Борис Орлов Известно, что роман Чернышевского "Что делать?" в свое время "буквально перепахал" молодого революционера Ульянова. Он прочитал его пять раз. Должен сознаться, что перечитывать Чернышевского сегодня - тяжелое занятие. Элементы графоманства накладывают свой отпечаток на текст, особенно на четвертый сон Веры Павловны, где описывается, как счастливо будут жить люди в будущем, проводя время либо на природе, либо в огромных алюминиевых дворцах. Упоминая графоманство писателя, я, конечно, учитываю, что книга писалась в камере Петропавловской крепости - самого мрачного тюремного заведения того времени. Правда, при этом Чернышевскому было дозволено отправлять написанное цензору, а тот передавал текст в журнал "Современник", где текст этот тут же публиковался.
Утопия умерла. Утопия бессмертна?
Что касается жанра и замысла снов Веры Павловны, то мы имеем дело с одним из первоначальных вариантов российской социалистической утопии с неким экономическим обоснованием. В основе такой утопии - преодоление зла, заложенного в природе человека, путем создания соответствующих общественных условий. В этом смысле Чернышевский продолжает давнюю европейскую традицию - вспомним хотя бы произведения Мора или Кампанеллы. Примечательно, однако, что именно в российском литературном пространстве появились и первая социалистическая утопия ("Что делать?"), и первая антисоциалистическая утопия (роман Евгения Замятина "Мы").
Но одно дело - утопия в литературном произведении, другое - в реальной политической жизни. В России была осуществлена попытка фундаменталистского обоснования и соответственно реализации социалистической утопии, осуществлена как раз теми, кто вдохновлялся романом Чернышевского "Что делать?". Фундаменталистского в том смысле, что человек, уверовав в ту или иную идею, всецело поглощен ею и совершенно закрыт для сомнений или контраргументов.
Но если большевистская утопия прекратила свое существование в ХХ веке, то в XXI веке ей на смену приходит "исламская фундаменталистская утопия". Западные сторонники политкорректности, как правило, обходят эту тему, дабы, как они полагают, не оскорбить чувства верующих. Но дело не в самом исламе, а в его политическом толковании. Так или иначе, создается впечатление, что потребность в фундаменталистском видении происходящего неистребима в человечестве.
Конвергенция как реальность
Как выйти из тупика фундаменталистских утопий? В свое время на эту тему много размышлял наш соотечественник Андрей Дмитриевич Сахаров. Знакомясь с его произведениями, приходишь к выводу, что он представлял себе некое соединение положительных сторон капитализма (динамичность, производительность, рациональность) и социализма (социальная справедливость, ориентация на гуманистические ценности, образование как самоценность, культура). Как и было принято в те советские времена, теорию конвергенции раскритиковали как утопичную, идеологически вредную, нереализуемую. Да и сегодня отношение к ней в основном скептическое.
А ведь в мире существует политическое движение, которое по существу и пытается добиться этой конвергенции. Я имею в виду социал-демократов. Социальное партнерство, социальное государство, политическая демократия, распространяющиеся на все области жизнедеятельности человека, включая производственную, - вот главные направления их деятельности, реализуемые во многих европейских странах (прежде всего в Скандинавии) на практике. Их усилиями в странах Европы создана сбалансированная политическая и экономическая конструкция.
Между тем в мире продолжается концентрация капитала, прежде всего в США. По оценкам журнала "The Atlantic Monthly", одному проценту американцев принадлежало из всего национального богатства в 1974 г. 17,2%, в 1981 г. - 24%, в 1985-м - 30%, в конце 90-х гг. - 41%. Как относиться к этому явлению? Антиглобалисты, видимо, сказали бы: "Отобрать и поделить между бедными". Но опыт нашей страны в ХХ веке наглядно показал, к чему ведет такой подход. Искать решение проблемы следует в другом направлении - как повлиять на процесс концентрации капитала, как сделать так, чтобы его динамизм отвечал также потребностям общества.
Представляется, что наилучшим образом это возможно осуществлять в условиях демократии, основное предназначение которой - сделать все процессы, происходящие в обществе, в том числе и в области экономики, по возможности прозрачными, не нарушая при этом прав отдельной личности.
По данным такой авторитетной организации, как Freedom House, условно разделяющей страны мира на свободные, полусвободные и несвободные, в конце 2002 г. 46% всех государств были свободными, 29% - частично свободными и 25% - несвободными. Профессор МГИМО В.Калугин на страницах журнала "Pro et сontra" делает вывод принципиальной важности: "Впервые в истории человечества "критическая масса" демократических государств превзошла мировой авторитарный потенциал, доминировавший ранее в международных отношениях".
Два условия бюрократу
Дело не только в количестве, но и в качестве. В демократических странах люди получают больше возможностей для самовыражения, и прежде всего в области трудовой деятельности, что в конечном счете сказывается на благополучии этих стран. И вот результат: в 2002 г. на долю несвободных стран приходилось 6% мирового валового продукта, на долю частично свободных - 5%, на долю свободных - 80%. Есть над чем подумать противникам демократии!
