Михаил Горбачев
Последний день в Кремле
26 декабря 1991 года я приехал в кремлевский кабинет, который по договоренности с Ельциным обещал освободить к 30 декабря. Надо было разобрать бумаги и личные вещи. Прежде всего меня интересовали поступающие отклики из разных краев страны на заявление об уходе с поста президента. Просмотрел газеты, корреспонденцию, телеграммы граждан. Большинство – доброжелательные и сочувственные. Были и другие. Уже заработала машина клеветы и наветов – о «вкладах в швейцарских банках», «дачах за рубежом». Я подумал: многие еще не поняли, что теряют страну.
Вот обзор первых телеграмм и других доложенных мне откликов.
Большинство корреспондентов восприняли мое решение с пониманием. Во многих обращениях – признательность за освобождение от угрозы ядерной войны, от страха перед произволом властей, за прорыв к демократизации и свободе, пожелания «возвратиться в большую политику», призывы к руководителям бывших союзных республик «найти Горбачеву достойное место». Много поздравлений с Новым годом, пожеланий здоровья, «внутреннего спокойствия», приглашений в гости с семьей.
В других телеграммах – критика моего шага, поскольку «процесс перестройки не завершен», сомнения в способности СНГ объединить народы, входившие в Советский Союз, гарантировать их согласие и реальное равноправие, улучшить жизнь людей. Много критики решений о СНГ, как недостаточно подготовленных и неправомерных. Есть пожелания помогать Содружеству или не мешать ему.
Были и обвинения в развале страны, экономической разрухе. Писали об отсутствии на местах неделями хлеба, молока, других продуктов питания, о многочасовых очередях в магазинах, о плохой подготовке к зиме, перебоях в снабжении электроэнергией, топливом, теплом, о холоде в квартирах. Кричащие просьбы о необходимых лекарствах, жалобы на их нехватку. Писали о необходимости срочно обратить внимание на статус войск в бывших союзных республиках, на проблему социальной защиты военнослужащих. Ряд авторов призывали обратиться за поддержкой к армии, которая должна стоять «на защите не только государства, но и жизни всего народа».
Подписал несколько фотографий для своих ближайших сотрудников. Общий смысл: «Мы начинали, жизнь продолжается, ошибаются те, кто считает, будто эпоха Горбачева кончилась. Все только начинается».
Пока разбирал почту, позвонила расстроенная Раиса Максимовна и сообщила, что присланные новой властью управляющие требуют срочно освободить президентскую квартиру в Москве, а также служебную дачу, отказываясь при этом предоставить транспорт для перевозки вещей. Пришлось по-мужски (и по-русски) объясниться с ретивыми комендантами из новой администрации.
Недавно в моем архиве нашли записку:
«О приватизации квартиры
М.С. Горбачев и Р.М. Горбачева 28 декабря 1991 года заключили договор с Комитетом по жилищной политике Правительства Москвы, согласно которому в соответствии со статьей 7 Закона о приватизации жилищного фонда в РСФСР приобрели право собственности в равных долях каждый на занимаемую ими квартиру по улице Косыгина общей полезной площадью 140 (сто сорок) кв. м, из которых жилая площадь 65,1 (шестьдесят пять целых и одна десятая) кв.м. Граждане М.С. Горбачев и Р.М. Горбачева обслуживают и ремонтируют приватизированную квартиру за свой счет. В этой квартире ранее жили служащие охраны Президента СССР».
Женщина-нотариус, заверявшая 29 декабря 1991 года копию договора о приватизации, с удивлением спросила у моего помощника: «Неужели правда, что у Горбачевых теперь в собственности только эта, в сущности, малогабаритная квартира?» А срочно освобожденную казенную президентскую квартиру, в которой мы раньше жили, как мне рассказывали, осмотрел лично Ельцин, но она ему не понравилась. С одобрения новых властей ее потом несколько раз перепродавали.
<…> Вечером 26 декабря я был на прощальном приеме-брифинге, устроенном моей пресс-службой для журналистов в гостинице «Октябрьская», переименованной новыми властями в «Президент-отель».
Журналисты, русские и иностранные, встретили меня аплодисментами. Более двух часов я отвечал на вопросы, давал автографы, принимал многочисленные добрые пожелания...
Журналисты спрашивали о моих планах. Я сказал им, как говорил всем своим собеседникам в эти дни, что ни в тайге, ни за границей скрываться не собираюсь. Из политики и общественной жизни не уйду. Главным своим делом по-прежнему считаю всемерное содействие продвижению демократических реформ в России теперь уже в новом своем качестве, утверждению в мире нового мышления. Этим целям, надеюсь, будет служить и Международный Фонд социально-экономических и политологических исследований, который мною создается.
