Михаил Краснов
Сначала были призывы Христа к добру. Потом – либерализм.
Карл Генрих Блох. Нагорная проповедь. 1890
Черта современной России – тотальное ожесточение. По крайней мере если судить по интернетовским форумам. Конечно, единомыслия, тем более в современном мире, быть не может. Но одно дело – разномыслие людей, приверженных одним и тем же ценностям, и другое – ненависть или крайняя степень нетерпимости к носителям ценностей иных. Тогда к чему эти заметки? Ясно ведь, что они никого не переубедят. Это так. Но свою задачу я видел лишь в том, чтобы напомнить: одна из линий ценностного разлома не имеет под собой оснований. А именно – разлом между «православными» и «либералами».
Кавычки тут не случайны, ибо оба наименования – всего лишь значки-клише. На самом деле и среди православных христиан есть немало либерально мыслящих людей. И уж тем паче – быть православным вовсе не означает пребывать в определенном идеологическом лагере. Тем не менее в русском секторе Всемирной паутины, если человек заявляет о себе как о «православном», то, как правило, жди от него поношения «либералов». И напротив, тот, кто позиционирует себя как «либерал», почти никогда не преминет поиздеваться над «темнотой и отсталостью» верующих.
Что, однако, самое неприятное (и потому мои кавычки имеют еще один смысл), те и другие пышут злобой. Неприятное не только потому, что обозленные люди никогда не договорятся, но и потому, что и христианство, и либерализм, да-да – либерализм, онтологически чужды злобе. Христианство – понятно. Об этом знают даже не верующие в Бога люди. А вот с либерализмом сложнее.
Предел великодушия
К сегодняшнему дню понятие «либерализм» стало слишком размытым, возникли настолько разные «либерализмы», что нельзя говорить даже о едином «символе веры». Например, Людвиг фон Мизес заметил, что сегодня «самозваный американский либерал стремится к всемогуществу правительства, является твердым противником свободного предпринимательства и отстаивает всестороннее планирование, осуществляемое властями, т.е. социализм». Вот и разберись тут.
А в России с либерализмом еще сложнее. Во-первых, у нас это слово нагружено понятием «западник», что в массовом сознании, после многолетней обработки этого последнего, равнозначно стороннику «вненационального (антирусского?) пути развития». Хотя лет 150 назад большинство «славянофилов» были как раз либералами. А во-вторых, во внешней среде сегодняшний «либерализм российского разлива» зачастую представлен совершеннейшими технократами, чьи взгляды на самом деле не являются либеральными. Экономист и публицист Алексей Михайлов недавно довольно точно заметил, что либерализм в России превратился в ругательство не потому, что «взялся в 1991 году за грязную работу и выполнил ее очень грязно. Но прежде всего потому, что либерализм в исполнении российских либералов превратился из цельной идеологии, основанной на свободе личности, в набор штампов-икон, имеющих к этой свободе весьма отдаленное отношение».
И все же, что бы там ни говорили, у либерализма есть кредо. Оно было сформулировано в 1920-е годы Хосе Ортегой-и-Гассетом и звучит так: «Либерализм – правовая основа, согласно которой Власть, какой бы всесильной она ни была, ограничивает себя и стремится, даже в ущерб себе, сохранить в государственном монолите пустоты для выживания тех, кто думает и чувствует наперекор ей, то есть наперекор силе, наперекор большинству. Либерализм – и сегодня стоит об этом помнить – предел великодушия; это право, которое большинство уступает меньшинству, и это самый благородный клич, когда-либо прозвучавший на Земле. Он возвестил о решимости мириться с врагом, и – мало того – врагом слабейшим».
Почему именно с либерализмом философ связывал благородство в политической жизни? Потому что либерализм – это идейное направление, выводящее из ценности свободы ценности автономии и достоинства личности. Следовательно, либерал не может воспринимать понятие большинства как фетиш. Либерализм не разъединяет людей, как принято думать. Наоборот, это основа, дающая в современном мире возможность сосуществовать людям, а цивилизация, по Гассету, «это прежде всего воля к сосуществованию». Причем сосуществованию не посредством насильственного единомыслия, отвергающего естественную гетерогенность общества, а посредством права, справедливости, ибо нормы, этикет, законы писаные и неписаные, говорил Ортега-и-Гассет, «предполагают глубокое и сознательное желание каждого считаться с остальными».
Отсюда – ценности либерализма: не муравейник, а цивилизованное сосуществование на основе права; не масса, а личность; не жлобство большинства, а благородство по отношению к меньшинству. Да, нигде в мире нет идеального воплощения таких ценностей. Но это не означает их ущербности…
Обращенность к каждому
И все же философ был неправ в другом. Все эти ценности принес на Землю не либерализм, а христианство. Либерализм лишь почерпнул эти ценности – может быть, неосознанно для многих либералов, – в Евангелии – первом и остающемся непревзойденным гимне благородству! И хотя уже в Ветхом Завете (в Моисеевом законодательстве, в притчах Соломоновых и др.) можно найти мысли о ценности индивида перед лицом большинства, о самоограничении сильного ради того, чтобы и слабый ощущал себя личностью, в полную силу эти ценности прозвучали именно в Евангелии.
