Максим Кустов
Стремясь забыть кровавые последствия операции «Хаски». Солдаты на концерте в Сиракузах (Сицилия). Фото Национального музея ВМФ США
Огонь по своим, ошибочно принятым за противника, «дружественный огонь» – какая из армий, воевавших в XX или XXI веке, не страдала от этого? Особенно часто, пожалуй, такие случаи происходили в годы Второй мировой войны.
22 июня
Вермахту, например, от «дружественного огня» досталось уже в самые первые минуты боев за Брестскую крепость, во время артподготовки. Первые гитлеровские солдаты погибли или были ранены, еще только готовясь к переправе.
Группа лейтенанта Кремера была выделена для действий на штурмовых лодках. Группе предстояло выполнить очень сложную задачу – добраться по воде до мостов и захватить их. Но все пошло «не так», когда солдаты еще только подтаскивали лодки к берегу Буга. Их накрыла огнем своя же артиллерия. Да как удачно накрыла – около 20 солдат были убиты или ранены, четыре лодки из девяти стали непригодными к использованию. Такие данные приводит Ростислав Алиев в фундаментальном исследовании «Штурм Брестской крепости».
Доставала немцев своя артиллерия и уже на воде, причем не только группу Кремера. Участник штурма Йозеф Гузенбауэр вспоминал об этом так:
«Я был… назначен штурманом большой надувной лодки. Наша задача – перевозка солдат I.R.130 через пять минут после начала войны через Буг. Некоторые немецкие орудия целились в свои цели, беря слишком короткую дистанцию, отчего несколько штурмовых групп оказались в опасности. Мы как раз едва достигли нашей полностью занятой надувной лодкой стрежня реки, как слева, справа и позади наших надувных лодок поднялись водяные фонтаны снарядных попаданий. Я (как штурман) сидел на задней воздушной камере нашей надувной лодки (большая надувная лодка имела три воздушных камеры), когда внезапно упал назад – в воду. Большой осколок снаряда прямо под моей ягодицей разорвал заднюю воздушную камеру! Плывущих со мной пехотинцев этот случай не мог вывести из спокойствия. Они гребли, стремясь достигнуть другого берега как можно быстрее, и там освободиться, рванувшись в атаку. Я же, стоя по грудь в воде, двигал поврежденную лодку к противоположному берегу… У Кремера было хуже – половина группы потеряна, даже не пересекая границу. Что делать? Хватит ли сил? Продолжать ли операцию?»
Группа Кремера, несмотря на потери, продолжала выполнять задачу. Во время движения по воде ей опять изрядно досталось – на сей раз уже не от германской артиллерии, а от винтовочного огня начинающих оказывать сопротивление красноармейцев, переживших шок после неожиданного для них немецкого удара. Довелось группе Кремера плыть под огнем и даже снимать севшие на мель лодки. Новые потери личного состава, еще две лодки тонут после множественных попаданий советских пуль. В Брестской крепости советские солдаты быстро показали, как их стрелять научили, что стало одним из первых неприятных открытий врага.
В итоге отличиться группе Кремера так и не удалось. Ее остатки присоединились к другим боевым группам. Лейтенант Кремер вздумал лично флаг водружать, обозначая захват объекта, несмотря на то что другой офицер настойчиво его отговаривал. Прозвучал винтовочный выстрел, и Кремер разделил судьбу многих немецких офицеров в тот день – получил смертельное ранение в голову. Как звали «ворошиловского стрелка», что в него попал, – кто теперь сможет сказать?
Но почему же с самого начала у группы Кремера все пошло наперекосяк? Почему так фатально промахнулись немецкие артиллеристы? Где пресловутый немецкий «орднунг»? Начальникам и уцелевшим подчиненным Кремера впору было решать классический русский вопрос «Кто виноват?».
Алиев в своем исследовании отмечает: «Обращает на себя внимание неудачное начало операции Кремера – уничтожение большинства лодок артиллерийским огнем. Объяснение случаю было найдено устраивающее всех – виноваты недолеты реактивных установок или немецкой артиллерии. Это, собственно говоря, было обычным делом 22 июня на Буге – возможно, когда-нибудь будут высчитаны поразительные масштабы потерь немцев от «дружественного огня». Документы говорят о том, что группа Кремера – в их числе».