На утро 27 декабря было назначено мое интервью японским журналистам. Я решил последний раз провести его в кремлевском кабинете. Они уже ждали.
При подъезде к Кремлю мне по телефону в автомобиль сообщили: «В вашем кабинете с утра сидят Ельцин, Полторанин, Бурбулис, Хасбулатов. Распили бутылку. Гуляют...»
Ельцину не терпелось оказаться в президентском кабинете, который посвященные в кремлевские дела называли «высотой». Не дождавшись трех дней до 30 декабря, он со своей «компанией» взял «высоту» досрочно. Устроили победный междусобойчик под виски – те, кто два года спустя будут стрелять друг в друга при разгроме парламента! Перед их нетерпеливым появлением последние личные вещи Президента СССР срочно вывезли куда-то на тележке. С тех пор я в этом кабинете не появлялся...
Новое начало – без президентских гарантий
Местом моей работы стал и до сих пор остается мой Фонд.
30 декабря 1991 года он был зарегистрирован в Минюсте как Международный Фонд социально-экономических и политологических исследований («Горбачев-Фонд») во главе с президентом Фонда М.С. Горбачевым.
Учредителями Горбачев-Фонда стали Российское национальное отделение Международного фонда за выживание и развитие человечества во главе с академиком Евгением Велиховым, Внешнеполитическая ассоциация во главе с Эдуардом Шеварднадзе, Фонд экономических и социальных реформ академика Станислава Шаталина и граждане России М.С. Горбачев, Г.И. Ревенко и А.Н. Яковлев. Я стал президентом Фонда, мои соратники по перестройке Ревенко и Яковлев – вице-президентами.
Распоряжением Президента Российской Федерации в пользование Фонду были переданы здания бывшего Института общественных наук при ЦК КПСС. Содержание зданий, как и деятельность всего Фонда, обеспечивались без каких-либо материальных затрат со стороны государства.
Намерение участвовать в работе Горбачев-Фонда выразили известные экономисты, социологи, политологи, специалисты ведущих направлений гуманитарных наук и общественные деятели России, а также ряда стран Европы, США, Канады, Японии.
По моему замыслу, Фонд должен был анализировать процессы и публиковать материалы, относящиеся к истории демократической перестройки в СССР, ее достижениям и просчетам, очищать эту историю от домыслов, наветов и фальсификаций. Далее, необходим исследовательский мониторинг важнейших процессов жизни постсоветской России, возможных вариантов и альтернатив ее развития. Наконец, третье важнейшее направление исследований – международные и глобальные процессы, в которых живет и развивается наша страна.
Ельцин против моих намерений не возражал и, похоже, на радостях подписал соответствующий указ. Правда, при этом с опаской спросил: не собираюсь ли я превратить Фонд в оппозиционную организацию против него? Я сказал, что пока в России будут продолжаться демократические реформы, о моей оппозиции речи быть не может. Наоборот, буду поддерживать и защищать. Однако он оппозиции с моей стороны побаивался. И этим, думаю, объясняется его заявление при передаче президентских документов, что о неприкосновенности Президента СССР от суда и следствия «не может быть и речи». А «если, мол, вы чувствуете за собой вину, то лучше покайтесь, пока вы еще президент».
Никаких «президентских гарантий» я и не просил – ни у Ельцина, ни у его преемников. Ельцин воспринимал это болезненно.
Кстати, сам Ельцин, уходя в отставку, обеспечил себе президентскую неприкосновенность через особый указ В.В. Путина. А я тем временем уже двадцать с лишним лет живу, работаю и отстаиваю свои убеждения без гарантий неприкосновенности. Рядом со мной дочь Ирина, с 1999 года она вице-президент Горбачев-Фонда.
<…>
 |
| Человек, положивший начало переменам в нашей стране, никогда не уставал объяснять свою точку зрения, логику своих решений. Фото Reuters |
Поиски виновного, угрозы
Однако с каждым днем становилось яснее: Джульетто Кьеза был прав, когда предположил, что новой российской власти может потребоваться громоотвод, а точнее – «козел отпущения». «Помощь» им пришла, казалось бы, с неожиданной стороны. Руководители коммунистической оппозиции, как это еще недавно делали радикал-либералы, громогласно вынесли на площадь имя «главного и основного виновника всех бед России и народа»: Михаил Горбачев!
В Москве по инициативе РКРП, «Союза коммунистов», «Трудовой России» людей позвали выразить на Манежной площади свой протест против «дикого» рынка, «дикой» приватизации, развала страны и армии. Но громче других провозглашались призывы к «суду над Горбачевым». Газета «День», возглавляемая старым противником перестройки Александром Прохановым, в специально подготовленном выпуске излагала это так: «Площадь требовала суда над этим страшным, предавшим всех человеком. Волею самого грандиозного собрания в мире были выбраны люди, начавшие разбирательство по делу Горбачева. Виктор Илюхин возглавил комиссию, которая приступила к выяснению роли бывшего президента, генсека в невиданном деле сознательного уничтожения страны в интересах других держав, его внешней политики, истребившей союзников и партнеров, политики внутренней, толкнувшей обезумевших граждан к гражданской войне...»
