Александр Алтунян
Сегодня монопольно работающие СМИ формируют единую картину мира для масс.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Сегодня часто говорят об отсутствии идеологии у российского правящего класса. Это не так. У него есть идеология. Называется эта идеология – идеология Здравого Смысла. В самом общем виде она выражается в таких нетривиальных истинах: от добра добра не ищут; плетью обуха не перешибешь; кто девушку обедает, тот ее и танцует; он – начальник, а вы – умный человек и сами все понимаете.
Спорить не положено?
В каждом своем выступлении – а выступать им приходится часто, надо ведь занять время на федеральных и местных каналах и в радиоэфире, – апологеты режима ищут и находят слова, понятия, образы, идеи, чтобы донести свою идеологию до возможно большего числа слушателей и зрителей. И здесь появляются такие понятия, как «мы – партия здравого смысла», «суверенная демократия», «план Путина», «наследник», «оппозиционная журналистика», «расчленение России». По самому факту своего монопольного присутствия на федеральных каналах именно апологеты нынешнего режима формируют сегодняшнюю картину мира для массовой аудитории: они называют основные проблемы сегодняшнего дня, формируют дискурс, подбирают ключевые понятия и понятийный аппарат; наконец, что особенно важно, они наделяют предлагаемые новые формулы первичными ценностями и смыслами. Именно с такими смыслами последние несколько лет эти понятия транслируются для нашей аудитории по всем федеральным каналам. И уже выросло молодое поколение, которое других смыслов не то что не знает, но не принимает их всерьез.
Самая примитивная дичь, еще несколько лет назад бывшая риторикой маргинальных идеологов, сегодня, санкционированная властью и настойчиво транслируемая теле- и радиоящиком, оказывается сильным и опасным аргументом. В отсутствие реального спора, прямого столкновения эти доводы действуют на аудиторию, бьют ее по темечку, втемяшивая свои несложные прописи. О том, что все эти «планы» и «вертикали» – все же дичь полная, которую сама власть не принимает всерьез, говорит, например, такой факт, что дети столпов режима отсылаются за образованием в Европу, а не в Венесуэлу, Иран и Белоруссию. Но для массового потребления стараниями кремлевских пиарщиков уже нарисована вполне определенная картина мира, и действиями политиков активно создается реальность в духе соответствия этой картине мира.
Вот именно полемику с этими прописями авторитаризма я и хотел бы начать на страницах «НГ». Опять пришло время поговорить о простых вещах. О достоинствах конкуренции, об опасностях авторитарной власти, об объективности и «оппозиционности» в журналистике.
Для начала несколько разъяснений. У современного российского политического дискурса есть несколько важных свойств.
Первое. Он формируется властными структурами. Этот властный дискурс по-советски самодостаточен, развивается из себя самого, общество не принимает участия в его формировании. Точнее, принимает участие пассивное, реагируя на предложенные властью перлы и изумруды.
Второе. В дискурсе есть спор, но спор как бы скрытый, установка на спор отсутствует – как нам объясняют – по причине отсутствия достойного оппонента. А подразумеваемый оппонент, то есть тот, с кем власть неявно полемизирует, – это не заблуждающийся человек и не человек других взглядов, это – враг.
Верно и обратное. Для оппонентов режима «кремлевские» – политики и идеологи – это образ зла, для кого-то – бытового, для кого-то – кромешного. Кремлевских идеологов и политиков демонизируют и уничижают, превращая их в бесов и бандитов, а с бесами, идиотами и бандитами спорить и трудно, и не о чем. И тем не менее спор с ними, с их видением мира, с их описанием мира, с их представлениями о правильном и ложном – это единственный путь медленного выхода из сегодняшнего застоя. Спор не как одномоментный акт определения оппонента как врага России и прогресса или выявление его шакальей сущности, а спор как способ существования политической и социальной системы.
Власть отказывает мне в споре, власть заранее назвала оппонента шакалом и прислужником враждебных зарубежных государств. Но это ее проблемы, проблемы ее взгляда на мир. Я же считаю необходимым оспаривать ее доводы и ее права на монопольное владение истиной.
