Патронируемая демократия

	Вероятно, при Владимире Путине существование олигархов не будет столь безмятежным, как во времена Бориса Ельцина. Пресс-конференция в Интерфаксе 14 июня 2000 г.: Каха Бендукидзе, Анатолий Чубайс, Петр Авен, Владимир Лисин. Фото Артема Чернова (НГ-фото)

CРАЗУ после своей инаугурации новый президент Владимир Путин приступил к кардинальной трансформации политического режима, доставшегося ему в наследство от Бориса Ельцина. Уже первые его шаги дают достаточно ясное представление о том, какое содержание он вкладывает в понятие "эффективное государство" и как мыслит процесс его строительства в России.

По замыслам Путина, это предполагает: а) отстраивание жесткой вертикали власти; б) обеспечение устойчивого роста экономики; в) установление единообразных правил игры как в политике, так и в экономике.

Главным вектором действий в начальный период президентства стали активные шаги по деавтономизации ведущих властных институтов. Михаил Касьянов, занявший кресло премьера, является не политической, а чисто технической фигурой и не способен превратить правительство в противовес президентской власти; новая Государственная Дума перестала быть оплотом оппозиции; политические партии уже в значительной степени маргинализированы; коммунистов почти не видно и не слышно; публичная политика начала выходить из моды; создан инструмент организованной политической поддержки президента в лице "Единства"; губернаторский корпус напуган проектами "региональных реформ"; крупнейшие монополии вынуждены отказываться от своих политических амбиций; нарастает давление на СМИ, принадлежащие потенциально нелояльным группам.

Наметившаяся тенденция к зачистке политического поля вызывает тревогу у многих аналитиков, характеризующих политическую сущность складывающегося постельцинского режима как "формальную демократию", "манипулятивную демократию", "управляемую демократию" и т.д.

На наш взгляд, эти определения не слишком удачны, поскольку не в полной мере схватывают институциональную логику возникающего политического порядка. Отличительная черта любого переходного общества - слабость и противоречивость общих "правил игры", неэффективность механизмов, обеспечивающих их выполнение. В этих условиях центральная власть, озабоченная нарастающим хаосом, может попытаться присвоить себе высшие арбитражные функции, право одновременно трактовать нормы поведения субъектов политики и навязывать их исполнение именно в своей трактовке.

Если искать общее определение тому политическому порядку, который пытается отстраивать новый президент, то здесь скорее подошел бы термин "патронируемая демократия". Конечно, возникает вопрос о том, насколько сочетаются с этой установкой те средства, которые предлагается использовать для реализации данного политического проекта. К уже состоявшимся эксцессам "авторитарного" толка можно отнести эпизод с журналистом Андреем Бабицким, конфликт с группой "Медиа-МОСТ", неожиданный арест Владимира Гусинского, да и "дизайн" вышедших из стен администрации президента законопроектов, предусматривающих слишком уж простую процедуру "окорачивания" региональных властей. Однако говорить о какой-либо общей тенденции к сворачиванию демократии и гражданских свобод пока не приходится. Едва ли в России возможен белорусский или даже украинский вариант "консолидации" власти. Вместе с тем нельзя отрицать, что с сокращением автономии политических игроков возможности общества ограничить центральную власть в ее действиях окажутся сведены к минимуму - будет сохраняться риск, что, даже оставаясь верной букве закона, она выйдет далеко за демократические рамки в своей реальной практике. Усилия по деавтономизации институтов власти и ключевых политических субъектов могут выродиться в подавление очагов независимой экономической и политической активности, в урезание и без того слабой системы сдержек и противовесов, в иерархию, в бюрократизацию системы государственного управления.

Последний период президентства Бориса Ельцина был отмечен прогрессирующей дезинтеграцией системы государственного управления. Групповая автономия утверждалась во всех эшелонах власти; формальные институты активно замещались системой неформальных отношений и связей; произошло глубокое разложение государственного аппарата. Легитимность государства и проводимой им политики реформ стремилась к нулю: общество попросту устало от "ельцинской модели" и желало обновления и порядка. В результате возник запрос на сильное государство, консолидацию общества, национальную идею (или, по крайней мере, на какую-то психологическую компенсацию национальной травмы).

