Сергей Алексеев Россия – страна с уникальной государственно-политической культурой, с расколом между догосударственными ценностями и тиранической имперской властью. Страна долиберальной «промежуточной цивилизации», притом «выросшей под сильным влиянием стран с господством либеральных ценностей» (Александр Ахиезер) и стремящейся в том или ином виде реализовать эти либеральные ценности. И в то же время Россия не выстрадала свою Конституцию с точки зрения ее правовой настроенности, положения человека в обществе.
Самое несообразное, что произошло с конституционной идеей в России, – это ее перехват большевиками-ленинцами и использование в целях, в корне противоположных тем, во имя которых сложился этот институт демократии и права.
Бремя иллюзий
Четыре момента представляются наиболее существенными.
Во-первых, альтернативами устраненных из текста одиозных формулировок типа «диктатура пролетариата» стали те категории и начала, которые фактически осуществляли тираническую деятельность, – Советское государство, действующее в виде всевластных Советов «снизу доверху», «социалистическая законность». Во-вторых, в тексте конституций в различных вариантах закреплялось безусловное верховенство Коммунистической партии. В-третьих, в Конституции не содержалось ничего, что могло хоть в какой-то степени препятствовать реальному, фактическому всемогуществу партгосноменклатуры, верховных инстанций Коммунистической партии. И, наконец, в-четвертых, Конституции 1936 и 1977 годов, нашпигованные как бы демократическими формулами и лозунгами (вроде «все для человека, все во имя человека»), создавали иллюзию некой демократии «нового и высшего» типа и «передового» права, доселе невиданного по уровню развития.
После распада СССР сразу же возникла неотложная задача: создать новую, юридически полновесную Конституцию для России, центрального государственного образования в СНГ.
В начале 1992 года, когда, как представлялось многим, Россия наконец-то вырвалась из пут коммунизма и начались кардинальные экономические реформы, крепла уверенность в том, что аналогичные акции совершатся также и в политической области. Увы, и в той ситуации, когда, по всем данным, как будто были повержены основные устои ленинско-сталинской, большевистской тоталитарной системы, Россия все же вновь попала под власть соблазнительных, манящих миражей, иллюзий.
Эти иллюзии затронули те экономические акции, которые были названы кардинальными реформами. Иллюзии оказались весьма сильными и в планах конституционного обновления.
При более обстоятельном анализе подготовленного тогда конституционного проекта выяснилось, что это при всех очевидных достоинствах все же эклектичный документ, закрепивший конституционные формы и принципы различной политической ориентации (конституционная комиссия была образована пропорционально партийному составу депутатов, в котором доминировали коммунистические и прокоммунистические, просоветские деятели). Советские конституционные традиции давали о себе знать теоретико-декларативными формулами, а главное – попавшими в проект императивами коммунистической правовой идеологии.
Содержавшиеся в конституционном проекте громкие фразы о «верховенстве права», о «нерушимости прав и свобод человека» и т.д., по сути, прикрывали главный постулат марксистской правовой доктрины в ее неосталинском, брежневском виде – всемогущество советской власти. Той власти, которая заключена в самом феномене Советов, – власти, декларирующей во всех своих звеньях всевластие, но по своему вече-митинговому характеру неспособной осуществлять действительное профессиональное руководство общественными делами и потому выступающей в качестве «легитимной ширмы» для партии, коррумпированного чиновничества или криминально-номенклатурных групп.
Выходит, реализуйся тот конституционный проект, не только сохранился бы, но и реально утвердился, и даже упрочится его главный «опорный пункт» – государственная основа для всевластия, для проведения сверху сколь угодно кардинальных переделок, в том числе, увы, вновь иллюзорно-утопического толка.
Ведь кардинальные экономические реформы, начатые в 1991–1992 годах с освобождения цен и объявленные шоковой терапией, по самому своему существу были попыткой по-большевистски, по-красногвардейски стремительно, не считаясь ни с чем, под лозунгами демократии и рынка перейти к процветающему капитализму.
Именно тогда в Движении демократических реформ (ДДР) было принято решение подготовить альтернативный проект российской Конституции. Такая работа выпала на долю автора этих строк, осуществившего разработку первоначального текста совместно с Анатолием Собчаком и Юрием Калмыковым, а в практическом отношении – в содружестве с выдающимся юристом, в должной мере не оцененным и безвременно ушедшим из жизни Станиславом Хохловым.
Какие же идеи были положены в основу проекта Конституции России, который в противовес официальному проекту, подготовленному конституционной комиссией, получил название альтернативного?
