей почтой.

5 мая в резидентуру был послан второй радиопередатчик с дальностью действия до 1000 км. Приемную базу для берлинской рации намечалось оборудовать на советско-польской границе в районе Бреста. Радиопередатчик и шифры были переданы Корсиканцу 17 июня 1941 года.

В инструкции обращалось внимание на то, что предложенный код прост и не требует специальных материалов. Достаточно запомнить ключевое слово «шраубе» («винтик») и постоянное число 38745. Специалисты гарантировали, что шифр аналитическими путями раскрыть нельзя. Даже в случае захвата черновиков по ним удастся прочитать только текст, находившийся в обработке. Все предыдущие и последующие телеграммы прочесть невозможно. Корсиканец не должен посвящать в секреты шифра никого и не сообщать его Лучистому, которого предполагалось использовать как радиста. Аппаратуру необходимо хранить в отдельном месте, но ни в коем случае не у Корсиканца.

Граф Кай фон Брокдорф-Ранцау и графиня Эрика фон Брокдорф превратили свою квартиру в надежное место хранения рации. Из их квартиры радисты пытались установить двустороннюю связь с Центром.

В течение весны Коротков не раз обсуждал с Корсиканцем вопросы организации нелегальной радиоточки. Корсиканец слышал от Итальянца, что работающую радиостанцию можно обнаружить с помощью пеленгатора в течение 30 минут. Коротков объяснил, что рация будет находится в эфире не более 10–20 минут для передачи кратких экстренных сообщений. Но сомнения Корсиканца полностью не рассеялись. Вероятно, поэтому пожелание, чтобы радистом стал Лучистый, было неожиданно отвергнуто. Никакие доводы не могли поколебать решения Корсиканца. В крайнем случае он соглашался на то, чтобы радистом был Тенор.

Короткову пришлось на ходу менять планы. Но произошла новая неприятность: Старшина сообщил, что 7 июня Тенор был призван в армию. Старшина предложил заменить его Гансом Коппи, за надежность которого ручался. Коппи имел лишь один существенный недостаток: он не умел работать с радиостанцией.

Центр предписал выяснить через Старшину принципиальное согласие Коппи и его отношение к воинской повинности. «Надеемся, – говорилось в указаниях Центра, – что резидентуре удастся создать две нелегальные группы: в составе Корсиканца и Лучистого, а также Старшины и Кляйна. Это подстраховывало бы связь с антифашистами от возможных срывов».

После получения Старшиной согласия Коппи и беседы с ним Короткова был проведен инструктаж молодого антифашиста. Радист резидентуры Аким познакомил Кляйна с основами радиопередач. Состоялся пробный радиосеанс: «1000 приветов всем друзьям». Лаконичная фраза свидетельствовала, что рация работала и нелегальная резидентура, хоть и не без труда, начала свою жизнь.

Московская гастроль

Резидент Кобулов, нарушая правила конспирации, по своей инициативе встретился с Харнаком и Шумахером. Из Москвы тут же пришло строгое предупреждение: «Ваш контакт с Корсиканцем и Тенором не одобряем. Он не вызывался никакой необходимостью. Тем более что за несколько дней до этого вы были предупреждены о ведении за вами гестапо усиленной слежки».

Многочисленные нарушения конспирации, личная недисциплинированность, некомпетентность в работе и ряд аморальных проступков Кобулова переполнили чашу терпения Центра. Меркулов распорядился вызвать резидента в Москву для личных объяснений. Непросто было решиться на этот шаг, поскольку Кобулову покровительствовал сам Берия.

Узнав о поездке Кобулова в Москву, Коротков обратился с личным письмом к Фитину. «Отношения с Корсиканцем, Старшиной и другими источниками, – писал разведчик, – заставляют меня поставить перед вами вопрос о вызове меня хотя бы на несколько дней в Москву... Переписка по указанным вопросам была бы затяжной и не выявила всех аспектов... Важность группы для нас не вызывает сомнения, и будет полезно продолжить с ней контакт, добиваясь максимально возможного результата... Если в Центре имеются иные мнения в отношении группы или ее отдельных членов, можно было бы рассмотреть и это, решив, как следует поступить в таком случае. Независимо от вызова т. Захара в Москву прошу вызвать и меня в Советский Союз. Это необходимо, поскольку именно я непосредственно связан с берлинскими антифашистами. 4 июня 1941 года». Однако Центр, несмотря на поддержку Кобулова, просьбу Короткова по неизвестным причинам отклонил.

Сталин затыкает уши

В начале июня Короткову было ясно, что скоро будет война. Но точная дата ее начала пока не была известна, неясно было, в какой форме произойдет нападение Германии на СССР. После встречи Короткова со Старшиной 11 июня резидентура отправила в Москву следующую телеграмму:

«В руководящих кругах германского Министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен. Будут ли предъявлены Советскому Союзу какие-либо требования, неизвестно, и потому следует считаться с возможностью неожиданного удара. Главная штаб-квартира Геринга переносится из Берлина предположительно в Румынию. 18 июня Геринг должен выехать в новое место расположения своей штаб-квартиры».

Более серьезное предупреждение трудно было себе представить. Через несколько дней Старшина и Корсиканец сообщили сведения, которые не оставляли тени сомнения в грядущей катастрофе.

17 июня нарком госбезопасности Меркулов доложил эти данные Сталину, Молотову и Берии. «Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает: Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время... Источник, работающий в Министерстве хозяйства Германии, сообщает, что произведено назначение начальников военно-хозяйственных управлений «будущих округов» оккупированной территории СССР... На собрании хозяйственников, предназначенных для «оккупированной территории СССР», выступил также Розенберг (один из идеологов нацизма, «уполномоченный для решения вопросов восточноевропейского пространства». – Б.Х.), который заявил, что понятие «Советский Союз» должно быть стерто с географической карты».

Сталин твердо и размашисто написал карандашом на документе: «Т. Меркулову. Можете послать ваш «источник» из штаба герм. авиации к е... матери. Это не «источник», а дезинформатор. И. Ст.».

На следующий день Сталин вызвал к себе Меркулова и Фитина: «Вот что, начальник разведки. Нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно? Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне».

Фитин не знал, информировал ли Сталина руководитель немецких коммунистов, но был уверен, что никакой информации, отличной от данных разведки, Пик представить не мог. Но в источниках внешней разведки Сталин упорно сомневался.

Почему Сталин скептически относился к необычайно тревожной информации, поступавшей из Берлина? Нельзя сбрасывать со счетов широкую кампанию дезинформации, контролируемую Гитлером, в которой принимали участие высокопоставленные лица рейха. Например, Геринг и Риббентроп, использовавшие в своих целях такой канал доведения до Москвы лживых сведений, как резидент Кобулов.

Дезинформация просачивалась и в материалы «Красной капеллы». Например, в агентурном сообщении из Берлина от 9 мая 1941 года со ссылкой на источник в штабе германской авиации сообщалось:

«В штабе германской авиации подготовка операции против СССР проводится самым усиленным темпом. Все данные говорят о том, что выступление намечено на ближайшее время. В разговорах среди офицеров штаба часто называется 20 мая как дата начала войны с СССР. Другие полагают, что выступление намечено на июнь. В тех же кругах заявляют, что вначале Германия предъявит Советскому Союзу ультиматум с требованием более широкого экспорта в Германию и отказа от коммунистической пропаганды». Дезинформация о якобы готовящемся Германией ультиматуме, лишь после предъявления которого развернутся боевые действия, а также неоднократный перенос сроков начала германского наступления на СССР, укрепляла недоверие Сталина к сообщениям Корсиканца и Старшины.