Александр Соловьянов
Обама красноречив, но многие глухи к его красноречию.
Фото Reuters
Есть масса подводных камней в американской политике, таких, какие совершенно пока неcущественны в политике российской. Практически все они морального свойства.
Вот лишь некоторые из них
Имеют ли женщины право на аборт, когда прибавление в семействе нежеланно, или же аборт равен убийству еще не родившегося человека, как гласят догматы Республиканской партии и Католической церкви?
Могут ли геи служить в армии? Или того пуще, имеют ли они право на однополые браки (уже узаконенные в пяти американских штатах)? Какую позицию должны занять по этому поводу федеральные власти?
Имеют ли право следователи применять пытки к самым закоренелым из террористов, если эти террористы могут знать о планах своих товарищей?
Имеет ли президент право закрыть тюрьму в Гуантанамо (Гитмо – на местном жаргоне), в которой отбывают бессрочное заключение террористы, взятые в плен с оружием в руках на поле боя, и которая стала пятном на моральной репутации Америки в мире?
Овация в Нотр-Даме
Для властей в России эти порою непреодолимые моральные сложности практически не существуют. У нас все просто.
Не то что однополые браки геев, даже их публичные манифестации беспощадно разгоняются спецназом. Справедливости ради скажем, что американцам с этим сложнее, они помнят, как еще полвека назад точно так же разгонялись манифестации другого дискриминируемого вопреки Конституции меньшинства – черного, а сегодня вот избрали себе черного президента. Иначе говоря, опыт научил их понимать демократию не как «тиранию большинства», по выражению Алексиса де Токвиля, но как защиту меньшинства.
Пытать ли закоренелых террористов? Нет вопроса (насчет незакоренелых, впрочем, его нет тоже).
Кто отважится подвергнуть сомнению решение президента открыть или закрыть какую бы то ни было тюрьму? И вообще, при чем здесь президент?
Бараку Обаме, однако, приходится беспрерывно – и с риском для репутации – маневрировать между этими моральными подводными камнями. И, к чести его, он бесстрашно бросался во всех этих случаях в бой. И всегда до сих пор выигрывал. Вот совсем недавний пример. Принято в Америке, что каждый год президент произносит напутственную речь перед выпускниками какого-нибудь университета, а тот преподносит ему почетный докторат. Десятки университетов соревнуются за честь иметь в качестве спикера на своем выпускном вечере самого президента.
И что же? Из всех приглашений Обама выбрал твердыню католицизма, университет Нотр-Дам в Индиане, где все СМИ единогласно предрекали ему как противнику запрещения абортов бойкот и массовые демонстрации протеста. И само даже присуждение почетного доктората было поставлено под сомнение. А он поехал именно в Нотр-Дам – и выиграл. Протестующих оказалось 300, а 12 тыс. студентов устроили президенту овацию.
Политика против морали
Не прошло и месяца, как Обама повторил эту отчаянно рискованную операцию в Каирском университете – перед совершенно другой аудиторией, на другом конце света. И многократные овации, устроенные ему египетскими студентами, свидетельствовали, что он выиграл снова. Увы, в промежутке между двумя этими победами подтвердилась – в который уже раз – справедливость русской поговорки, что «конь и о четырех ногах спотыкается». При бесстрашном темпераменте Обамы это в конце концов должно было произойти. И произошло, причем во внутренней политике, а потому практически не было замечено российскими СМИ. Я говорю о первом поражении Обамы.
С самого начала президентской кампании единодушным, казалось, требованием большинства избирателей было закрыть Гитмо. Не ощущала себя комфортно Америка с зияющей моральной прорехой на своей репутации. «Я чувствую всеми фибрами души, что никогда не станет безопасной страна, – говорил Обама, – изменившая своим фундаментальным ценностям». В первую очередь – правосудию. Тюрьма Гуантанамо была не только символом такой измены, она еще и поссорила с союзниками и создала в тысячу раз больше террористов, чем в ней заключено. Все выглядело логично. До такой степени логично, что соглашался с этим и соперник Обамы на выборах – сенатор Маккейн.
Но соглашался он с Обамой лишь до тех пор, пока не потерпел поражение. А дальше вступила в игру политика. Первым же своим президентским указом Обама распорядился закрыть Гитмо не позднее 22 января 2010 года. И уже на следующий день Маккейн совершил разворот на 180 градусов. Он задал роковой вопрос, которому суждено было стать провозвестником первого поражения Обамы: «А что станем мы делать с террористами, когда закроем Гитмо? Куда мы денем 241 самого оголтелого врага Америки?»
Республиканцы, которые после триумфа Обамы на глазах превращались в уходящую натуру, тотчас же сделали этот вопрос символом своего возрождения. «Хотите ли вы видеть по соседству с собой террористов?» Вопрос громом прокатился по Америке. Такова мощь демагогии в политике.
 Будни Гуантанамо в 2002 году: так пытали террористов. Фото Фрэнки Роберто |
Не ждали
В принципе этого следовало ожидать. Ведь главным инструментом политической стратегии республиканцев при Буше как раз и была игра на страхе. Но масштабов, которые приняла республиканская кампания «Держать убийц в Гитмо!», Обама не предвидел. Того, что самому популярному из консервативных радиокомментаторов Рашу Лимбо удастся сделать модными в стране майки с надписью «Клуб Гитмо – безопасность Америки!», он не предвидел тоже. Не предвидел и популярности ролика на телевизионном канале «Фокс ньюс», где на фоне пылающих башен-близнецов изображены те самые террористы из Гитмо в сопровождении вопроса: «Хотите вы видеть их своими соседями?»