Здесь нужно прежде всего сказать о сути всякой Конституции вообще. Ведь человеческое общество даже при достаточно развитом праве и необходимости должной организации власти многие тысячелетия не испытывало потребности в подобном Основном законе. Такая потребность появилась сравнительно недавно, в условиях, когда человечество начало переходить от традиционных к либеральным цивилизациям. Именно тогда стало необходимым, чтобы в законе, имеющем высокий юридический статус (не допускающем простое манипулирование властью, в том числе и законодательной властью), были решены два принципиальных вопроса. Во-первых, установлены ограничители власти, не допускающие превращения ее в диктатуру, тиранию. И во-вторых, установлены в качестве нерушимых, защищенных (в том числе и от самой власти) неотъемлемые права граждан.
Поэтому замысел альтернативного конституционного проекта состоял в решении задачи двоякого рода: во-первых, устранить из текста документа все то, что хотя бы в малейшей степени, прежде всего через Советы, вело к возрождению коммунистической власти, присвоившей себе право переделывать жизнь людей, к государственному всевластию, и, во-вторых, главное – воссоздать истинный смысл и истинное предназначение Конституции – обеспечить необходимое ограничение власти и закрепить неотъемлемые права граждан.
И здесь необходимо одно предварительное пояснение. В обстановке конца 80-х – начала 90-х годов, когда господствовала эйфория обожания всего американского (ныне, к счастью, убывающая), во многих демократических кругах и подразделениях власти чуть ли не аксиоматическое значение придавалось Конституции США, и в первую очередь ее основополагающему принципу – разделению властей, уравновешиванию трех ветвей власти – законодательной, исполнительной, судебной.
Но последующий опыт государственно-политической жизни, особенно в странах Европы, показал, что самой по себе реализации этого принципа построения власти в его американском варианте (тем более если власть стала необъятно большой) недостаточно. Потребовалось, сообразно новой эпохе и требованиям современной цивилизации, в корне изменить все построение политико-государственной жизни. Изменить так, чтобы основой государственного, конституционного строя была не власть, пусть и упорядоченная, ограниченная, а – в соответствии с современной гуманистической философией – непосредственно человек с его высоким достоинством и неотъемлемыми правами.
Эта ориентация на человека, его права и стала стержнем всего конституционного замысла.
Правда, в состав идей, которые были положены в основу альтернативного проекта, входили и другие разработки: о самостоятельной – не сводимой к административно-управленческим задачам – деятельности и миссии главы государства (обеспечение гармонизации всех ветвей власти, высший арбитраж); о более высоком уровне построенной по модели германского конституционного опыта административно-управленческой деятельности правительства (принцип одной команды); о придании самостоятельности и известной суверенности муниципальной власти (которая должна быть отделена от государственной власти как таковой); о возвышении всей системы правосудия, возглавляемого единым Верховным судом.
Но из всех этих разработок на первое место была выдвинута другая – определяющая роль прав человека как сердцевины, «души» всего гражданско-политического построения жизни российского общества. Это составляло самую суть замысла альтернативного проекта Конституции.
Альтернативный вариант
Основные решения, использованные при подготовке альтернативного проекта, таковы.
Прежде всего должен быть решен теоретико-конструктивный вопрос о выделении из всей суммы прав и свобод человека основных прав – тех прав, которые напрямую выражают свободу человека и ее твердую защищенность, в первую очередь защищенность от своеволия и произвола власти.
И здесь же еще один теоретико-конструктивный вопрос столь же принципиального значения. Это такая характеристика прав и свобод человека, прежде всего основных прав, когда они не просто ставятся в зависимость от человеческого достоинства, а непосредственно выводятся из достоинства человека. Права и свободы людей превращаются в один лишь лозунг, декларацию, если они, особенно при взаимоотношениях с властью, не находятся в руках самостоятельной и гордой личности, знающей свою уникальную ценность и способной постоять за себя перед властью. И Конституция призвана в первую очередь провозгласить достоинство личности и на этой основе – ее нерушимые, неотъемлемые права.
А теперь главное. Положения об основных правах и свободах человека должны образовывать первую, заглавную часть Конституции. Оптимальный вариант таков: сразу же после первой статьи общего характера (о природе данного государства) должна идти статья о том, что права человека – это непосредственно действующее право и что именно они образуют основу государства, определяют содержание законов, содержание и направление деятельности всех государственных органов.
Здесь целесообразно специально указать (как это сделано в одной из поправок к Конституции США), что впредь не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека.
При этом важно, текстуально обозначив основные права и свободы человека, вместе с тем: а) указать на то, что приведенный перечень не является исчерпывающим, основными являются все права, получившие в качестве таковых международное признание, и б) подчеркнуть, что они не могут иметь иного ограничения, кроме установленного законом по основаниям, указанным в исчерпывающем перечне Международной декларации.
Вслед за разделом (главой) об основных правах человека должен идти другой, близкий по содержанию раздел о правах гражданина, которые имеют столь же высокий конституционный статус, но которые зависят от общего экономического и политического положения общества, а главное – в отличие от основных прав не являются определяющим фактором устранения произвола и своеволия власти.