И начну я с так называемой «оппозиционной журналистики» и с журналистики «проправительственной». Первый из этих терминов, как и большинство современных терминов, – это голос правящего режима. Термин получил широкое распространение, и им пользуются иногда и журналисты, и политики, совсем не жалующие режим. И кажется, что ничего тут нет неправильного, – есть «проправительственная журналистика» (последний раз автор слышал о ней в выступлении Максима Шевченко) и есть «оппозиционная». Первая радуется успехам, объясняет или скрывает промахи и содействует консолидации общества вокруг правительства, укрепляет государство. В единстве сила, в разъединенности и своекорыстии – слабость. А оппозиционная журналистика «смакует» промахи и неудачи и, критически их обсуждая, ослабляет государство. Вот примерно так апологеты проправительственной журналистики смотрят на сегодняшний порядок вещей.
О старом и новом
Проблема проправительственной и оппозиционной журналистики проста как валенок и состоит в следующем. Ни журналистика, нацеленная на пропаганду и апологетику правительства, ни журналистика, ставящая своей целью его дискредитацию и подрыв, не являются журналистикой. Это пропагандистские листки, «приводные ремни», если кто-то еще помнит ленинские фразы, это – пиар, реклама, это черный пиар, пресс-релизы и все что угодно, но не журналистика. Современная журналистика отличается от проправительственной или оппозиционной журналистики примерно так же, как листок-вкладыш к новому лекарству от всех болезней отличается от официального заключения Минздрава.
Не современные идеологи выдумали противопоставление проправительственной и оппозиционной журналистики; мы вернулись к российской ситуации конца XIX – начала XX века. Возможно, это не было намеренно, и все получилось силою вещей, результатом практических мер, применяемых ad hoc. Когда закрыли все независимые каналы ТВ, когда доступ к телеэфиру стал регламентироваться из Кремля, то вся согласившаяся с новыми правилами журналистика стала называться проправительственной, а вся сколько-нибудь возражающая против этой монополии – «оппозиционной». И так будет до тех пор, пока власть будет вмешиваться в деятельность СМИ.
Современную журналистику (это, естественно, журналистика западная, европейская и американская), если очень упрощать, отличают от журналистики «древней» (каковой и является наша российская журналистика) три важнейших качества. Первое. Современная журналистика ставит перед собой одну-единственную задачу: дать людям информацию плюс мнение разных важных и интересных комментаторов, плюс развлечение, плюс социализацию, плюс просвещение, плюс адсорбент для кошачьей мочи, но прежде всего – информацию. И эта информация, как любой хороший продукт, должна быть отобрана и подана по определенным правилам: она должна быть полной, значимой, объективной, а также важной и интересной для аудитории.
Второе важнейшее условие, которое превращает журналистику древнюю в журналистику современную, – это многообразие рынка СМИ, прежде всего разнообразие интересов, политических и коммерческих.
И третье. Журналистика должна жить как всякая другая индустрия – то есть свободно. Возникновение монополии быстро приводит к застою индустрии и ее деградации.
Почему? Потому что всегда очень важно было иметь объективную информацию, а в современном мире это важно в особенности. Это касается не только статистической, финансовой, экономической информации, но и информации политической, общественной.
Поговорим об этом подробнее.
Искаженная оптика
Журналистика – лишь одно из средств передачи информации. Есть письма и телефон, есть пресс-релизы и пиар-акции, есть сплетни и блоги. Но журналистика – важнейшее из средств массмедиа. Важнейшее именно в силу принятых в ней принципов сбора, отбора и подачи информации, одним из которых является объективность. Все другие медиа по определению, по своей функции обслуживают чьи-то частные интересы: фирмы, власти и т.д. Конечно, есть исключения, конечно, есть недобросовестная игра. Но там, где журналистика свободна, журналистское сообщество создает механизмы самоочищения, выявляя недобросовестных игроков, а иногда и устраняя их.
Когда я говорю: самое важное из массмедиа, я имею в виду тот факт, что весь современный мир невозможен без профессионально собранной, отобранной и поданной информации. Часто профессионализм и журналистская добросовестность при сборе информации важнее узкой профессионализации. Все профессионалы читают газеты, все бизнесмены и аналитики спецслужб читают прессу. Секретные доклады лучших разведслужб состоят в основном из данных, почерпнутых из открытой прессы. Современная журналистика, свободная, объективная и конкурентная, – это не прихоть либералов и демократов, это насущная необходимость современного мира.