Не стану говорить о самом непостижимом, не вмещающемся в человеческое сознание, космического масштаба акте Благородства – отдании Богом на страдания и смерть Своего Сына ради того, чтобы Он этой смертью искупил грехи людей.
Нашему сознанию, правда, трудно справиться и с некоторыми призывами Христа, обращенными уже к нам: молиться о врагах своих, отдать верхнюю одежду тому, «кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку» (Мф. 5:40), ударившему по одной щеке подставить другую и т.д. Для многих из нас это остается недостижимым нравственным идеалом, а для кого-то и вовсе не является идеалом. Но в конце концов это дело самого человека: стремиться ли к нравственному подвигу, пытаться ли достичь идеала, каким путем к этому идти. Вообще, со светской точки зрения стоит различать, где Господь говорит о личном самосовершенствовании, а где – о взаимоотношениях между людьми. А Его максимы вполне можно спроецировать на то, что мы называем социальными отношениями. В этом смысле либеральные ценности как раз являются светским отражением ценностей евангельских, хотя для современного уха странно звучит уверение в таком родстве. Но если светскими понятиями обозначить то, о чем говорит Евангелие, мы увидим те же главные ценности: человеческое достоинство, приоритет слабого, свобода личного выбора…
Прежде всего мы видим в Евангелии постоянную обращенность не к племени, не к народу, не к массам, не к государству, а к индивидуальному человеку. Хотя за Иисусом из Назарета ходили толпы людей, Он обращался буквально к каждому. Для Него нет большинства и меньшинства. Нет превосходства «коллектива» над «индивидом». Немыслимо было бы услышать из уст Христа нечто вроде «Паршивая овца все стадо портит». Наоборот. Именно «паршивую овцу» – падшего человека, – в первую очередь, говорил Христос, и надо спасать. Не бросать, не презирать, не изгонять, а спасать. Эта явная антихолистская мысль проходит через все Евангелие. И наиболее отчетливо – в притче о ста овцах, одна из которых потерялась. Пастух идет искать ее, оставляя стадо. И, найдя, радуется о ней больше, нежели об оставшихся: «Так, нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих» (Мф. 18:14).
Уважение, внимание к «малым мира сего» – вообще одна из основных евангельских идей в аспекте человеческих взаимоотношений. Ведь Бог мог вочеловечиться в каком угодно виде – вельможи, первосвященника, царя, да вообще владыки земного мира. И тогда Он, по логике рационального поведения, гораздо «эффективнее» выполнил бы Свою миссию. Кстати, в основном именно так – через вождей, царей, императоров – и менялась религиозная доминанта народов. Однако Христос стал, говоря языком русской литературы, именно «маленьким человеком», что в Священном Писании постоянно подчеркивается, начиная от обстоятельств Его Рождения и до Крестной смерти.
 Неси свой крест и веруй... Фото Александра Саенко/PhotoXPress.ru |
Успешные и отстающие
Конечно, могут сказать, что Божий Замысел в том и состоит, что Сын Божий претерпевает гонения и распятие как искупление за человеческие грехи, за человеческую неблагодарность. Не будь Он гоним, не было бы и Жертвы, не было бы и Воскресения. Все это так. Но в Его самоуничижении мы видим и другое. Во-первых, Бог вновь, как в случае с ветхим Адамом, подчеркивает Свое уважение к свободе человеческой воли: приди Спаситель к людям в образе земного владыки, эта свобода была бы нарушена. А во-вторых, уже самим Своим образом «маленького человека» Бог подтверждает то, о чем не раз будет говорить людям: не обижайте «малых мира сего», ибо Я Сам из них.
Бог, разумеется, не отворачивается и от «успешных». Только предупреждает, чтобы они не кичились своей праведностью, знатностью (высоким статусом), образованностью, своим богатством или здоровьем и уж тем более – не презирали «лузеров», «аутсайдеров», «совсем пропащих». Оправдывает ведь Он не того фарисея, который с гордостью «докладывает», как хорошо Ему служит. Нет! Господь оправдывает «отстающего» – вздыхающего о своих грехах мытаря. Когда-то мне казалась верной максима: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» И лишь вдумавшись, я увидел в ней явный снобистский душок. Кстати, в пух и прах своим поступком развеял эту «мудрость» питерский математик Григорий Перельман, отказавшийся от крупной премии за свое открытие и продолжающий жить в очень скромных бытовых условиях…
Спаситель, однако, не останавливается на требовании не презирать «малых мира сего». Он вводит принцип: «Больший из вас да будет вам слуга» (Мф. 23:11). Если ты считаешь себя способным властвовать, то должен направить дарованные тебе Богом таланты на служение подвластным: «…кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф. 18:4), «…кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий ≈ как служащий» (Лк. 22: 26, см. также: Мф. 20:27; Мк. 9:35, 10: 43–44; Лк. 9:48).