В этом смысле приход Путина можно считать вполне закономерным. Общественный запрос поставил перед ним стратегическую задачу "новой модернизации". Даже если сам Путин и его команда не рассуждают в таких категориях, план укрепления государства и подъема экономики по своей сути ставит перед властью ту же задачу, которая вставала (и неизменно оказывалась непосильной) и при Горбачеве, и при Ельцине: вернуть страну в семью современных развитых стран, ликвидировать структурные пороки, которые обусловливали нарастающее отставание СССР (а потом России) от динамичных обществ и Запада, и Востока. Как и во всех предыдущих российских реформах, реконструкция механизма власти началась сверху.

Тенденция к деавтономизации наметилась еще в период правления президента Ельцина, когда была обеспечена лояльность таких институтов, как Конституционный суд, Верховный суд и Генеральная прокуратура. Однако в случае с Путиным речь идет о чем-то куда более значимом - об институциональной программе по деавтономизации существующих центров власти, о пересмотре всей системы "правил игры", об изменении баланса сил между федеральным Центром и всеми остальными политическими игроками.

Предпосылки для "институциональной атаки" Путина были обеспечены несколькими факторами: масштабом его поддержки на президентских выборах; высокой степенью концентрации властных ресурсов; крахом губернаторской фронды; относительно благополучным экономическим фоном. В результате новый президент стал меньше, чем поздний Ельцин, нуждаться в поддержке элиты. После победы Путина на президентских выборах устоявшиеся кланы наперебой бросились предлагать свои услуги. Действуя как мощный пылесос, президентская "команда" стала активно втягивать осколки рассыпающихся группировок.

Бурный послевыборный старт нового главы государства явился полной неожиданностью для большей части ведущих политических игроков. Подписав указ о создании федеральных округов и внеся в Думу пакет законопроектов, меняющих принципы взаимоотношений в треугольнике "Центр - регионы - органы местного самоуправления", Путин ясно дал понять, что он не намерен откладывать реформирование системы власти в долгий ящик и что темп политической жизни будет задавать он, и только он. Показательно, что эти предложения были приняты на ура общественным мнением и одобрены депутатами Государственной Думы. Президент точно попал в едва ли не самую болевую точку российской политической системы.

Внесенные чуть позднее проекты по изменению налогового законодательства и бюджетное послание показали не менее решительный настрой Путина и в экономической сфере.

Любопытно, что вопреки общему ожиданию новый президент оказался весьма осторожен в кадровых решениях и весьма радикален в институциональных новациях.

Естественно, тенденция к деавтономизации отвечает и личным интересам Путина. Он явно настроен добиваться того, чтобы гарантировать свое переизбрание через четыре года, а для этого необходимо исключить возможность существования рядом с ним альтернативных центров политического влияния. В эту стратегию вписывается и крах губернаторских партий, и утрата Думой роли бастиона оппозиции, и намеченное изменение статуса Совета Федерации и т.д. Можно сказать, что на данном этапе политический интерес Путина совпадает с логикой укрепления государства и продолжения рыночных реформ. Однако необязательно так будет всегда: в определенный момент они могут разойтись и вступить в конфликт.

Рыночные реформы для нового президента едва ли можно считать самоцелью - скорее, это всего лишь политический инструмент. Тем не менее, если ускорение реформ не приведет к обещанным положительным сдвигам в экономике, нет никаких гарантий, что Путин не повернет в противоположную сторону и не пойдет по пути резкого усиления государственного регулирования.

