Сергей Никольский
Чтение – привычное дело. А за ним сотворчество, диалог автора и читателя.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
…Как только Прокофий начинал наизусть сообщать сочинение Маркса, чтобы доказать поступательную медленность революции и долгий покой Советской власти, Чепурный чутко худел от внимания и с корнем отвергал рассрочку коммунизма.
– Ты, Прош, не думай сильней Карла Маркса: он же от осторожности выдумывал, что хуже, а раз мы сейчас коммунизм можем поставить, то Марксу тем лучше…
Андрей Платонов. Чевенгур
Обозначенная в подзаголовке тема только на первый взгляд кажется сугубо научной, далекой от жизни. Она сейчас востребована, потому что крупные исторические события, которые мы переживаем последние полтора года, в очередной раз запустили процесс массовой идентификации. Сознание людей, не привыкших размышлять, отреагировало на ситуацию привычно – легко приняло заданную властью форму. Думающие озадачились: принимать или отвергать? И те, кто принял решение, отличное от позиции большинства, подверглись, как водится, гонениям. Все как в песне: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…» Наша общественная традиция в очередной раз взяла верх. Прав Салтыков-Щедрин: «Мы люди привышные! Мы потерпеть могим! Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить – мы и тогда противного слова не вымолвим!»
Что же в нашем бытии и сознании предрасполагает к поведению «неразмышляющему»? Ответ на этот вопрос нельзя дать без анализа понятий интерпретации, идентификации и имитации.
Русские смыслы
Способность индивида к самостоятельному мышлению определяется глубиной его погружения в культуру, причастностью к ней. При этом условием его вхождения в национальную культуру является способность свободно, а не по приказу постулировать свою принадлежность, идентифицировать себя с определенными личностями и общностями, соотносить и отождествлять собственные переживания, смыслы и ценности с теми, которые он находит в референтных группах. Такие группы индивид выделяет в ближнем кругу, среди современников и творцов, оставивших след в истории.
Идентификация личности в культуре происходит посредством диалога, что открыл Михаил Бахтин, установив, что авторское слово есть выражение «ценностной активности, проникающей в содержание и претворяющей его. Так, при чтении или слушании поэтического произведения я не оставляю его вне себя, как высказывание другого, которое нужно просто услышать и значение которого… нужно просто понять; но я в известной степени делаю его своим собственным высказыванием…».
Если взглянуть на идентификацию как средство культурного развития личности на материале литературы, то, помимо работы читателя, здесь предполагается интерпретаторская (от латинского interpretatio – разъяснение, истолкование) деятельность, которую выполняют интерпретаторы-профессионалы – литературный критик и литературовед. Параллельно они, если требуется, могут исполнить и идеологическую функцию, толкуя произведение в заданном властью ключе.
Особенностью русской классической литературы является философичность, выражающаяся в ее постоянном внимании к предельным основаниям человеческого бытия – жизни и смерти, любви и страсти, ненависти и тоске, добру и злу, земных деяниях Бога, Демона, самого человека. Конечно, такого рода внимание свойственно многим высоким произведениям мировой литературы. Однако у русских классиков есть отличительная особенность. Их обращение к предельным вопросам непрерывно, развивается от творца к творцу. В этом явлении также есть особенные русские смыслы и ценности, не свойственные другим культурам. К ним относится то, что именуется, например, счастьем, судьбой, тоской. По мнению филологов, они характерны именно для нашей лексики и национальной языковой картины мира и отсутствуют в языковых картинах мира других культур.
Наверное, высшим достижением отечественной классики ХIХ века нужно признать участие писателей и поэтов в созидании того, что можно назвать национальным мировоззрением. «Национальное мировоззрение, – отмечал Семен Франк, – понимаемое как некое единство, ни в коем случае, конечно, не является национальным учением или национальной системой – таковых вообще не существует; речь идет, собственно, о национальной самобытности мышления (здесь и далее курсив мой. – С.Н.) самого по себе, о своеобразных духовных тенденциях и ведущих направлениях, в конечном счете о сути самого национального духа… Объект нашего исследования – не таинственная и гипотетическая «русская душа» как таковая, а ее, если можно так выразиться, объективные проявления и результаты, точнее, преимущественно идеи и философемы, объективно и ощутимо для всех содержащиеся в воззрениях и учениях русских мыслителей… Поскольку облечь в понятия внутреннее содержание национального духа и выразить его в едином мировоззрении крайне трудно, а исчерпать его каким-либо понятийным описанием и вовсе невозможно, мы должны все-таки исходить из предпосылки, что национальный дух как реальная конкретная духовная сущность вообще существует и что мы путем исследования его проявлений в творчестве сможем все-таки прийти к пониманию и сочувственному постижению его внутренних тенденций и своеобразия». Задача «понимания и сочувственного постижения» национального духа как существенной части национального мировоззрения является философской, а потому в интерпретации русской классики участвуют наряду с литературоведами и литературными критиками исследователи-философы.