То есть отнюдь не только группе Кремера досталось от огня своих артиллеристов, такое 22 июня при форсировании Буга было обычным делом, и масштабы потерь еще не подсчитаны. Что-то в этом духе можно обо всей Второй мировой сказать – и, разумеется, не только о германской армии.
Два будущих маршала
Доставалось от «дружественного огня» и советским бойцам. Маршал авиации Иван Иванович Пстыго, например, писал в мемуарах, что летом 1941 года первый погибший в его эскадрилье стал жертвой «дружественного огня»:
«Выполняя одно из заданий, мы вышли в место встречи с нашими истребителями и тут же опознали их – это были МиГ-3. На душе стало легче: есть истребители прикрытия! Они, как нам казалось, занимают свое место в общем боевом порядке, но вдруг видим, один МиГ бросается на нашу эскадрилью и открывает огонь. В чем дело? Самолет ведущего командира эскадрильи капитана Гудзенко задымился и пошел на снижение. Я попросил штурмана Демешкина проследить, где упадет или сядет самолет, а летчик-истребитель, который подбил Гудзенко, увидев, что атаковал своих, начал энергично делать своей машиной различные эволюции, обозначая, что летят свои бомбардировщики. Наши истребители успокоились и сопровождали нас до цели. А эскадрилью, теперь уже из восьми самолетов, повел заместитель комэска старший лейтенант И.А. Кузнецов. Мы вышли на цель, отбомбились и пошли домой. Не вернулся только Гудзенко. После посадки меня вызвал командир полка Родякин и спрашивает:
– Видел, где сел Гудзенко?
– Видел мой штурман. А я хорошо знаю этот район.
Родякин говорит:
– Срочно бери У-2 и лети на место посадки. Там будет видно, что делать. Вези экипаж домой...
Без особого труда я вышел в район и нашел самолет командира эскадрильи. Быстро подыскал подходящую ровную площадку и произвел посадку в непосредственной близости от самолета Су-2. Смотрю, ко мне идет Гудзенко. Вид у него более чем грустный. Оказывается, он цел, невредим, не считая синяков, а штурман эскадрильи Семенов убит. У самолета собралось много народа – местные жители. Копают могилу. Мы с Гудзенко осмотрели самолет: изрядно покалечен при посадке. Похоронили друга, попечалились, погрустили – первая жертва в нашей эскадрилье. Да, очень уж мы засекретили свои самолеты. Летчики-истребители не знали нашего бомбардировщика, а мы не всегда знали силуэты своих истребителей. Вот и случилась беда... Местные жители натаскали нам прошлогодней соломы. Мы обложили самолет и подожгли его».
А вот как об этом вспоминал пилот МиГ-3, атаковавшего Су-2:
«Я быстро иду на сближение с крайним бомбардировщиком и даю короткую очередь. Чувствую, что попал. Еще бы: я так близко подошел к нему, что отбрасываемая им струя воздуха перевернула меня. Разворачиваю самолет вправо, вверх и оказываюсь выше бомбардировщиков. Смотрю на них с высоты и – о, ужас! – вижу на крыльях красные звезды. Наши! Обстрелял своего. Навис над группой и не могу сообразить, как поступить дальше. Атакованный мной бомбардировщик начал отставать. Несколько секунд лечу над ним, словно привязанный. Всеми чувствами и мыслями я там, с экипажем, который решает сейчас, что делать».
Все могло кончиться гораздо хуже, обернуться массовой воздушной бойней между своими, если бы не действия пилота МиГ-3 и не неточный огонь его товарищей:
«Плотной группой подходят другие наши истребители. Вот ведущий уже начал строить маневр для атаки бомбардировщиков с другого фланга. Я в отчаянии – всех посбивают! Не раздумывая, бросаюсь наперерез атакующему истребителю, качаю крыльями. Чуть не столкнувшись со мной, он отваливает. Но в атаку идут другие. Приходится мотаться от одного к другому и давать предупредительные очереди из пулеметов. И все-таки некоторые успевают стрельнуть. К счастью, они бьют мимо».
Действительно, в данном случае неточный огонь был и для истребителей, и для атакованных бомбардировщиков драгоценным подарком судьбы.