В настоящее время уже просматриваются некоторые общие черты, характерные для реформаторского стиля Путина:

- отказ от революционных шагов, ломающих основы сложившегося политического порядка. Все будет происходить в рамках Конституции, без нарушения буквы действующего законодательства. Задача президента - заставить элиту принять предложенные изменения, но достигаться это будет легальным путем (даже если это подразумевает "подыгрывание" судебной системы президенту);

- обеспечение выигрыша в темпе: наиболее спорные и "труднопроходимые" инициативы будут готовиться за закрытыми дверями и объявляться внезапно, чтобы не дать возможности консолидироваться потенциальным оппонентам;

- выдвижение на первый план инициатив, которые могут получить достаточно консолидированную поддержку в Думе, и откладывание на более позднее время проектов, по которым депутатский корпус, вероятно, окажется сильно поляризован;

- готовность отступить, если с первой попытки "атака" не удалась (наиболее яркий пример - изменение позиции Путина по губернаторским выборам в Санкт-Петербурге). Это резко контрастирует с "упертостью" его предшественника Бориса Ельцина;

- повышение удельного веса силовых структур, активное рекрутирование "людей в погонах" в органы власти. Конечно, это не предполагает замены гражданских властей военными. Однако налет некоего "военно-полевого стиля" в государственном управлении и политической жизни все же возникает;

- прямые, через головы "бояр", обращения президента к гражданам России при принятии наиболее важных и ответственных решений.

В сумме все это складывается в образ харизматически-бюрократического режима с заметно ослабленным компонентом публичной политики.

В качестве главного направления удара Путин избрал реформу федеративных отношений, призванную ограничить едва ли не самую автономную силу на российской политической сцене - региональных баронов. Если пакет президентских предложений по федеративным отношениям будет реализован, то фактически это будет означать ликвидацию автономии региональных лидеров. Выделим лишь наиболее важные "лишения", которые их ожидают: 1) утрата депутатского иммунитета; 2) радикальное сокращение возможностей блокировать неприемлемые законодательные инициативы ("назначенцы", делегированные в Совет Федерации, будут легче поддаваться давлению Центра); 3) утрата возможности в открытую нарушать федеральное законодательство; 4) резкое понижение в статусе; 5) прекращение регулярных приездов в Москву на заседания Совета Федерации, которые, по сути дела, являлись механизмом координации и выработки консолидированной позиции губернаторского корпуса; 6) потеря фактического контроля над деятельностью и финансовыми потоками местных филиалов федеральных ведомств; 7) появление инстанции, куда может стекаться информация ото всех "обиженных" на местах.

Все это предполагает, что губернаторы лишаются монополии на власть в собственных регионах. Более того: de facto они перестают быть игроками на федеральной политической арене. Никакие консультативные государственные советы уже не смогут исправить этого положения. Усиление губернаторского контроля над органами местного самоуправления - слишком слабая компенсация за столь сокрушительное "поражение в правах".

Взаимоотношения Ельцина с главами регионов строились по модели "Великой хартии вольностей": дополнительный "кусок" власти давался в обмен на политическую поддержку. Причем если губернаторы предоставляли свою поддержку на временной основе, то власть получали на постоянной. В результате длинной серии таких "разменов" (поскольку критические ситуации возникали с завидной регулярностью) центр тяжести государственного управления оказался резко смещен в пользу регионов. Чем дальше, тем сильнее эта несбалансированность в системе власти начинала тормозить политическое и экономическое развитие страны.

Путин находится в принципиально ином положении, чем его предшественники. Он не связан жесткими обязательствами перед региональными лидерами и не нуждается так остро в их политической поддержке. Политический капитал президента сейчас настолько внушителен, а страх перед ним региональных начальников настолько велик, что губернаторы становятся достаточно пластичным материалом в руках федеральной власти. Возможно, задача "укрощения" губернаторов является для Путина самоцелью. Но нельзя исключить и дополнительной мотивации: президентская команда может рассматривать ликвидацию региональной вольницы в качестве необходимого условия для продвижения экономических реформ, чтобы они не были удушены на местах.

Не менее важным автономным центром политического влияния стали за годы ельцинского правления крупные финансово-промышленно-медийные группировки - олигархи.