И вот что принципиально важно. Если нормативные записи об основных правах человека становятся первой, заглавной частью Конституции, то это резко возвышает права человека в жизни общества и сообразно этому юридически настраивает все содержание Конституции именно на человеческие критерии – на такое построение всех государственно-правовых институтов, которое бы строго соответствовало требованиям, вытекающим из основных неотъемлемых прав человека.
Опыт работы над альтернативным проектом показал, что при указанной конструктивной схеме оказалось неизбежным включение в текст ряда принципов и норм, которые при ином построении могут быть вообще не поставлены в конституционный текст. Например, следующие положения:
– об умеренном, адекватном общественным потребностям характере государственной власти, ограниченности ее функций пределами, обусловленными свободной рыночной экономикой и началами самоуправления;
– о строго разрешительном характере деятельности всех государственных органов и должностных лиц, о допустимости совершения ими только тех актов и действий, которые прямо предусмотрены в законе;
– о запрете использования вооруженных сил во внутригосударственных делах, кроме случаев и в порядке, прямо предусмотренных в законе;
– о предельном лимите государственных имуществ, определяемом законом.
Опубликование в марте–апреле 1992 года альтернативного проекта Конституции России наряду с одобрительными откликами встретило резко негативную реакцию – и со стороны коммунистических кругов, и со стороны приверженцев официального проекта. Есть основания полагать, что именно на почве подготовки российской Конституции произошло первое наиболее серьезное столкновение двух полярных направлений в философии права – коммунистического и того, которое основывается на современных гуманитарных ценностях.
Дело в том, что альтернативный проект стал, по сути дела, первым в России опытом воплощения в нормативном документе философии гуманистического права. Удачно или неудачно (об этом скажет История), но именно в альтернативном проекте была предпринята попытка разделить исполнительную власть на президентскую и правительственную и тем самым по примеру европейских демократических стран (таких как Германия) лишить ее традиционного сверхмогущества; главное же – все содержание конституционного документа подчинить не власти, не идеологическим фантомам, утопиям и идолам, а непосредственно человеку, его высокому достоинству, его неотъемлемым правам, причем – так и в таких институтах, которые соответствовали бы современным достижениям передовой конституционной культуры.
Это столкновение приобрело особо острый характер, когда год спустя, в апреле 1993 года, в канун всероссийского референдума о доверии президенту, положения альтернативного проекта были в значительной мере использованы в том конституционном проекте, который получил название президентского.
Опубликование президентского конституционного проекта, судя по всему, оказало немалое влияние на результаты референдума. Реформаторская линия развития российского общества, связанная с президентской политикой, на референдуме была поддержана.
Казалось, путь к тому, чтобы в теории и практике возобладало гуманистическое (а не властно-имперское) направление государственно-правового развития, был открыт.
Столкновение
Но не тут-то было. Именно после референдума с еще большей силой обрушились на конституционный проект критические удары. Причем нападки касались не замысла Конституции, а преимущественно власти как таковой, ее распределения между президентом, правительством и парламентом (у кого сколько, больше, меньше). Здесь действительно можно было найти слабые места. Однако все это уводило обсуждение проекта от главных конституционных идей, хотя, быть может, и отвечало расчетам критиков – дискредитировать подготавливаемый конституционный документ сообразно привычным, ходячим представлениям о власти и Конституции.
Что же касается главных идей конституционного проекта, то здесь столкновение приняло привычный для советского общества подковерный характер и вылилось в «тихую» работу, когда под предлогом технико-юридического совершенствования текста незаметно, путем голосования на больших форумах или чиновничье-кабинетной проработки, устранялись или умалялись главные идеи.
Результатом столкновения двух направлений философии права стала «ничья», в основном сохранившая органическое противостояние сторон.
Принятая в декабре 1993 года Конституция России в целом имеет демократический характер. Она закрепила важнейшие демократические ценности: свободные выборы во всех подразделениях и на всех ступенях власти, незыблемость демократического порядка, свободу слова.
Менее благополучна судьба того главного, что выражает основной замысел Конституции, во всяком случае – в том виде, в каком он был представлен в альтернативном проекте.
Правда, и здесь есть кое-какие завоевания. Повысился конституционный статус раздела о правах человека. Вошли в конституционный текст формула о правах человека как о непосредственно действующем праве и об определяющем значении этих прав (ст. 18), положение о том, что не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права человека (ст. 55).
И все же большую часть идей этой группы можно отнести к неудавшимся, несостоявшимся.
