Дмитрий Орешкин
Раньше верили в коммунизм, теперь осталось верить лишь в вождя – строителя великой державы.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)
Если историк – пророк, предсказывающий прошлое (эту мысль обычно приписывают Гегелю, хотя ее высказал еще романтический Шеллинг; позже по-русски стихами переложил Пастернак), то биографа можно назвать конструктором исторических личностей. В конструкции, понятно, запечатлены не только прошлое, но и современность: мода, социальный заказ, убеждения автора. Этим и интересен первый том «Политической биографии Сталина (1879–1924)», написанный Н.И. Капченко и изданный научно-издательской компанией «Северная корона» (Тверь, 2004).
С первой страницы первой главы (в которой автор излагает свои философские взгляды) становятся ясны рамки, в которых развивается биографическое творчество Н.И. Капченко. Его, извините за мудреное слово, дискурс. Что позволяет легко предсказать и основной вывод автора. Что-нибудь вроде: Сталин являлся личностью, конечно, неоднозначной, но величественного масштаба. Он был вызван к жизни насущными требованиями времени, запечатлел в себе противоречивый характер эпохи┘ Ну и т.д. и т.п.
Единственная интеллектуальная вольность, которую автор себе позволяет, – это признание диктаторской сущности и жестокости сталинского правления. Так ведь тоже не новость: слава богу, строили не что-нибудь, а диктатуру. Хоть бы и пролетариата. Строили-строили и вот наконец построили. А она возьми и...
Почему? Тщетно вы будете искать ответ в труде Н.И. Капченко. Если, конечно, не считать ответом намеки на происки Запада и на тотальное предательство советских идеалов даже со стороны левой оппозиции. Но раз это массовое предательство состоялось, значит, таково закономерное требование Исторической Необходимости?
═
Дискурс-мискурс и культура-мультура
═
Сам по себе марксистский дискурс достоин уважения. В нем работали и будут работать серьезные специалисты. Увы, книга Н.И. Капченко дает образец не столько марксизма, сколько догматизма.
Догматизм тотален и замкнут сам на себя. Но если взглянуть на него снаружи, возникает ряд вопросов. Ну хорошо, классовая борьба. Но почему именно в России, в Китае, в Северной Корее и ряде других не самых продвинутых стран она сопровождается горами трупов и реками крови, в то время как США, Британия, Скандинавия и пр. разрешают свои классовые коллизии как-то менее пафосно и шумно? Почему наша культура (а также, само собой, китайская) переняла у Запада самую тотальную из тамошних идеологий и подобрала для ее реализации таких специфических деятелей, как Ленин, Троцкий, Дзержинский, Сталин, Свердлов? Точнее, почему только в наших (или в их, вождистских?!) руках доктрина марксизма стала орудием массового истребления, а в Западной Европе осталась лишь более или менее уважаемой экономической теорией? Сегодня в отличие от середины XX века можно посмотреть по сторонам. Сравнить социальные нормы. Трудно не заметить, что есть миры, где борьба между соратниками по партии и даже между разными партиями уже лет сто как обходится без расстрелов. Даже без посадки проигравших на пустяковые 10–15 лет. По интересному стечению обстоятельств эти страны, как правило, заметно благополучнее в экономическом, технологическом и политическом отношениях.
Был ли у России путь мимо нашей кровавой мельницы? Можно ли было хотя бы пройти через нее с меньшими потерями? Кто выбирал решения и кто за них несет ответственность – Личность или Историческая Необходимость, которая в этом случае мало отличается от Рока? Если все же Личность, то какую роль при их выборе играет рациональный расчет, а какую – подсознательные фобии и дефекты, приобретенные сызмала? Не этими ли дефектами определяется склонность выбирать самые беспощадные решения? Не ими ли задан и сам выбор теории, возводящей не ограниченное законом насилие в политический инструмент и выдающей индульгенцию всем, кто этим инструментом пользуется? Ведь раз дело в Исторической Необходимости, а не в личном выборе, то за уничтожение миллионов отвечает не конкретная Личность, а, скажем, логика все той же классовой борьбы...