Единственно возможным условием работы всех существующих современных систем (государственных, финансовых, экономических, социальных) является работа в рамках открытой, проверяемой и объективной, конкурентной информационной среды. Именно эта среда помогает распознать внешние риски и внутренние дефекты, распознать угрозу и найти купирующее ее решение. Любая попытка хоть как-то ограничить конкурентность или объективность информационной среды (например, приняв на государственном уровне идею: «планы Путина – планы России») искажает, деформирует мировоззренческую оптику, становится тромбом на пути информационных потоков, негативно влияет на работу всех систем государства. Значительно увеличиваются риски, затраты на компенсацию этого тромбоза. Чем более политизирована информация, чем более она является про- или антиправительственной; про- или антиамериканской и пр. и пр., тем больше забиты тромбами каналы информации, тем больше нужно дополнительных обходных шунтов, тайных спецслужб, силовых механизмов, денежных вливаний, чтобы поддерживать общую государственную систему на плаву. И ни один из этих обходных каналов не может полностью компенсировать ту функцию, которую выполняют обычные СМИ, работающие в свободном режиме.
Путь к краху
Я не хочу сказать этим, что все дело именно в том, что планами России решили назвать именно планы Путина, что именно путинские планы особенно порочны. Они не более порочны, чем любые частные планы, превращенные в абсолютные истины. Любые представления об актуальном состоянии экономики, политики, общества и об отличиях этого состояния от представляющегося на данный момент идеальным каждый день, каждую минуту должны подвергаться сомнению, проверке и возможному изменению. Причем не только со стороны самого субъекта, формирующего планы, но и с внешней стороны, со стороны оппонентов, критиков, конкурентов. Таким образом, постоянно изменяясь, система продолжает работать и одновременно приспосабливаться к изменяющейся конкурентной среде. Отключение хотя бы одного информационного канала будет равносильно отказу от возможности услышать сигнал опасности, иногда мнимой, иногда смертельной. Попытка вместо отключенного для общества канала наладить внутренний для личного пользования власти не сможет дать полноценного результата, как и попытка восстановить кровообращение в обход закупоренной тромбом артерии.
Я даже не говорю о возможности того, что планы какого-то руководителя и изначально не предполагались в качестве общенационального блага, а являлись благом для узкого круга лиц. Но и в том случае, когда руководство страны, армии и других систем и институтов искренно хочет добра, само наличие легально доминирующей «проправительственной журналистики» – это заведомый удар по осуществлению ими своих планов. По той же простой причине в современной парадигме мира нет постоянных интересов, нет раз и навсегда установленных идеалов. То, что было истиной и идеалом вчера, сегодня оказывается путем к краху. Золотой стандарт, наличие колоний, полная свобода рынка, полная занятость, армия, очищенная от «врагов народа», блага единомыслия сегодня критикуются, подвергаются сомнению и отвергаются в пользу других решений.
Еще важный фактор. В современном мире по большей части хорошие вчера идеи отвергаются в пользу других идей, лучше приспособленных к изменившимся условиям, и обычно идеи уходят вместе с их носителями. А вместо них приходят новые люди с новыми идеями. Предположить хотя бы на время, что есть нечто полностью совпадающее с будущим развитием сложной системы, – значит обречь эту систему на многообразные риски, на лихорадочные попытки их устранения, а потом в конце концов на бесславный крах всей системы.
Лихорадочные попытки устранить возникающие риски не путем корректировки или смены «планов», а путем налаживания искусственных компенсаторных механизмов требуют иногда очень больших жертв и затрат, как это было в СССР: система цензуры, глушилок, рабского труда, реквизиций, всеобщего дефицита, институтов по принуждению и поддержанию страха. Сегодня для обеспечения стабильности системы помимо института страха, совсем не такого мощного, как в СССР, используется механизм финансовых вливаний. Это, конечно, лучше, чем массовые репрессии, но действуют эти финансовые механизмы за счет общества. Неконкурентоспособные механизмы руководства современной России, действующие в закрытой информационной среде, выживают только за счет существующих на данный момент финансовых накоплений – другими словами, только за наш с вами счет. За все ошибки современной политической системы мы с вами заплатим и в прямом (финансовом), и в переносном смысле, то есть политическим и экономическим застоем.