Очевидно, что универсалистские принципы, декларируемые новым президентом, в частности, его заявления о равноудаленности государства от групп крупного бизнеса, предполагают деавтономизацию и в этом звене политической системы. Однако здесь масштабных шагов, сопоставимых по значению с объявленной федеративной реформой, не отмечалось. С чем это может быть связано?

Понятно, что Путин не мог начинать свое "институциональное наступление" сразу по всем направлениям. Кроме того, если по отношению к главам регионов возможен "пакетный" подход (здесь достаточно поменять общие "правила игры"), то в случае олигархов требуется индивидуальный, "штучный" подход. Заявленная Путиным установка на "жизнь по правилам" не сулит олигархам радужных перспектив. Курс на утверждение единообразных "правил игры" и большую прозрачность финансовых отношений входит в противоречие с сохранением этого анклава "непрозрачности". Рано или поздно данное противоречие выйдет наружу, поскольку сохранение статус-кво в этом звене ставит под вопрос и успешность реформирования системы государственного управления и намеченных экономических преобразований.

В политическом отношении те, кого принято называть олигархами, весьма неоднородны. Можно выделить четыре основных типа:

- группы, близкие к власти, лидеры которых входили в "кремлевский клан" (Борис Березовский, Роман Абрамович, Александр Мамут, в меньшей степени - группа "Альфа");

- крупнейшие компании со значительным государственным участием, проявлявшие повышенную активность на политическом поле ("Газпром", РАО "ЕЭС России", в определенной степени - "ЛУКОЙЛ");

- частные "империи", когда-то имевшие политические амбиции, но последнее время практически их утратившие (ЮКОС, ОНЭКСИМ и др.);

- компании, находящиеся в определенном противостоянии с новой властью (сейчас сюда можно отнести лишь группу "МОСТ" Владимира Гусинского).

По отношению к каждой из этих категорий политика новой власти оказалась различной.

Частным компаниям, сократившим свое присутствие в политическом пространстве, были посланы сигналы, что при условии сохранения "аполитичности" они могут рассчитывать на благожелательный нейтралитет со стороны государства.

Сложные проблемы возникают в случае крупнейших "полугосударственных" компаний. Уже были сделаны определенные шаги, позволившие ослабить позиции Рема Вяхирева и Вагита Алекперова в качестве автономных политических и экономических игроков. "Газпром" и "ЛУКОЙЛ" резко снизили степень своей политической активности, но тем не менее их экономическая деятельность остается, с точки зрения государства, недостаточно прозрачной. Так, если бы у власти имелась достойная и консенсусная кандидатура для замены Вяхирева на посту главы "Газпрома", это, скорее всего, было бы сделано уже в ближайшее время (очевидно, что "Газпром" нуждается в глубокой реструктуризации, однако нынешняя менеджерская команда едва ли способна ее осуществить). Ту полулояльность, которую демонстрировали крупнейшие монополии в ельцинскую эпоху, новая власть не считает приемлемой.

Конфликт с "МОСТом" принял наиболее острые и одиозные формы. Вместо того, чтобы использовать непубличные рычаги давления (финансовые и т.п.), власть обратилась к силовым акциям. Это дало возможность Гусинскому развернуть "контрнаступление" в публичном пространстве, завоевать симпатии демократического общественного мнения, получить поддержку Запада и даже выиграть у прокуратуры судебный процесс. Чем дальше заходили "боевые действия" в публичном пространстве, тем меньше оставалось шансов для разумного компромисса.