Где, как не в биографии Сталина, задавать подобные вопросы?..
Но как раз их вы в книге и не найдете. За ненадобностью: для Н.И. Капченко все давно решено в учебнике истмата.
А вот ответы, как ни удивительно, кое-какие есть. Правда, не те, заранее предсказуемые, которые хотел бы предложить биограф. Ответы помимо его воли просвечивают сквозь авторский текст, как феноменальный характер Сталина просвечивает сквозь государственный строй и политическую практику СССР. Потому что выбор принимающего решение человека (писателя, историка, политика, вождя – не важно) никогда не определяется чисто рациональными мотивами. Под тем, что на поверхности выглядит как рациональное, всегда лежит фундамент понятий, которые личность понимает как естественные и самоочевидные. Для Сталина, например, самоочевидно было, что вся жизнь – лютая война без пощады, без разбора в средствах и без милости к падшим. В рамках этой самоочевидности, вовсе не универсальной для многих других людей, он и выстраивал свои рациональные действия.
Личностные «самоочевидности» закладываются с детства и только с очень большим трудом – иногда через нравственную катастрофу – могут пересматриваться в зрелом возрасте под влиянием радикально нового опыта. Групповые «самоочевидности», по сути, и являются тем самым злополучным «дискурсом», в рамках которого группа воспринимает мир. Они пересматриваются еще мучительнее личностных – и тоже под влиянием радикально нового опыта. Трагедия, которую переживают бывшие народы Союза, – это, в сущности, не столько экономические проблемы (большую часть истории СССР мы прожили в значительно худших условиях), сколько катастрофа мироощущения.
Например, в конце 50-х годов на душу населения в стране приходилось 6 квадратных метров жилой площади. В основе своей – дореволюционной постройки. Значительная часть – в бараках. Сегодня у нас в среднем более 20 квадратных метров. В проигравшей войну Германии – от 40 до 60. После войны народ-победитель еще лет 20 по утрам стоял в очереди в единственный сортир коммунальной квартиры. А спроси – и от его имени носители советского мироощущения смело ответят: тогда жилось несравненно лучше. Под руководством великого Сталина в рекордные сроки было восстановлено народное хозяйство. Мы были впереди планеты всей и гордо несли знамя самого прогрессивного социального строя┘ И за это, обладая самой большой в мире территорией (Австралия и Канада в сумме), через 30 лет мы получили от самого прогрессивного строя по целых шесть соток земли в неудобьях и на болотах. Не имея поначалу даже права строить на них домики с печкой или о двух этажах. Да и получили-то лишь потому, что строй окончательно понял свою неспособность дать населению какой-либо иной корм, кроме подножного.
Не будь болезненного столкновения с иной реальностью, так бы и несли мы знамя. Вплоть до полного и окончательного перехода на растительную диету, как в Северной Корее.
На развалинах старого мировоззрения возможны два образа действий: попробовать свить новый социокультурный кокон, в котором общественное сознание вновь поладит с изменившейся реальностью, – или восстанавливать старый. Игнорируя недружественную и, следовательно, неправильную действительность.
Н.И. Капченко – яркий представитель второго пути. Он не умеет и не считает нужным посмотреть на свой мир снаружи. Он видит его изнутри и считает единственно возможным. Так что не приставайте к нему с вашими глупостями. Сталин был велик? Был. Сумел построить великую державу? Сумел. Его великая держава победила в Отечественной войне? Победила. Стало быть, его историческая правота подтверждена критерием практики...
═
А существует ли действительность?
═
С авторской точки зрения, в исторической действительности важнее всего борьба классов. Именно она привела Россию к Октябрьской революции, а Сталина – к диктаторской власти. Что ж, еще раз согласимся: вполне достойная точка зрения. Подтверждается целым рядом конкретных фактов. Однако есть и совершенно иные, столь же внутренне цельные варианты «действительности».
Например, следующие.