Последовал за этим, разумеется, разбор полетов:
« – Почему нам ни разу не показали СУ-2, на которых мы сегодня напали, приняв за чужих? – спрашивали взволнованные летчики. – Говорят, есть еще какой-то ПЕ-2. И тому может достаться от своих.
– Это дело государственное, – рассуждали некоторые. – Новые самолеты держали в секрете!
– Ничего себе «в секрете»! – слышались в ответ возражения. – СУ-2 стоят в Котовске, совсем рядом, их каждый день все базарные бабы видели. Разве это правильно, если с самолетами своей дивизии знакомишься только в воздухе?»
Пилот, атаковавший Су-2, – Александр Иванович Покрышкин, ставший, как и Пстыго, маршалом авиации. Надо отдать должное гражданскому мужеству трижды Героя Советского Союза Покрышкина – далеко не всякий стал бы о трагическом случае писать. Обычно очень не любят мемуаристы о таком вспоминать…
Сицилианский обстрел
Когда на Восточном фронте шла битва на Курской дуге, англо-американские войска высадились на итальянском острове Сицилия.
С самого начала операции по захвату Сицилии, продолжавшейся с 10 июля по 17 августа 1943 года и получившей название «Хаски», стала очевидна удивительная способность английских и американских генералов и адмиралов не находить общего языка друг с другом, создавая проблемы буквально на пустом месте.
Возникла, например, вполне здравая идея усилить десант с моря высадкой десанта воздушного. Вот что писал об этом американский адмирал Честер У. Нимиц в своей книге «Война на море 1939–1945»:
«Американские парашютисты были сброшены за Джелой до высадки десанта. В ночь с 11 на 12 июля была запланирована еще одна высадка парашютистов со 144 транспортных самолетов. Но никто из западного оперативного соединения ничего не знал об этом и не мог изменить маршрута самолетов, пролетавших над кораблями, или предупредить расчеты зенитных орудий.
Появление союзных самолетов над своими кораблями совпало по времени с окончанием очередного налета авиации противника, и они были приняты за вражеские. Из-за этой ошибки 23 союзных транспортных самолета были сбиты зенитным огнем с берега и с кораблей оперативного соединения. Спустя двое суток еще одна группа транспортных самолетов была подобным же образом встречена английским оперативным соединением. На этот раз огнем корабельной артиллерии было сбито 11 своих самолетов».
Сбить 23 самолета из 144 находящихся в воздухе – это серьезный успех. Если бы еще эти самолеты были вражескими, а не своими… Но в этом, конечно же, вовсе не вина зенитчиков. Гибель десантников и летчиков – показатель уровня организации высадки.
Но отчего же союзное командование ВВС отказалось участвовать в планировании высадки? Адмирал Нимиц писал по этому поводу:
«Серьезные расхождения во взглядах на использование тактической авиации и нежелание командования ВВС наладить взаимодействие с остальными видами вооруженных сил привели к крупным недостаткам в планировании и подготовке операции. Военно-воздушные силы были увлечены идеей «изоляции плацдарма высадки» путем полного нарушения коммуникаций противника с целью воспретить ему подход к плацдарму и отход от него. Эти меры следовало дополнить ударами авиации по аэродромам противника, чтобы свести противодействие его авиации к минимуму. Командование ВВС полагало, что такие действия устранят необходимость непосредственной тактической поддержки, оказываемой по вызову войсковых корректировщиков, находящихся на кораблях или на берегу. Поэтому командование ВВС не только не приняло участия в объединенном планировании, но и запретило своим летчикам отвечать на запросы, поступающие с корабельных или наземных радиостанций, кроме тех, которые были одобрены штабом ВВС».
Запретить летчикам отвечать на запросы с земли и кораблей – это сильный ход. Можно только удивляться тому, что союзная авиация во время боев за Сицилию только дважды попадала под огонь собственных зенитчиков. Могло быть и хуже.
Причиной приведенных выше случаев «дружественного огня» стали недолеты артиллерии, стремление «засекретить» новую технику и ведомственные амбиции. А сколько еще причин для таких инцидентов было и в годы Второй мировой, и после нее – кто это сможет подсчитать?
Дарья Гармоненко 
комментарии(0)