Анатолий Вишневский
В современной городской семье рождается один, максимум два ребенка, и с этим надо считаться.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Газеты уже сообщали, что разработан проект Концепции демографической политики России на период до 2025 года. Недавно прошло его обсуждение с участием первого вице-премьера Дмитрия Медведева.
Требуется определенность
Безусловно, такая концепция нужна. Ведь решение демографических проблем России невозможно без широкого общественного согласия во взглядах на эти проблемы, на пути их преодоления и без определенного единства действий. Сейчас такого согласия и такого единства нет: на острейшие вопросы, которые ставит жизнь, нередко отвечают по-разному, исходя из сиюминутных соображений, политических пристрастий и т.п.
Существует, правда, Концепция демографического развития страны, принятая в 2001 году, но ее влияние ощущается слабо. Она перегружена деталями, не относящимися к концептуальному уровню.
Вот пример. В Концепции 2001 года сформулирована цель: стабилизация численности населения и формирование предпосылок к последующему демографическому росту. Насколько мне известно, эта цель ставится и в новой концепции. То есть на государственном уровне стратегический выбор сделан: сокращение численности населения страны нежелательно.
Но демографы понимают, что стабилизация, а тем более рост населения России в обозримом будущем возможны только при условии постоянного притока большего или меньшего, но в любом случае немалого числа иммигрантов. Общественное же мнение у нас не очень расположено к их приему. Даже очень высокопоставленные государственные люди нередко высказываются против решения демографических проблем России за счет миграции.
Заглядывали ли они в официальную концепцию? Ведь в ней в качестве одной из задач четко названо «регулирование миграционных потоков в целях создания действенных механизмов замещения естественной убыли населения». Но этот ключевой тезис стоит в одном ряду с явно декларативными пунктами: тут и «всестороннее укрепление института семьи как формы гармоничной жизнедеятельности личности», и «улучшение качества жизни хронически больных и инвалидов», и т.п. Получается, что речь идет о вещах в равной степени очевидных. А значит, тезис о регулировании миграционных потоков оказывается как бы выведенным из поля напряженного обсуждения, его концептуальный статус – пониженным, и он перестает быть ориентиром для реальной политики.
Мне кажется, что новая концепция, тем более что теперь она будет называться Концепция демографической политики (а не развития, как прежде), должна внести большую ясность в этот приобретающий все большую остроту вопрос, прямо указать на связь между поставленной целью и миграцией как одним из главных средств ее достижения.
Правда, недавно глава Росздрава Юрий Беленков заверил, что через пять лет уровень рождаемости у нас сравняется с уровнем смертности. Скорее всего уважаемого главу Росздрава подвели некомпетентные консультанты. Мне не известны ни официальные, ни неофициальные прогнозы, которые давали бы основание для подобных заявлений. Тем не менее, если политиками, принимающими решение, будет признано, что Росздрав и его эксперты правы, то Концепция должна отразить именно эту позицию и снять вопрос о компенсирующей миграции. Единственное, чего в ней не должно быть, это неопределенности, позволяющей впоследствии не обращать на нее никакого внимания. Ибо концепция должна давать понятные всем ориентиры.
Сегодняшняя российская демографическая ситуация породила ряд проблем, с которыми общество ранее не сталкивалось, – они-то и требуют концептуального осмысления. Я думаю, что для этого необходимо представлять себе истоки нынешней ситуации, более вероятные и менее вероятные сценарии будущего и связанные с каждым из них проблемные узлы.
Вокруг смертности
Таких главных узлов не так уж много. Это прежде всего весь комплекс проблем, связанных с высокой смертностью. Нам уже более 40 лет не удается переломить неблагоприятные тенденции смертности, в то время как в большинстве развитых стран она непрерывно снижается. Сегодня по уровню продолжительности жизни мы отстаем от многих из них на 10–15 лет. Причем это катастрофическое неблагополучие локализовано, затрагивает смертность вполне определенных возрастно-половых групп от вполне определенных причин. Соответственно должны быть выбраны и стратегические приоритеты.
В свое время таким приоритетом была борьба с детской смертностью. В 1970 году у нас на первом году жизни умирало 23 младенца из каждой тысячи родившихся, а в странах Европейского союза (ЕС-15) – 23,4; в 1985 году – соответственно 20,7 и 9,9. Сейчас у них – меньше 5, у нас – 11: отставание сохраняется, но тенденция позитивная, каждый год приносит новое снижение смертности.
А вот со смертностью взрослого, особенно мужского населения, причем в основном от устранимых причин, положение действительно катастрофическое. Ожидаемая продолжительность жизни мужчины, достигшего 30-летнего возраста, у нас сейчас примерно такая, как в начале XX века, и существенно ниже, чем в середине 60-х. Именно здесь нужны концептуальные политические решения, способные переломить ситуацию.
Это вовсе не означает ослабления внимания к проблемам детской смертности или каким-то другим проблемам, которыми занимается Росздрав. Но нет никакого смысла представлять перечень его рутинных «уставных» задач в качестве концептуальных решений общегосударственного уровня.
Все знают, например, как тесно наша высокая смертность связана с особенностями потребления алкоголя в России. Стране нужна продуманная алкогольная политика, и это – задача концептуального уровня. Простое же упоминание снижения алкоголизма в одном ряду с такими декларативными задачами, как пропаганда здорового образа жизни или внедрение рационального питания, означало бы снижение значимости проблемы и, по сути, отказ от ее решения.
