Что после социализма: сравнение России и Германии

Если немец говорит о России, ему следует брать на себя ответственность за преступления, совершенные немцами от имени национал-социализма по отношению к россиянам и всем европейцам. Эта вина тяготеет и над теми, кто был слишком молод, чтобы участвовать в преступлениях. Но нельзя выносить за скобки и ответственность Советского Союза за подавление, которое принесла сталинская диктатура, установленная над Восточной Европой, в том числе над пятой частью Германии. Нельзя не упомянуть и о самоликвидации социалистической диктатуры - процессе, который исходил из Советского Союза под знаком гласности и перестройки, да только оттуда и мог исходить, если учесть наличие советских оккупационных войск в Восточной Европе.

Аппарат подавления, который определял и деформировал жизнь людей дольше, чем какая-либо другая диктатура ХХ века, в конце концов рухнул из-за своей функциональной несостоятельности. Он формировал и деформировал людей, которые, ненавидя, выносили все порожденные им тяготы, а вместе с ними и тех, которые извлекали из него выгоду. Наряду с долгами и зачахшей экономикой наследие системы заключается и в таких поведенческих стереотипах. Наследство - это не только атомные подводные лодки, которые следует превратить в металлолом, и негерметичные нефтепроводы, из которых выплескивается нефть. Наследство сталинизма и времен застоя - это трудности в поисках ориентиров и приспособления к изменившейся ситуации, трудности, с которыми сталкивается большинство населения в бывших социалистических обществах после где 40, а где и 70 лет унижения со стороны бюрократических систем.

Поведение людей, а значит, и реальные жизненные обстоятельства в существенной мере зависят от ситуаций, к которым люди приспосабливают это поведение. Одни и те же "государственные органы" изменяют свое поведение на протяжении ночи, подчиняясь меняющимся обстоятельствам. Поэтому устранение аппарата - решающий момент в процессе ухода обанкротившегося социализма с исторической сцены. Но для создания устойчивых условий необходима и смена элит.

С ликвидацией структур и организаций не исчезают люди, сформированные ими, считавшие, что деятельность этих структур и организаций означает осуществление их чаяний. Отсюда естественным образом вытекает тенденция к продолжению существования привычек, интересов и в конечном счете к усилению старых связей и структур - если не происходит смены личностей вместе со сменой институтов.

Факторы, о которых шла речь, оказали в высшей степени различное воздействие на ситуацию в ГДР и Советском Союзе. Так что, хотя и та, и другой перестали существовать как государства с крахом социализма, произошло это весьма по-разному. С включением Восточной Германии в состав Федеративной республики Конституция последней и все существующие на Западе структуры были с соответствующими последствиями перенесены на Восток.

Развал Советского Союза означал конец великой державы и тем самым катастрофическую потерю престижа нации - утрату, которая не только не компенсировалась для индивида растущим благосостоянием, но, напротив, большей частью усугублялась экономическим упадком. Большинство населения во всех государствах Восточного блока, в том числе значительная часть членов правящих партий, считало необходимым смену господствующих групп.

Еще до присоединения к Федеративной республике в ГДР начались недвусмысленная смена руководящих кадров и беспощадная ликвидация тайной полиции. Закон о документах штази был внесен в Народную палату еще до объединения. В соответствии с ним сотрудник КГБ не мог бы в Германии занять ни одну руководящую должность, даже телевизионного ведущего или бургомистра маленького города. Эта жесткая смена руководящих элит в Восточной Германии была возможна только потому, что в новые федеральные земли вместе со структурами Федеративной республики пришли и ее структуры, оказавшиеся в состоянии компетентно выполнять свои функции.

В России новые руководящие кадры естественным образом в наибольшей степени формировались из старых господствующих групп. Даже если организации и институты ликвидируются, данный способ формирования имеет самые тяжелые последствия. Продолжают действовать и сказываться не только старые отношения лояльности и зависимости, но и естественным образом сохраняющиеся привычки и моменты окостенения.

Социалистические государства были, прежде всего во времена застоя, обществами "ниш": тот, кто хотел уклониться от индоктринации, от претензии государства на идеологическое господство, уединялся в частные заповедные зоны, "ниши". Ценой за это оставление в покое были бессилие и изоляция. В таких "нишах" не могла возникнуть социальная компетентность, необходимая для руководящего персонала. Если говорить несколько упрощенно, то выбором гражданина социалистического государства оказывались "близость к государству" или неопытность. А отсюда отсутствие подготовленности для проведения постсоциалистической политики, отсутствие включенности в ту систему координат, в которой функционирует политический класс. Это имеет силу, очевидно, как для ГДР, так и для России - обитатели "ниш" были изолированы и теперь, в постсоциалистическом обществе, второй раз платят цену репрессий, которую они заплатили уже в условиях застоя во времена реального социализма. Карьера и прибыли остались на долю других.

Потребность в справедливости, которую оставили после себя рухнувшие диктатуры, очень трудно совмещается с тем фактом, что обанкротившиеся общества должны продолжать жить с теми же самыми людьми. Поэтому бывшие нацисты были точно так же интегрированы в послевоенную Германию, как и бывшие сотрудники КГБ в постсоциалистическую Россию. Но желание справедливости можно удовлетворить скорее при экономически обеспеченных условиях, нежели в условиях дефицита и нужды. Поэтому, может быть, наследие диктатуры в Германии преодолено ровно настолько основательнее, насколько немецкий уровень благосостояния выше российского.

В среднесрочной перспективе ликвидация скомпрометировавшей себя системы - вопрос не только права и морали, но и прагматической эффективности традиции. На деле это проблема смены поколений.