Скорее всего, именно успех "контрнаступления", предпринятого "МОСТом", послужил невольной причиной для нового грубого шага со стороны власти - ареста Владимира Гусинского. Всех оппонентов "МОСТа" (от "кремлевской команды" до "силовиков" и прокурорских работников) активное сопротивление не просто заставило исключить возможность компромисса, но подтолкнуло к эскалации противостояния. Вполне возможно, что "антигусинская линия" в деятельности силовых структур уже обрела собственную инерцию, основанную на желании "рассчитаться" за понесенные поражения в публичном пространстве. Разумеется, санкция на новый виток противостояния с "МОСТом" исходила "с самого верха". Вопрос лишь в том, было ли санкционировано столь жесткое "средство давления", как арест, пришедшийся на первый день важного государственного визита нового президента. В любом случае очевидно, что силовые структуры просто утратили в пылу борьбы с Гусинским чувство реальности и de facto возложили своими действиями ответственность за последствия этого скандала на самого президента. Реакция российской элиты на эту акцию заслуживает отдельного анализа (см. раздел "Технология противостояния"); отметим, что в таких условиях власть будет вынуждена выбирать из двух зол - либо "давать задний ход" (теперь даже изменение меры пресечения воспринято как победа Гусинского), либо продолжать "силовую линию" на фоне бурной отрицательной реакции большей части элиты. Трудно прогнозировать, какие "оргвыводы" будут сделаны командой Путина по итогам этой акции и какие формы примет давление на "империю Гусинского" впоследствии. Ясно, что даже признание тактического поражения не заставит власть отказаться от борьбы с нелояльной олигархической группировкой, тем более что путь для компромисса после столь громкого скандала максимально затруднен.

Владимир Путин стал главой государства, не имея собственной работоспособной команды. Сложившееся на сегодняшний день окружение президента внутренне неоднородно и включает в себя три основных группы.

Прежде всего это бывшая "команда" Бориса Ельцина, известная под именем "семьи", часть которой перешла по наследству к новому главе государства. К ней принято относить известных предпринимателей Романа Абрамовича и Бориса Березовского, руководителя администрации президента Александра Волошина, нового премьер-министра Михаила Касьянова, министра МПС Николая Аксененко, бывшего министра топлива и энергетики Виктора Калюжного и др.

Вторую группу составляет так называемое "петербургское землячество", включающее нескольких вице-премьеров и министров нового правительства. По своему весу эта группа более или менее сопоставима с первой, но она недостаточно консолидирована, так как к ней принадлежат очень разные фигуры. Костяк "петербургского землячества" составляют либеральные экономисты, ориентирующиеся на Анатолия Чубайса. Формирование правительства привело к заметному укреплению позиций этой группы, так как немалая часть ключевых постов в новом кабинете досталась ее представителям. В результате, хотя главой кабинета, как и ожидалось, стал Михаил Касьянов, считающийся креатурой "семьи", очевидно, что генерирование основного потока экономических решений будет исходить от питерцев.

Последняя группа - это "люди в погонах", бывшие коллеги Путина из спецслужб и представители армейских кругов. Характерно, что именно на них было возложено руководство большей частью федеральных округов.

Сегодня можно уже говорить о своеобразном разделении труда. Максимальная концентрация представителей первой группы отмечается в администрации президента, второй - в правительстве, третьей - в Совете безопасности. Многие признаки указывают на то, что баланс сил в треугольнике администрация президента - кабинет министров - Совет безопасности смещается в пользу последнего. Выработка стратегических решений начинает переходить к СБ, где президентский контроль жестче и сильнее.

Что касается правительства, то, хотя внутри него заложен потенциальный конфликт по линии Касьянов - питерцы, не следует ожидать, что это противоречие быстро даст о себе знать. Ввязавшись в федеративную реформу, с одной стороны, и в экономическую реформу, с другой, Путин оказывается объективно заинтересован в сохранении кабинета в его нынешнем составе. Касьянов необходим ему для поддержания союзнических отношений с "семьей", питерцы - в качестве мотора экономических преобразований. До того момента, пока не станут видны первые результаты реформ (а скорее всего они проявятся не раньше начала 2001 г.), кабинет не ждут какие-либо серьезные структурные или кадровые перетряски. Затем все будет зависеть от того, какой из конкурирующих фракций внутри правительства удастся вменить себе в заслугу достигнутые успехи или откреститься от ответственности за провалы.