Контрацептивная революция
Сейчас много говорят о росте рождаемости. Это тоже один из проблемных узлов нашей демографической ситуации, и развязать его очень трудно, с этим не справляются многие вполне благополучные страны, которые не знают наших проблем со смертностью. Существует общее согласие по поводу того, что рождаемость у нас очень низка и что нужна какая-то политика, способствующая ее повышению. Но какая? Здесь ведь тоже возможны различные стратегии.
Международный опыт говорит о том, что наибольший успех приносит политика, учитывающая образ жизни современной городской семьи, в которой оба родителя имеют профессиональное образование и работают. Этому соответствует стратегия семейной политики, ориентированная на то, чтобы облегчить женщине совмещение материнства с работой или учебой, избежать ее ухода на долгий срок с рынка труда и минимизировать тем самым потери ее трудового дохода. Для нас это важно еще и потому, что мы входим в период быстрого сокращения числа лиц трудоспособного возраста.
Но существуют и другие взгляды на семейную политику. Скажем, недавно московский мэр выступил с предложением предоставлять матерям семилетний отпуск по уходу за ребенком. Раздаются голоса, предлагающие платить матерям зарплату за воспитание собственных детей или, во всяком случае, наращивать разного рода пособия и льготы, позволяющие женщине не работать. Эти и подобные меры, даже если об этом не говорится прямо, ориентированы на вывод части женщин с рынка труда и в неявном виде подразумевают сохранение низкого уровня трудовых доходов, потерю которых для семьи легко компенсировать. Так формируется другая стратегия. Следовать одновременно обеим невозможно, нужно сделать концептуальный выбор. И только когда такой выбор сделан, можно разрабатывать программы конкретных действий.
С рождаемостью связан и еще один вопрос, который давно ждет концептуального ответа. Известно, что в России очень велико число абортов, мы до сих не прошли через «контрацептивную революцию», давно превратившую аборт в большинстве развитых стран в маргинальное явление. Быстрому вытеснению аборта препятствует часть нашего общественного мнения, выступающая одновременно и против аборта, и против контрацепции. Но ведь никто не ожидает, что современная средняя россиянка будет рожать 8 или 10 детей, – физиологически это вполне вероятно для замужней женщины, живущей в нормальном браке, если она не прибегает к контрацепции либо аборту. Но нельзя ставить в один ряд и то, и другое. Мне кажется, что в концепции должно быть определенно выражено отношение к аборту как к явлению, нежелательному по медицинским и нравственным соображениям. И столь же определенно должно быть сказано, что государство, признавая право женщин и мужчин решать вопрос о рождении у них детей, в том числе и право на аборт, считает необходимым бороться с абортом путем совершенствования служб и средств, позволяющих избежать нежеланных зачатий.
Мигранты и... мигранты
Наконец третий проблемный узел – миграция. Есть мигранты и мигранты. Одни приезжают в Россию, чтобы укорениться здесь навсегда, другие – поработать и уехать. Какие России нужны больше, на кого она должна делать ставку? Каким должно быть соотношение тех и других?
В печати, в выступлениях политиков постоянно повторяется мысль о том, что нам нужно привлекать квалифицированную рабочую силу. Но массовая миграция никогда не состоит из носителей высокой квалификации. Крупные миграционные потоки – и внутренние, и международные – всегда складывались и складываются из крестьян, едущих в города. Это миллионы людей, которые нуждаются в последующей «перековке», в интеграции в принимающий социум – т.е. в усвоении городского образа жизни, овладении городскими профессиями. Если это не вполне получается у них самих, то удается их детям. Нынешние «коренные» москвичи и петербуржцы, парижане или ньюйоркцы – в основном потомки сельских мигрантов, которые уже забыли, как тяжело шло «укоренение» их дедов и прадедов. Какой должна быть стратегия такого укоренения сегодня, как избежать болезненных перекосов, ведущих порой и к политическим потрясениям, – вот центральный вопрос концепции.
«Каждый легальный иммигрант должен получить возможность стать гражданином России», – эта фраза из президентского Послания 2005 года посылает обществу гораздо более внятный сигнал об интеграции, чем длинный перечень задач тактического уровня, относящихся к компетенции Федеральной миграционной службы. Однако если включить ключевую задачу интеграции в подобный перечень наряду с десятком или двумя других, намного более частных, то сигнал оказывается заглушенным и остается неуслышанным. Когда наблюдаешь, как в течение одного года появляются решения или предложения о либерализации регистрации мигрантов, запрете им торговать на рынках, обязательном изучении ими русского языка, миграционной амнистии и т.п., то с тоской вспоминается старинное выражение: «без царя в голове». Сумма таких предложений никогда не сложится в концепцию. Хотелось бы, чтобы концепция наметила основные вехи политики, призванной обеспечить безболезненное превращение мигранта из вчерашнего чужака в гражданина России, а детали разрабатывались бы после этого.
* * *
Конечно, дьявол кроется в деталях, и любая политика реализуется в конкретных мерах. Но любое управление предполагает иерархию принятия решений. Для того чтобы они не противоречили друг другу, чтобы исполнители решений не вели себя, как лебедь, рак и щука, нужен общий камертон. Таким камертоном для демографической политики и должна стать ее государственная концепция. А если вы хотите, чтобы по камертону можно было настраивать музыкальные инструменты и одновременно играть на нем как на гитаре, то у вас не будет ни камертона, ни гитары.