Что же представляет собой интерпретация, как она возможна и насколько допустима? Для анализа этого процесса важны прежде всего понятия «раскрытие» и «трактовка», предполагающие обнаружение и выделение в авторском тексте заложенных в нем ценностей и смыслов (равно как и наделение его ими), которое совершает читатель в диалоге с автором. Как интерпретация совершается?
Логика понимания
Процесс раскрытия произведения предполагает максимально полное проникновение субъекта в сюжетно-событийный и образно-метафорический состав текста, в его содержание в том виде, как оно представлено автором. Читателю необходимо понять и прочувствовать всю совокупность деятельностных отношений героев между собой и с миром, заложенных в произведение автором. Более того, поскольку деятельность не является исчерпывающим основанием существования человека, а сами ее цели определяются присущими ему идеалами, ценностями и мотивами, то и они, эти цели, сделавшись предметом авторского внимания, включаются в содержание произведения и подлежат раскрытию. Раскрытие, то есть уловление, осмысление, фиксация и формулирование того, что автор вложил в содержание произведения, – начало его постижения. И поскольку с этого момента начинается диалог автора и читателя, то возникает интерпретация.
 |
| Услышать сигнал сверху, истолковать его так, как требуется, и выполнить заказ власти у нас всегда готовы. Фото Reuters |
Интерпретация как понимание того, что замысливается автором, есть в то же время наделение в процессе диалога первичного авторского понимания собственно читательскими смыслами и ценностями. Интерпретация автора читателем есть акт свободы, творческий акт. Здесь тот же процесс, который имеет место в художественном исполнительском чтении, в написании режиссерского сценария, в рисунке актерской роли, в создании и исполнении музыкального произведения. Композитор задумывает и кладет замысел на ноты. Исполнитель его раскрывает и интерпретирует. Слушатель по-своему слышит, раскрывает и интерпретирует обоих.
В понимании интерпретации важным является вопрос не только о том, допустима ли она в принципе, но и о возможных ее пределах. Вопрос этот не может быть решен универсальным образом, поскольку каждый конкретный случай творческого диалога автора и читателя уникален. При этом уникальность в каждом случае определяет не только свою «количественную меру», горизонт интерпретации, но и состав профессионалов-посредников и читателей-интерпретаторов, вступивших в диалог. Так, если автор затрагивает «последние вопросы» человеческого бытия, то о нем самом начинают говорить как о философствующем авторе или даже, как, например, в случае Льва Толстого или Достоевского, об их собственной философии.
Следующим шагом в процессе интерпретации является трактовка, и говорят о ней прежде всего в связи с раскрытием. В процессе интерпретации-диалога при раскрытии смыслов и ценностей, которыми обладают автор, с одной стороны, и читатель – с другой, акцент делается на максимально полном извлечении содержания из того, что было заложено в произведение автором. И читатель хотя и дает волю своей свободной трактовке, но все же, как якорем, сдерживается авторскими смыслами и ценностями. Но затем якорная цепь рвется, авторское содержание лишь пунктирно намечает свободное движение читательской интерпретации, передавая решение о направленности и степени свободы (вольности) трактовки на читательское усмотрение. И дальнейший курс судна будет определяться профессиональной посреднической и читательской компетенциями, вкусом, культурой.
Нельзя полагать, будто имеется нечто, написанное автором однозначно, и что только докопавшись до этой однозначности, читатель или посредник-профессионал должны приступать к интерпретации. Вопрос более сложен. Так, обращаясь к предмету русского мировоззрения, мы понимаем, что имеем дело не просто с неоднозначным продуктом, но вообще с тем, что автор сконструировал, интерпретировав явления действительности и выдав свое представление о них за результат.
Интерпретация сопровождается идентификацией. Идентификация – явление длящееся, сопровождающее развитие личности, включающее в себя интерпретацию. И если интерпретация иногда возможна без последующей идентификации, то идентификации без интерпретации не бывает. Процесс отождествления себя с кем-то или чем-то без принятия нового внутрь и, следовательно, без корреляции вновь принятого с уже имеющимся невозможен. При идентификации происходит переделка отдельных элементов (в пределе – всей структуры) сознания, строя эмоций, того, что называется внутренним миром личности.
Причины для запуска процесса идентификации могут быть двух родов. Первый, связанный с имманентным личностным развитием индивида, возникает в связи с логикой развития, изменений конкретного человека. Он может запускаться на короткий период, а может быть длительным, иногда постоянным, пока человек жив.
Второй род идентификации личности зависит от внешних для индивида общественных изменений. Так, объявление отмены крепостного права или Октябрьский переворот запустили процессы новой идентификации больших социальных групп российского общества. Тот же процесс имел место в России в 90-х годах ХХ века, а сегодня в связи с идеей «русского мира» возник снова.