Все христианские принципы взаимоотношений между людьми естественным образом вытекают из заповеди любви к ближнему, которая представляет собой не просто одну из заповедей, а заповедь главную, вторую по значимости после заповеди любви к Богу (см.: Мф. 5:43–45; 22:36–40). Казалось бы, здесь-то христианство и либерализм расходятся, ибо светское учение, идеология не может требовать от своих адептов любви. А если требует (как это делают тоталитарные идеологии и практики), то может судить «о любви» только по внешним проявлениям, рождающим (укрепляющим) лицемерие. Любовь нельзя институализировать. Только Бог способен знать о наших малейших движениях ума и сердца и Его не обманешь внешними проявлениями, за которыми вовсе нет любви.
Облагораживать мир
И все же заповедь любви к ближнему онтологически родственна либеральным ценностям, ибо Спаситель говорит о любви не к отечеству, не к царю, а к такому же, как ты, человеку… Разумеется, это не означает, что нужно любить ближнего и ненавидеть власть, государство, страну. Тут вообще речь не идет об антиномии. Речь идет о том, что именно любовью к ближнему движется стремление к более справедливому земному мироустройству. И напротив, стремление к величию государства в ущерб человеческому достоинству нельзя считать проявлением такой любви. Об этом, кстати, и гласит ст. 2 нашей Конституции, утверждающая, что человек, его права и свободы есть высшая ценность. Здесь нет никакой легитимации эгоизма, в чем эту статью иногда обвиняют. Равно как нет здесь и богопротивного возвеличивания человеческой гордыни, поскольку-де высшей ценностью провозглашается человек, а не Бог. Во-первых, Бог – надценность, надмирная ценность, которую нельзя приравнивать ни к одной земной ценности. А во-вторых, эта статья провозглашает как раз христианскую идею государства для человека в противовес много лет господствовавшей идее человека для государства. Либеральный правовой мыслитель Борис Чичерин писал, что «каждое разумное существо есть само по себе цель; оно не должно быть низведено на степень простого средства». Так что в ст. 2 провозглашен христианский, по своей сути, запрет смотреть на человека (любого человека!) как на «грамм в тонне» (Евгений Замятин), как на муравья, существующего лишь для блага муравейника…
Да, земная жизнь для большинства – это юдоль скорби. Частный человек сам для себя решает вопрос о мере своего терпения, способности нести свой крест. Но страдания нельзя возводить в принцип социальной жизни и видеть благо в их усугублении. Святые уходили в пустыни, выбирая жизнь, материально скудную для себя. Но они не призывали отшельнические «стандарты» делать повсеместными. Люди должны улучшать, а точнее, облагораживать мир, в котором они живут. Однако «облагораживать» означает, что совершенствовать его можно только методами, не противоречащими моральным императивам…
Откуда же черпать эти императивы? Полярно противоположные ответы на этот вопрос и породили духовную трагедию европейской культуры нашего времени. Состоит эта трагедия в имморализме, который сегодня проявляет себя в отрицании христианского фундамента, на котором взросли европейская культура и право. Примитивно понимая «светское государство», «терпимость», «мультикультурализм» и т.п., христианская по своему рождению и по своей сути цивилизация стыдливо прячет эту суть, а порой и агрессивно отрицает ее. И не понимает, что моральный релятивизм как раз и губит ту идею благородства, которую подлинный либерализм перенял от христианства.
* * *
Уже 2 тыс. лет, как нет пророка, через которого Бог мог бы сказать, в чем Его воля. Потому остается каждому догадываться. И вот мне все чаще кажется, будто Бог отвернулся от России, ибо Он видит страну, где одни открыто хулят Святого Духа, а другие вроде бы заявляют о своем христианстве, но похожи на тех, о ком сказал Христос: «Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф. 7:21).
Но, надеюсь, это лишь эмоции и я совершенно не прав. Ведь Бог ни от кого не отворачивается навсегда – ни от одного человека, ни от одного народа, ни от одной страны. Он может попустить наказание, может долго испытывать, но до Его Второго Пришествия суд не окончательный. Однако и мы должны что-то в себе переосмыслить. И думаю, прежде всего то, что Евангелие – это не только Благая весть, дающая надежду на спасение. Это еще и свод самых благородных принципов человеческих отношений, социальной жизни. Именно поэтому православным христианам нужно не воевать с теми, кто, хотя и не верит в Бога, но стремится светскими средствами утверждать ценность человеческого достоинства, а наоборот, всячески поддерживать их в этом. Задача христиан, однако, напоминать, что либерализм – это вовсе не игнорирование вполне определенной нравственной основы права и политики.