В действительности имела место борьба между православным народом и рвавшимся из-за черты оседлости мировым еврейством, которое претендовало на привилегированные позиции. Для чего дьявольски дальновидный еврей Маркс заранее выдумал свою антиправославную теорию. То есть не борьба классов, а замаскированная под нее борьба народов и конфессий. Что, разве история не дает этому подтверждений?
Или еще одна версия – геополитическая: в действительности была схватка между евразийской цивилизацией и цивилизацией Запада, и революция в России была спровоцирована Западом с целью подорвать наше могущество изнутри. Классы здесь сбоку припеку, не зря потом немецкий пролетариат с удовольствием топтал просторы первого в мире государства рабочих и крестьян. И на этот счет история тоже предлагает неплохой комплект резонов.
Не заржавеет и за четвертым вариантом: в действительности Россия переживала разрыв между системой ценностей европеизированных элит и общинно-уравнительной системой ценностей вчерашних крестьян, ставших солдатами и рабочими («пролетариатом»). Низовой «Восток», возглавленный властолюбцами из «западников», одержал победу над верхушечным «Западом»; уравнительская культура русского села захватила и поработила слабую культуру русского города, перековав лидеров по своему подобию и воссоздав в России историческую матрицу восточной деспотии. Каковая матрица со временем, вследствие неизбежного восстановления тех же городов, неэффективности деспотических методов управления, исчерпания демографических ресурсов «пролетариата» и роста его квалификации (то есть вестернизации), естественным образом рухнула.
И это еще дискурсы более-менее рационалистического свойства...
Налицо изрядное многообразие мировоззрений на месте тотальной «однодискурсной» советской культуры.
Вот и ведет биограф сам с собой борьбу в стиле нанайских мальчиков, выворачивая наизнанку старый сталинизм и перелицовывая его в новую версию.
═
Посмертные приключения вождей
═
Скажем, сегодня образ Сталина востребован как символ патриотизма, державности и государственного величия России/СССР. Некогда Троцкий обвинял Сталина в том, что тот недостаточно рьяно желал поражения правительству России в войне с Японией. Нет, показывает биограф, – желал и боролся за поражение достаточно рьяно, чтобы считаться верным ленинцем. То есть Троцкий, как обычно, клевещет. Ну а как же с требованиями нового патриотического имиджа?
Да проще простого. Ведь то было царское, неправильное правительство. Оно сковывало. Ему и следовало желать поражения! А вообще-то большевики, и Сталин в первую очередь, были только за укрепление Державы! Увлекшись, автор прямо так и пишет: «Революционеры никогда не ставили перед собой задачи уничтожения российской государственности». Вот как. То есть такое зеркало марксистской исторической мысли, как работа В.И. Ленина «Государство и революция», – побоку? Там ведь очень подробно объясняется, почему после победы революции государство как инструмент классового принуждения непременно отомрет. Трудно увидеть там и признаки симпатии к национальной (то есть буржуазной!) государственности. А уж к российской-то имперской – тем паче.
Страшно вымолвить, но идейным наследием Ленина тов. Капченко, кажется, вынужден пожертвовать. Ради Сталина. О времена, о нравы!
Было время, нерв дискуссии о культе личности проходил сквозь вопрос об искажении ленинских норм партийной жизни. То есть Ленин был эталоном. Сталин же – производной величиной, соотносимой с нетленной точкой отсчета.
Сегодня – был Сталин верным ленинцем или не был – какая разница. Критиковал Ленин Сталина или не критиковал – велика ль беда. Рискну предположить, что и вопрос о службе Сталина в царской охранке утратил для современных апологетов остроту: если служил, значит, так надо было для победы СССР над Гитлером.
Похоже, Ленин в самом деле безнадежно вышел из моды. А Сталин, наоборот, стал необыкновенно хорош. Сегодня именно он у коммунистов номер первый. Почему?
Прежде всего потому, что его проще, чем Ленина, противопоставлять наступающему с Запада зловещему дискурсу гражданских и рыночных свобод. Ведь язык не повернется сказать: «американские трудящиеся массы и их вождь Джордж Дабл-Ю Буш Джуниор». Или, скажем, «братские американский, английский и канадский народы». Не вписываются они в эти наивные шаблоны. А для СССР – вполне органично.