Вперед, к насилию
Идея «русского мира» не имеет сколько-нибудь содержательных и значимых позитивных аналогов в отечественной философствующей литературе. Факт этот не случаен и сам по себе должен был бы сдержать непомерную активность энтузиастов этой идеи. Но это касается отсутствия аналогов, которые стоило бы учесть как пример. А вот те, которые следовало бы знать для того, чтобы не повторять их, назвать нетрудно. Упомяну только два, относящиеся к эпохе III Интернационала, когда большевики всерьез рассчитывали на распространение Октябрьского переворота до всемирного масштаба. Пример этот, само собой, включал в себя мысль о «русском мире» как сильно видоизмененную – противоречащую интернационализму – часть. Как восклицал автор «Двенадцати»:
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи благослови!
Политико-философскую интерпретацию идеи «мирового СССР» дал в 1921 году видный деятель партии большевиков Евгений Преображенский, нарисовавший картину ее воплощения. По его словам, «если б революция на Западе заставила себя долго ждать, такое положение могло бы привести к агрессивной социалистической войне России с капиталистическим Западом при поддержке европейского пролетариата». Но массы разочаровались в капитализме, и революция на Западе стучалась в двери. Возникли Советская Австрия и Советская Германия. Против них выступили Польша и Франция, но внутри них начались восстания рабочих. В войну вступила Советская Россия. Конница Буденного лавиной прокатилась по степям Румынии и воссоединила Страну Советов и Болгарию. Красная Армия и вооруженные силы Советской Германии вступили в Варшаву. Победа пришла к пролетариату Франции и Италии. Помощь буржуазии североамериканских Соединенных Штатов, спешившая через океан, опоздала. Возникла Федерация Советских республик Европы с единым плановым хозяйством. Промышленность Германии соединилась с русским земледелием. Советская Россия, перегнавшая до этого Европу в политической области, теперь «скромно заняла свое место экономически отсталой страны позади передовых индустриальных стран пролетарской диктатуры».
Идеи эти, как известно, были воплощены в реальность лишь в форме провального «польского похода».
Идею «русского мира», этого царства смерти в пределах СССР, начиная с «Котлована» (1927) изображал Андрей Платонов, чьи художественные интерпретации действительности емко оценил Сталин: «Талантливый писатель, но сволочь».
Насильственное перекраивание границ, искусственное культивирование иллюзий, навязывание своей системы ценностей и смыслов, требовавшее жертв и крови, в советские времена было обыденностью.
Надо признать, что такое поведение не является сугубо отечественным изобретением. Аналогичным образом поступали и поступают до сих пор «цивилизованные» государства, выставляя по отношению к жертвам аргумент «недоцивилизованности». Что же мы? Будем действовать в духе «если им можно, то и мы не остановимся»? Сомнительная сентенция, если подумать о последствиях для содержания и качества нашего собственного общественного сознания, о качественных изменениях нашего человека.
Впрочем, в такого рода поведении все же произошли некоторые перемены. Откровенно варварские приемы перестали быть массовыми. Вместо них, маскируясь идеями народного блага и общественной справедливости, стали прибегать к ложной интерпретации и фальшивой идентификации, для чего повсеместно используется имитация. Примеры под рукой. Нужно доказать, что народ высоко оценивает результаты работы власти и потому голосует именно за нее? Имитируем честные выборы и честную оценку их итогов. Нужно показать рост грамотности школьников в подтверждение, что проводимая реформа образования – лучшая из мыслимых? Снизим троечный балл ЕГЭ по русскому языку. Результаты сами собой начинают интерпретироваться как хорошие, а школьники идентифицируются как грамотные. Требуется отчитаться о росте заработной платы медиков? Выведем среднюю из четырехзначной величины оклада у врача и шестизначной у менеджера больницы. Результирующая пятизначная будет свидетельствовать о росте благосостояния медиков, без чего не может быть здорового населения.
Какова будет историческая плата (расплата) за имитацию в форме ложной интерпретации и идентификации, манипуляторов-временщиков не заботит. Похоже, все они безоглядно включились в имитационную гонку, не исключая задачи превращения ее в общегосударственную цель. Вот и в так называемой Декларации русской идентичности, принятой в ноябре 2014 года ХVIII Всемирным русским народным собором, записано: наше «национальное самосознание неизбежно означает солидарность с судьбой своего народа». То есть без солидарности-идентификации нет русского. Но что такое «идентификация-судьба», которую индивид, не желающий отторжения от национального тела, обязан принять? Откуда она берется? Объявляется решением верховного правителя? Исходит от Церкви или возникает еще откуда-нибудь?
Что означает, например, «солидарность» с коллективизацией? Сочувствие к крестьянам, которые участвовали в антиколхозных восстаниях, подавляемых регулярными частями Красной Армии? Сочувствие к 6 млн выселенных или репрессированных кулаков и членов их семей? Или к Сталину и к тем, кто приказы обо всем этом сочинял и исполнял?
Ответов на эти вопросы нет. Вместо них – привычное манипулирование идеей национального единства посредством интерпретации, идентификации и имитации. И по-прежнему несет по русским просторам ветер предостережение Салтыкова-Щедрина: «От свиньи не родятся бобренки, а все поросенки». Мимо несет…
Дарья Гармоненко