К каким странам относится Россия? По мнению большинства серьезных экспертов, к полусвободным. Одна из главных причин этого - тяжелое историческое наследие, сначала авторитарное - при царях и императорах, затем тоталитарное - при генеральных секретарях. Однако тревожно и другое. Процесс пусть медленного, но продвижения к демократии в последнее время застопорился, и даже наблюдается откат назад.
Говорят о необходимости борьбы с засильем бюрократии. Вот только как с ним бороться? Ведь, в сущности, бюрократы - это специалисты, призванные решать самые разные вопросы в различных областях государственного управления. И с этой точки зрения они - ни хорошие, ни плохие, они такие, какова их реальная компетентность в вопросах, которые им приходится решать. Такому специалисту-бюрократу для его деятельности необходимы два главных условия: знать, во имя чего и для чего он трудится на вверенном ему участке деятельности, и отдавать себе отчет в том, что его деятельность находится под контролем общества.
Создавать такие условия - задача непростая даже в странах с давними демократическими традициями, и каждый раз, когда та или иная партия в этих странах приходит к власти по результатам выборов, она как бы заново очищает дно государственного корабля от бюрократических "ракушек". Новая бюрократия руководствуется политическим курсом партии, пришедшей к власти, и, следовательно, теми ожиданиями, которые возлагали большинство избирателей на победившую в результате такого доверия партию. При этом при всех обстоятельствах функционирует главный фундамент демократии - система разделения властей: законодательной, исполнительной, судебной.
Но в политической конструкции, созданной в России после 1991 г., есть фундаментальное противоречие, на которое, на мой взгляд, до сих пор не обращали достаточного внимания. С одной стороны, Россия решила следовать принципам разделения властей и создала парламент, правительство, судебную власть; с другой - добавила к этому институт президента, наделенного куда большими правами, чем имели в свое время даже генеральные секретари. Деятельность президента и окружающей его бюрократии оказалась при этом вне парламентского контроля. Между тем околопрезидентская бюрократия расширяет свою деятельность, оказывая прямое или косвенное давление на систему разделения властей и в конечном счете подменяя ее, оставляя за ней либо чисто декоративные функции, либо роль послушного исполнителя.
Могут сказать, что тут ничего не поделаешь: такова наша российская специфика. Со времен Ивана Грозного, а может, и еще раньше, именно бюрократия правит бал в российской действительности. Но надо все-таки ясно себе представлять, что при такой "специфике" наш государственный корабль остается на плаву лишь благодаря продаже за рубеж природных ресурсов. Явления стагнации наблюдаются во всех областях нашей жизни.
Оправдание просветительства
Как переломить складывающуюся ситуацию? И возможно ли это в принципе? Да так, чтобы не впасть в посттоталитарную ностальгию, не увлечься ни идеями об особом предназначении России, чреватыми обострением национализма, ни прекраснодушными мечтаниями о всеобщем равенстве из подправленных снов Веры Павловны, ни утопией капиталистического характера, сторонники которой полагают: стоит предоставить свободу рынку, и он сам все расставит на свои места?
Перебирая эти и другие варианты, присматриваясь к опыту других стран, приходишь все к тому же выводу: только механизмы демократии позволяют учитывать наличие в обществе различных интересов, неизбежное в условиях рыночной экономики, контролировать деятельность властей и обеспечивать общее благосостояние. Российское общество должно отдавать себе отчет в том, что бесконтрольная деятельность нынешней бюрократии заводит страну в такой же тупик, в какой ее завели партбюрократы недавнего прошлого. Бесконтрольно действующий бюрократ, да к тому же оснащенный компьютером, - явление еще более опасное для общества, чем жрец, приближенный к фараону Древнего Египта.
Как преодолеть всевластие бюрократии? Только с помощью системы разделения властей, позволяющей держать все без исключения ветви власти под контролем. Если иметь в виду сложившуюся ныне в России политическую конструкцию, это задача более чем непростая. Она содержит в себе вызов, и прежде всего для интеллектуальной части общества.
Мне представляется очевидным, что с помощью методов и представлений, обрисованных во снах Веры Павловны, этой задачи не решить. Но не будем забывать, что в основе этих "снов" лежало благородное стремление создать условия для свободного, мыслящего человека, нравственного и несущего ответственность за происходящее в обществе. Отсюда простая арифметическая формула: чем больше в стране будет людей с такими качествами, тем больше шансов свернуть ее с бюрократического пути. Могут возразить: да ведь это тоже утопия. Типичное просветительство, которое было присуще русской интеллигенции еще в XIX веке. Наверное, так оно и есть, но с той лишь разницей, что методами такого просветительства сегодня можно, пусть и с нарастающими ограничениями, действовать во всякого рода общественных организациях, политических партиях, университетах и СМИ. Мы должны себе ясно представлять альтернативу этому движению в сторону демократии: либо бесперспективное пребывание в бюрократическом отстойнике, либо новые баррикады, кровь, насилие. И то и другое мы уже проходили.