Сталинский мир был намеренно упрощен. Проще даже ленинского. В критические моменты он определяет нашу общность через самый элементарный набор понятий рода и семьи: «братья и сестры», «отец народов», «семья народов», «Родина-мать», «верные сыны»┘ А также через обожествленного (и превращенного в мумию) предка-вождя. По сравнению с православием и даже с классовой теорией Маркса – низведение символов единства до совсем уж языческого уровня.
При жизни Ленина столь глубокой примитивизации все-таки не было. Потом, ретроспективно, образ Ильича, конечно, опрощали. Но все равно Ленин по имиджу остался более теоретиком, более европейцем, нежели отечески-суровый, родной, близкий к людям, великий и непобедимый наш Сталин. Ленин в большей степени отвечал за «умное», а Сталин – за земное, насущное: за хлеб-воду, за Родину, за детей, за беспощадный отпор врагам. Бог войны и плодородия. Ленин начал, а Сталин довел до предела технологию примитивизации общественного мнения, не только разделив мир на черный и белый по классовому признаку, но и четко отделив государственной границей наш «светлый» мир от их «темного».
Сегодня враждебные «они» – это Запад. Не буржуазия, не царь и не помещики мешают достойно жить трудовому народу, а жадные транснациональные корпорации и их прихвостни. Которые, надо заметить, нацелены не на порабощение пролетариата и крестьянства (отечественные рабочие и колхозники совсем бы не прочь поработиться за приличную зарплату в твердой валюте), а на несметные природные богатства земли Русской.
Это уже совсем иной сюжет. В нем Ленин со своей революцией и мечтой о всемирном братстве трудящихся вытеснен далеко на задворки массового сознания и там чуть ли не третируется – как ставленник германского Генштаба, антирусской закулисы, глобализма, мондиализма и прочих темных сил. А вот Сталин – это да! Это Победа, это белый китель, это великий и могучий Советский Союз, нерушимые границы, по праздникам селедка в магазинах. Это сама Россия! Более русским, чем Сталин, для данной группы товарищей, пожалуй, и быть невозможно.
Мышление этой части общества всё явственнее отделяет портрет Сталина от Октябрьской революции и вставляет в государственно-патриотическую рамку СССР. Этот процесс будет продолжаться и усиливаться. Ретроспективный образ Советского Союза занимает ментальную нишу светлого коммунистического будущего. Были ведь люди, которые всерьез верили в наступление коммунизма. И даже довольно много их было. Вот они сейчас развернули свой телескоп на 180 градусов – и опять верят. Чем сильнее отстают, тем яростнее верят. Чем яростнее верят, тем сильнее отстают.
═
Вера вопреки всему
═
И вот уже Сталина встраивают в контекст модной на сегодня геополитической доктрины. Которая успешно заменяет для целевой аудитории доктрину марксизма как «всеобщую теорию всего». Родство очень понятно: там двумерная картина бесконечной войны на уровне классов, здесь двумерная картина бесконечной войны стран, государств и цивилизаций. Теория, предлагающая столь же тотальное и простое объяснение действительности. И потому обреченная на заинтересованный отклик именно в привычной к ортодоксии душе.
Отметим: геополитические подвиги, приписываемые вождю, по умолчанию относятся к территориальным приобретениям СССР (расширение «жизненного пространства» в терминах германской геополитики Хаусхофера). Между тем реальная геополитика уже лет 50 как реализуется в «пространстве потоков», а не в «пространстве территорий». Выигрывает не тот, кто контролирует большие площади и размазывает по ним свои ресурсы, а тот, кто концентрирует и формирует плотное, информационно и технологически насыщенное пространство, способное генерировать мощные потоки капитала, технологий, инноваций.
Именно поэтому Япония, «жизненное пространство» которой равно 378 тыс. кв. км, что меньше одной нашей Архангельской области, дает стол и кров для населения в 127 млн. человек, что сопоставимо с населением всей России (145 млн. человек). И в геополитической влиятельности не слишком сильно нам уступает. А в будущем – как бы не превзошла.