Самая серьезная неудача – в том, что основные права и свободы человека в тексте вступившей в действие Конституции не стали ее первой, заглавной частью и тем самым не приобрели определяющей роли в отношении всего содержания Конституции, а значит, всей гражданственно-политической, правовой жизни страны. Норма, фиксирующая такое значение основных прав человека, оказалась в статье не под номером 2, как это было в альтернативном проекте, а под номером 18, да к тому же во второй главе, и потому утратила свое былое значение исходного нормативного положения. Объем общих декларативных положений вырос до целой главы, и нормативные положения о правах человека оказались оттесненными в следующий раздел. Первая же глава стала в основном главой о государстве. Да, в новой ст. 2 о правах человека сказано как о «высшей ценности», но она не основа государства, а нечто другое, чуть ли не потустороннее (государство только «обязано» «признавать, соблюдать и защищать» права и свободы), нечто декларативное.
Надо добавить к этому, что, сообразно советским традициям, основные права человека оказались объединенными с правами гражданина, в том числе социально-экономическими правами. Не стал основой прав и свобод высокий статус человека – его достоинство (запись о достоинстве помещена в особую статью, где одновременно говорится о недопустимости пыток).
При такой нормативной интерпретации прав и свобод, когда они не выполняют своей основной миссии, вполне логичным выглядит «непопадание» в конституционный текст таких нормативных положений, как строго разрешительный порядок действий государственных органов и должностных лиц и запрет использования (если это прямо не разрешает закон) регулярных вооруженных сил для решения внутригосударственных политических конфликтов.
Что ж, горечь упущенного шанса остается. Шанс, конечно же, был. Особенно после трагических событий начала октября 1993 года, когда вооруженным, увы, путем были повержены политические силы, стремление к компромиссу с которыми в основном и обусловило перестановки в конституционном тексте, перемещение в его заглавную часть положений о государстве, воспринятых главным образом из официального проекта. Один из юристов, участвовавших в отработке окончательного варианта, сказал: «Теперь и отработанный вариант, и официальный проект «близнецы-братья».
Чем же все это можно объяснить? Возможно, какую-то коварную и негативную роль сыграло здесь стремление добиться в тексте проекта совершенства с технико-юридической стороны (по канонам юридической догматики целесообразно сначала изложить самые общие положения, выделить отдельные важные фрагменты, например, о достоинстве человека, в самостоятельные нормы и др.). Все это, кстати, подтверждает давно известное положение о том, что технико-юридические требования, связанные с догмой права, имеют все же вторичное значение: они должны использоваться с учетом преимущественного значения содержания, основных правовых идей.
Понятно, на решение многих вопросов, связанных с отработкой текста конституционного проекта, повлияла позиция работников аппарата, занимающихся конституционным документом: немалое число из них – выходцы из былых руководящих советских учреждений, к тому же накрепко связанных с просоветски настроенными деятелями науки.
И все же главное – как мне представляется – в другом. Несмотря на звучащие везде и постоянно демократические лозунги, в российском обществе начала 1990-х годов господствовали представления, основу которых по-прежнему образовывала коммунистическая философия и суть которых сводилась к обоснованию и оправданию государственного всевластия (теперь в рамках новой конструкции – в условиях разделения властей). И поэтому все дискуссии сводились к вопросам распределения власти. Рассуждения же о том, что корень проблемы в построении самой власти на строго правовых началах, на началах верховенства и нерушимости прав человека, ни у кого из участников дискуссий не находили отклика.
Словом, состояние дел по конституционным вопросам более красноречиво, чем что-либо другое, свидетельствует о том, что в российском обществе на сегодняшний день продолжают господствовать представления и нравы, коренящиеся в коммунистической философии права. Той философии, которая ныне находит свое выражение главным образом в имперско-государственнических, державных взглядах, нравах и тенденциях ко всевластию.
Еще более выразительно продолжающееся господство коммунистических философско-правовых представлений дает о себе знать в практической жизни, когда, особенно в деятельности президентско-исполнительных учреждений, конституционные положения интерпретируются и применяются так, что во всех случаях приоритетное значение обретают всевластно-государственные начала.
***
Надеяться на то, что в ближайшем будущем в Конституцию будут внесены поправки, которые бы вернули нормативные положения о правах человека на первое, заглавное место, нет никаких оснований. Тем не менее, на мой взгляд, и здесь есть оптимистическая перспектива. Она заключается в том, чтобы с опорой на ряд принципиальных конституционных положений (статьи 2, 18, 55), которые придают правам человека основополагающее значение, начать упорную борьбу за то, чтобы фундаментальные права человека стали центральной правовой идеей, незыблемым стержнем всей российской правовой системы.
Это касается также позиций и характера решений судебных органов. Достаточно высшим судебным инстанциям (конечно, прежде всего, Конституционному суду) принять одно, а лучше несколько решений, из которых бы следовало, что органы российского правосудия на первое место во всем конституционном нормативном материале и в практике его применения выдвигают нормативные положения о правах человека, как, смею полагать, сразу произошла бы фронтальная смена ориентиров в самой сути конституционно-правового регулирования, да и вообще во всей системе российского права.