Не могу не сказать здесь, что автор подобных перлов и сегодня не сходит с экранов государственных телеканалов, выступая – во втором десятилетии ХХ1 века – как активный сторонник и чуть ли не идеолог нынешней российской власти, разработчик новой «национальной идеи». Его усердными «учениками» оказались многие деятели «Единой России» – подхватили не только антигорбачевскую риторику, но и угрозы в мой адрес.
Впервые такие угрозы прозвучали в начале 1992 года. Московское оргбюро Российской коммунистической рабочей партии обратилось к Верховному Совету и предстоящему съезду народных депутатов с требованием «не допустить попыток Горбачева покинуть пределы Российской Федерации до гласного и законного рассмотрения выдвинутых против него прокурором В. Илюхиным и общественностью обвинений, а также до полного завершения разбирательства с ГКЧП. Действия любого лица, государственной или общественной организации, способствующие в любой форме бегству за рубеж бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС, бывшего Президента СССР, бывшего Верховного главнокомандующего Вооруженными Силами СССР Михаила Горбачева, будут рассматриваться как акты враждебные и преступные по отношению к народам России и других республик Союза ССР».
<…> В общем, обстановку вокруг меня нагнетали со всех сторон. Я реагировал на это так, как и должен реагировать человек, у которого чистая совесть и крепкие нервы. Никуда «бежать» я не собирался. Запугать меня эти люди не могли. Беспокоило меня то, что Раиса Максимовна, семья, близкие очень остро переживали происходящее.
В эти дни меня часто спрашивали: как я оцениваю то, что происходит в России, как реагировать? Это интересовало и наших западных партнеров. Встречаясь в январе с послом Великобритании Родериком Брейтвейтом, я говорил о том, что реформы в России и других государствах СНГ, которые осуществляются в трудных условиях с немалыми издержками, нуждаются не столько в комментариях, сколько в реальной поддержке. Напомнил о договоренностях, достигнутых в ходе моего участия в лондонском саммите «семерки» ведущих индустриальных стран (июль 1991 года) и вновь призвал к всемерной поддержке коренных экономических преобразований в России, ибо их крах означал бы провал всех демократических сил. Что касается будущего Содружества Независимых Государств, то важнее всего помочь сделать его содружеством не на словах, а на деле.
Через год после путча
17 августа я пригласил на пресс-конференцию многочисленных журналистов, просивших об интервью в связи с первой годовщиной августовского путча. Сегодня, по прошествии многих лет, могу сказать: сколько уже было этих годовщин, и всякий раз они становятся поводом для домыслов и клеветнических наветов. А тогда это только начиналось. Путчисты, еще недавно каявшиеся, стали выдвигать одну за другой новые версии событий с одной целью – обелить себя и опорочить Горбачева. А тем временем становились все очевиднее последствия их авантюры. Об этом я прежде всего и сказал на пресс-конференции.
<…>
Моя твердая позиция
Давление на меня наращивали. От меня требовали участия в спектакле «суда над КПСС», опасная сущность которого становилась все яснее. Я решил, что должен заявить о своей позиции публично – в виде открытого письма в Конституционный суд. Привожу его текст целиком.
«Уважаемый Председатель! Уважаемые члены Конституционного Суда! В связи с принятым вами решением о вызове меня в суд
30 сентября в качестве свидетеля хочу заявить следующее.
В свое время я уже излагал свою позицию в отношении данного процесса, а также доводы против своего участия в нем и, казалось, встретил понимание. Но поскольку в силу каких-то причин Суд все же принял решение о моем вызове, считаю необходимым представить свои соображения в форме открытого письма.
Глубоко уважая Конституционный Суд как важный демократический институт России, я тем не менее не считаю возможным участвовать в процессе, который он ведет по данному делу. Приняв его к рассмотрению, Конституционный Суд оказался втянутым в несвойственную ему деятельность, превратившись в заложника политического противостояния, что наносит ущерб его авторитету и в то же время способствует обострению общественно-политической ситуации в стране. Поэтому, сколь бы профессионально, с точки зрения судопроизводства, этот процесс ни проводился, он не может не носить характера политического процесса. Теперь уже совершенно очевидно, что он используется противоборствующими силами в своих узкополитических интересах.