Есть смысл задуматься, чем же, собственно, геополитическая «вертикаль власти» Сталина крепилась к присоединенным территориям в отсутствие института частной заинтересованности. Только насилием, страхом? Нет, еще и отчаянной верой.
Вера, способность яростно верить вопреки очевидности – это, пожалуй, был главный ресурс сталинизма. Ресурс, который он получил в наследство от тысячелетней культурной традиции России – и проел на несколько поколений вперед. Сегодня и хотелось бы верить – да не получается. Тем более – в Сталина.
Так что одно дело – завоевать территорию, и совсем другое – наполнить ее обильной и разнообразной жизнью. Вторая задача сложней. Для СССР она оказалась неразрешимой – Союз так и не смог преодолеть порог перехода от экстенсивной экономики к интенсивной. Видимо, для этого необходимы частная собственность и характерные для нее мотивационные механизмы, связывающие человека с пространством, которое им творчески преобразуется. По всем направлениям, а не только по тем, которые гениально указаны великим вождем.
В сталинском СССР история, если пользоваться выражением Салтыкова-Щедрина, прекратила течение свое. Время потеряло смысл. Оно как бы заместилось Великим Пространством. То обстоятельство, что на отечественной сцене спустя 50 лет появился сталинский биограф Н.И. Капченко, – знак возвращения какого-то подобия жизни в застывшее время сталинизма. И одновременно – симптом его необратимого разложения. Стремясь подтянуть образ Сталина к современности, биограф старательно подбирает рациональные (с его точки зрения) объяснения, почему вождь «объективно» был вынужден принимать те или иные некрасивые решения. И тут срабатывает недоступное простодушному биографу, но хорошо ведомое Сталину тайное знание: миф должен быть прост и блистательно иррационален. Попытки рационализировать его бессмысленны. Если вы хотите остаться в рамках безукоризненного сталинского дискурса – просто отсекайте от сознания вверенного вам народа лишние факты. А коли отсекать вы уже не в силах – значит, мифу конец.
Новый, хоть бы и комплиментарный, взгляд уничтожает и сводит к ничтожеству самый миф – величественный и косный. «Деконструирует» его, если по науке. А вместе с мифом рушится и государственное пространство, которое он идеологически скрепляет.
И если по части апологии сталинизма советское обществоведение не нашло ничего лучшего, то плохи же его дела.
═
* * *
═
Боюсь, плохи и наши общероссийские дела тоже. Потому что все больше признаков, что именно военно-бюрократические методы, почерпнутые из плохо изученного и скверно понятого сталинского наследия, власть пытается использовать для обеспечения единства страны. Вместо того чтобы возможно скорее развивать горизонтальные связи.
Единого идеологического пространства на преклонении перед Сталиным и СССР уже не построишь. Более того, нет уверенности, что единое идеологические пространство вообще есть смысл строить. В современном, открытом для информационных сквозняков мире это вещь трудно вообразимая. Куда значимее такие феномены, как единое экономическое, единое правовое, единое инфраструктурное пространство┘
Итог же приложения сталинского опыта к современному нашему госстроительству предвидеть несложно: единство бюрократической иерархии, может, и будет обеспечено. Ненадолго. А вот как эта властная пирамида будет крепиться к земле, не сдует ли ее ветер неизбежных культурно-информационных перемен – вопрос открытый. И что потом будет с Россией: то же, что с СССР?
Это вопрос ближайших лет. О более долгосрочной перспективе можно сказать одно: сталинизм если и бродит где, то уж точно не по Европе. Ну, если только по Приднестровью и Белоруссии. А в основном – по Туркмении, по КНДР, еще по десятку-другому стран Азии, Африки и Латинской Америки. Да и то не в полный рост. В более продвинутых государствах, в том числе уже и в России, он встречается лишь в оранжерейных условиях – у особых ценителей антиквариата. В карликовом виде. Как экзотическое приложение к модной московской квартире: в сталинском доме, с видом на набережную. С привидением под лестницей. Первый и последний этажи не предлагать┘