Конечно, это чистейшая демагогия. В Америке более чем достаточно «тюрем максимальной безопасности» (maximum security prisons), из которых никогда еще не сбежал ни один заключенный. И к тому же томятся в них 246 таких же, как в Гитмо, террористов, только арестованных в США, и ничего ужасного из-за этого не случилось. Так что страшилки противников не особенно сложно было и отбить, если бы... Если бы к ним неожиданно не присоединились и вчерашние союзники – демократы. И под тем же лозунгом: «Чур, не в моем штате!» В конце концов они ведь тоже конгрессмены и им предстоит переизбираться.
В итоге обе палаты Конгресса подавляющим большинством впервые отказали президенту, не выделили 80 млн. долл., которые он просил для закрытия Гитмо. Отказали, правда, как бы временно, до тех пор, покуда им не будет представлен подробный план размещения террористов на американской территории. Но, поскольку большинство продолжает дружно скандировать: «Чур, не в моем штате!», едва ли устроит их какой бы то ни было план.
На этом фоне заявление лидера республиканцев в Сенате Митча Макконелла, что «обещание Обамы с самого начала было ошибкой», звучит зловещим предостережением. А Джим Моран из Вирджинии – демократ! – заверил палату, что его избиратели готовы к восстанию в случае, если террористов из Гитмо будут судить в его штате. Вот тут главная закавыка и обнаружилась.
А судьи кто?
Либеральная Америка, основной электорат Обамы, тоже усомнилась в своем избраннике. По противоположным, конечно, причинам. Что изменится, спрашивает она, если тюрьма Гуантанамо переместится в Америку? Кто будет судить ее узников – все те же бушистские военные трибуналы (пусть даже Обама и обещает предоставить подсудимым адвокатов)? А что будет с теми, кого трибуналы не смогут ни осудить – за недостатком улик, – ни освободить? Просто потому, что они и не обещают покинуть ряды джихада после освобождения?
Но если отпустить их на волю в Америке нельзя и депортировать в страны их происхождения нельзя тоже – запытают ведь до смерти, – то что с ними делать? Обама обещал разработать правовую базу, которая создала бы возможность «продолжительного заключения» особо опасных террористов. Но ведь это равносильно пожизненному заключению – без судебного приговора! Так чем же решение Обамы отличается от бушистской практики? Положение у президента, согласитесь, хуже губернаторского.
Драма
Кульминации эта моральная головоломка достигла 21 мая, когда, немедленно после речи Обамы в Государственном архиве, все телевизионные каналы транслировали – полностью – выступление бывшего вице-президента Дика Чейни, обвинившего Обаму в роковом ослаблении национальной безопасности страны. Тут противостояние дошло до неслыханного драматизма (даже если вспомнить аристотелевское определение – до трагедии: обе стороны были – или казались – правы).
Торжественные мраморные стены архива, где хранятся и Декларация независимости, и Билль о правах, подчеркивали обамовское толкование фундаментальных ценностей США: таковыми, по мнению президента, являются свобода и правосудие. Чейни предложил другое толкование фундаментальных ценностей: чтобы наслаждаться свободой и правосудием, мы сперва должны выжить. Именно этой, центральной для человека, ценности и угрожают, как показали события 11 сентября, террористы. И потому превыше всего безопасность, какими бы средствами она ни достигалась – пусть пытками, пусть бессрочным заключением без суда и следствия, как в Гуантанамо, пусть чем угодно. Вот почему, демонстративно отказываясь от этого императива, Обама ослабляет национальную безопасность США.
Конечно, ораторские способности Чейни не идут ни в какое сравнение с блестящим красноречием Обамы, конечно, рассуждения Чейни звучат непристойно, но какой смертный посмеет отрицать, что в них тоже есть правда?
Ясно, что в таком, взмывшем до философских высот, моральном поединке победить Обама не мог. Никто не смог бы. А не победив, он потерпел свое первое поражение – независимо от того, чем кончится контроверза с закрытием тюрьмы в Гуантанамо.
* * *
Впрочем, я уверен, что – вопреки злорадным ухмылкам недоброжелателей и в Америке, и в России – слово свое Обама сдержит. Зловещая тюрьма будет закрыта (несмотря даже на успех республиканской кампании: как свидетельствуют результаты последнего опроса, публика в Америке, похоже, передумала. Лишь 30% опрошенных считают теперь, что закрытие тюрьмы в Гуантанамо улучшит имидж США в мире, а 16,7% полагают даже, что оно его ухудшит).
И предстоит еще Обаме, скорее всего, победить и во многих маячащих впереди битвах, выиграть которые не удавалось пока ни одному президенту. Во всяком случае, в том, что касается всеобщей медицинской страховки, это не удавалось никому со времен Гарри Трумэна (1940-е годы), а в том, что касается энергетической независимости страны, – со времен Ричарда Никсона (1970-е).
Но тень этого первого поражения всегда будет висеть над его будущими победами. Просто потому, что в сегодняшнем взбаламученном мире моральные проблемы порою, как обнаружилось, и впрямь не имеют решения. Десятилетием-двумя позже предстоит это еще понять и России.