Сложнее ответить на вопрос о вероятном политическом будущем первой из трех выделенных групп. В известном смысле президентство Путина - это "семейный проект", который продолжается и сегодня, так как сохраняется экспертная, кадровая и ресурсная зависимость нового главы государства от этой группы. Определенную роль, очевидно, играет и субъективное "чувство команды", которое не могло не сформироваться у Путина в период его стремительного политического восхождения.

Но сейчас у "кремлевской группы" нет лидера, нет стержня, ее скрепляют лишь прошлые отношения, что ведет к ее заметному ослаблению. Появление рядом с Путиным еще двух мощных группировок означает, что, несмотря на сохраняющееся сильное влияние на президента, "семья" уже лишилась монополии на власть. Кто-то из ее членов может выбрать стратегию индивидуального выживания и сохранить свое положение, но "семья" как клан в обозримом будущем может перестать существовать.

Такому варианту развития событий способствует несколько факторов:

- Путин растет как реальный руководитель государства, что делает для него любые формы зависимости психологически дискомфортными;

- постепенно новый президент начинает окружать себя людьми, не имеющими прямого отношения к бывшему ельцинскому окружению;

- Путин, как можно видеть по его действиям в других сферах, не терпит "двойной лояльности". Это делает проблематичным сохранение всех тех, кто не готов с нею расстаться;

- провозглашенные новым президентом универсалистские принципы не сочетаются с сохраняющимся привилегированным статусом "семейного клана".

Естественно, что, давая старт федеральной реформе и активизируя структурные изменения в экономике, Путин не мог открывать еще один фронт, вступая в конфликт с представителями "семейного клана". По-видимому, президент будет пытаться действовать предельно осторожно. От кого-то он будет избавляться, кого-то перетягивать на свою сторону. Открытого разрыва с ключевыми фигурами из бывшего ельцинского окружения в ближайшее время, скорее всего, ждать не следует. Однако нет сомнений, что в долгосрочной перспективе окончательный выход из-под опеки "семейного клана" является одной из критических задач для Путина - не только психологически, но также идеологически и политически.

То, в какой мере и в какие сроки ему удастся ее решить, во многом определит общие контуры политического режима, который сложится в России при президенте Путине. Либо произойдет реальный разрыв с ельцинской системой правления, либо она сохранится в слегка модифицированном виде.

Недавний эпизод, связанный с открытым письмом Березовского, показывает, что отношения власти с одной из ключевых фигур "семейного клана" перестают быть безоблачными. Похоже, Березовский почувствовал, что радикальная перетряска в федеративных отношениях несет угрозу стабильности власти. Он верно угадал, что, хотя элиты "проглатывают" путинские региональные инициативы, существует запрос на то, чтобы нашелся кто-то, кто решился бы бросить вызов. Расчет Березовского, по-видимому, состоял в том, чтобы "канализировать" оппозицию новым законопроектам, подать ее из заведомо "своего" для Кремля источника, не допустив неконтролируемой властью мобилизации оппозиционных настроений. Еще одна "особая позиция" Березовского - его резко отрицательная реакция на арест Гусинского.

Естественно, что процесс деавтономизации, запущенный Путиным, наталкивается на серьезное сопротивление. Главными ограничителями здесь выступают: 1) Запад; 2) общественное мнение; 3) страх элиты за свое положение и ресурсы.

Опыт последних месяцев показывает, что более или менее успешно отстаивать свои интересы удавалось тем корпоративным группам, которые имели возможность апеллировать к Западу и/или общественному мнению внутри страны (группа "МОСТ", в меньшей степени - ТВЦ и Союз кинематографистов). Обязательным условием оказывается здесь свободный выход на СМИ и возможность соединить свой групповой интерес с теми или иными высшими ценностями (свободой слова, свободой творчества и т.д.). Только такое "ценностное прикрытие" позволяет добиваться реальных результатов.