Одна сторона стремится дестабилизировать обстановку, исподволь пытаясь реабилитировать тех членов партийного руководства, секретариата ЦК КПСС, других партийных структур, которые поддержали августовский путч 1991 года или даже приняли в нем прямое участие; путч, нанесший непоправимый удар по демократическим преобразованиям, сорвавший подписание Договора о Союзе Суверенных Государств, начало реализации антикризисной программы, проведение внеочередного съезда КПСС, который призван был завершить демократическое реформирование партии.
Другая же сторона, теряя социальную опору своему курсу и подыскивая «козла отпущения», сажает на «скамью подсудимых» нашу историю, чтобы доказать неконституционный характер партии. Такие попытки могут стать сигналом к подавлению инакомыслия и вновь создать атмосферу допустимости расправ за политические взгляды и убеждения. Я категорически возражал против такого подхода на Верховном Совете РСФСР после путча и твердо остаюсь на этой позиции.
И еще одно. Я не могу участвовать в этом процессе по моральным соображениям. Сейчас общество находится в критическом состоянии. В преддверии зимы люди в тревоге – как будут решены вопросы снабжения продовольствием и теплом. Экономическая реформа в нынешнем виде не оправдала данных народу обещаний. Миллионы людей уже испытали нищету. В стране нарастает озабоченность способностью нынешнего руководства вести дело, тем, какую политику оно собирается проводить дальше и действительно ли оно будет налаживать эффективное сотрудничество с другими государствами Содружества.
Без всего этого нельзя рассчитывать как на решение неотложных проблем, так и на успешное продвижение по пути реформ к выходу из кризиса. Попытки реанимировать судебный процесс, по сути, зашедший в тупик, придать ему сенсационный характер – это не что иное, как стремление отвлечь внимание граждан от действительно жизненно важных вопросов. Сейчас же нужен не раскол общества, не натравливание людей друг на друга, а сплочение, объединение реформаторских, демократических сил.
Как гражданин России я чту Закон, Конституцию страны. Участвовал как свидетель в расследовании Прокуратурой дел о ГКЧП, о финансовой деятельности КПСС, встречался со следователями, давал показания. Думаю, я не дал повода заподозрить меня в неуважении к Закону.
Однако я не считаю для себя возможным участвовать в политическом процессе, который может иметь лишь негативные последствия. Это для меня неприемлемо.
Что же касается истории, то, какой бы трагичной она ни была, превращать ее в предмет судебного разбирательства мне представляется делом безнадежным. Такие попытки в прошлом уже были и ни к чему, кроме конфуза, не привели.
Уважаемый Конституционный Суд! Я надеюсь, что изложенные мною доводы и соображения, равно как и моя нравственная позиция, будут приняты с должным пониманием.
С уважением
М. Горбачев
28 сентября 1992 года»
Мое открытое письмо в Конституционный суд вызвало крайне резкую реакцию инициаторов и исполнителей этой затеи, поскольку сводило на нет ее главный скандальный смысл – судилище над Президентом СССР. Суд принял решение, которым «официально обязал» меня «явиться по вызову для дачи свидетельских показаний». Председатель суда В. Зорькин обвинил меня в оскорблении суда. Кто-то из судей, а затем и министр юстиции РФ Н. Федоров грозили возбудить против Горбачева уголовное дело за отказ от явки в Конституционный суд, хотя в Законе об этом суде никаких санкций, кроме штрафа в 100 рублей, не предусмотрено. Похоже, забыли известный каждому студенту юрфака классический со времен римского права принцип nullum crimen, nulla poena sine lege – «никакого преступления, никакого наказания без закона». Этот классический принцип надо бы почаще и погромче напоминать некоторым российским судьям и судам и в ХХI веке.
Наконец, дошло до того, что бывшего Президента СССР объявили «невыездным». Сообщение об этом опубликовала пресс-служба Конституционного суда. То ли вдруг забыли, то ли, наоборот, решили напомнить всем об эффекте запретов на выезд из страны в советские времена. Тех самых запретов, стену которых проломил и разрушил не кто иной, как Президент СССР.
3 октября я направил в Конституционный суд, Министерство иностранных дел и Министерство безопасности РФ письма с просьбой сообщить, кем и на основании каких правовых норм и актов приняты меры, затрагивающие мои гражданские права, обязанности и законные интересы. На свой запрос я получил из Конституционного суда ответ: «Все решения Конституционного суда, затрагивающие ваши интересы, вам представлены. С остальными документами можно ознакомиться непосредственно в Конституционном суде».
Из этого ответа можно было сделать только один вывод: решение принималось не в Конституционном суде, в документированном виде его предъявить мне не могут. Очевидно, меры, предпринятые соответствующими ведомствами, были осуществлены на «основании» лишь «телефонного права» и уже поэтому были незаконными.