До последнего времени открытого противодействия президенту не наблюдалось, сопротивление по преимуществу оставалось аморфным и пассивным. Так, губернаторы и депутаты Госдумы, представляющие их интересы, не решились открыто выступить против пакета законопроектов по федеральной реформе (губернаторы выражали свое несогласие в подчеркнуто "верноподданнической" форме). Цель членов Федерального собрания - максимально затруднить в процедурном отношении процессы федерального вмешательства, и вполне вероятно, что, когда законопроекты будут проходить в Думе через второе и третье чтения, в них будут внесены весьма существенные поправки. Достижение этой цели облегчается тем, что законопроекты объективно нуждаются в доработке, так как их юридическая корректность оставляет желать лучшего. Характерно, что и сам президент после "громкого начала" перешел (скорее, по тактическим соображениям) на примирительно-успокоительный тон в общении с губернаторами.

Скорее, главы регионов понадеются на то, что, действуя аппаратными методами, они смогут переиграть неопытных в гражданской бюрократии и неясно представляющих свои функции "наместников". Губернаторы рассчитывают найти modus vivendi с представителями президента, оставшись реальными хозяевами своих регионов.

Любопытно, что почти полностью выпавшими из этих конфликтов оказались политические партии. Впрочем, это может оказаться лишь временным затишьем. Очевидно, что, например, законопроекты о сокращении социальных льгот будут встречены в Думе совсем иначе, чем предложения по федеративной реформе. Если к тому же "горячие" законопроекты станут обсуждаться на фоне нарастающих экономических трудностей, то это создаст благоприятные условия для контригры.

Однако период "пассивного сопротивления" был прерван новым политическим скандалом. Реакция российской элиты на арест Гусинского может спровоцировать отмену негласного табу на публичную оппозицию президенту (а не абстрактной "власти"). Технология элитной мобилизации в защиту Гусинского укладывается в парадоксальную формулу "один страх появился - другой страх исчез", т.е. появился страх за то, что власть может столь же жестко обойтись с любым нелояльным ей деятелем, и одновременно пробудившийся инстинкт самозащиты переборол страх перед публичным (причем порой коллективным) выступлением с прямым осуждением действий власти. В эту формулу укладывается позиция, на которую моментально встали вчерашние оппоненты и даже враги - Лужков и Доренко, Березовский и Немцов. Широта элитной оппозиции аресту Гусинского беспрецедентна - бизнес-сообщество (объединившее большую часть структур, традиционно причисляемых к олигархическим), журналистский корпус, три фракции "меньшинства" в Госдуме; сдержанные, но осуждающие по сути заявления последовали от лидера Компартии и от питерского губернатора. Первый опыт публичного противостояния президенту может спровоцировать более активную оппозицию и по другим "линиям напряжения" (например, федеративной реформе).

Обращает на себя внимание то, что водораздел "за или против Гусинского" почти точно совпадает с разделом по линии "допуска-недопуска" в путинскую систему власти, причем "пограничные" фигуры (которые вписались в эту систему власти с немалыми оговорками) - Березовский, Кириенко, Владимир Яковлев - высказались по этому поводу достаточно осторожно или противоречиво.

Разумеется, из этого не следует, что немедленно начнется формирование оппозиционной политической коалиции, - у высказавшихся в защиту Гусинского слишком разные политические цели, а объединяет их лишь чувство страха - причем не за Гусинского, а за собственные перспективы. Однако этот страх может привести к тому, что сопротивление "путинскому проекту" из латентной формы перейдет в открытую и таковой останется. Элита была готова принимать собственную "деавтономизацию" и строительство "патронируемой демократии", но столь откровенно авторитарный шаг с "переходом на личности" был воспринят ею как покушение на основы постсоветского общественного устройства. Арест одного олигарха поставил перед элитой вопрос о правовой природе режима, судьбе демократических прав и свобод, в том числе свободе средств массовой информации, и в конечном итоге - о долгосрочных целях путинской политической линии. "Медовый месяц" в отношениях президента с элитой, похоже, подходит к концу и сменяется конкурентной борьбой за установление новых рамок властных полномочий.