Марк Рац
У движения «Талибан» и других исламистов юстиция особая, военно-полевая. Этот человек с автоматом Калашникова сейчас расстреляет преступников на глазах у народа. Фото Reuters
Недавно в «НГ» появились две статьи о состоянии и перспективах русской интеллигенции. Сначала Алексей Кива (20.11.15) объявил о ее конце, а затем Петр Спивак (27.11.15) попытался объяснить причину этого конца: «Интеллигенция исчезает, потому что стереотипы и мифы, от которых она – и не только она! – не захотела и/или не смогла отказаться, не могут сделать ее жизнеспособной. То есть творчески продуктивной, конкурентоспособной на мировом рынке идей и знаний, адекватной сегодняшним и завтрашним вызовам, иначе говоря». Все это так, но меня сложившееся положение дел не устраивает. У меня есть основания причислять себя к осколкам этой самой интеллигенции, а посему я считаю, что еще не вечер, и ползти на кладбище, завернувшись в саван, не собираюсь.
Диагноз-то поставлен правильный, и это само по себе неплохо, только задачу я вижу не в диагностике, а в избавлении от болезни. Диагноз – только первый шаг. Господство стереотипов и мифов в массовом сознании, в том числе (и в первую очередь!) интеллигентском, – тяжелая болезнь, может быть, и смертельная. Газетными статьями она не лечится, поскольку за ней стоит отсутствие мышления. Но подтолкнуть к лечению, собрать консилиум, то бишь устроить дискуссию, газета может: как-никак коллективный организатор. (Если кто забыл, данная квалификация принадлежит главному погубителю русской интеллигенции В.И. Ленину, а в этом деле он толк знал.)
Однако вести этот разговор «вообще» – дело неблагодарное, да и для газеты неподходящее. Поэтому я тут сделаю ход конем и попробую пояснить свою мысль на самом актуальном примере, который и вынесен в заголовок. Мысль проста, как колумбово яйцо: интеллигенция – это мыслящие люди, в их отсутствие наступает царство стереотипов и мифов. (Как было сказано уже давно, сон разума рождает чудовищ.) Так что выбор простой: кого хоронить – интеллигенцию (а вместе с ней и страну) или господствующую мифологию?
В конце этих заметок я еще вернусь к тому, с чего начал.
Борьба вообще и борьба с террором
 |
| Дмитрий Богров, идейный русский анархист из евреев, в 1911 году смертельно ранил Петра Столыпина. Фото 1910 года |
Откуда взялась война/борьба с террором, очень кстати напомнил недавно французский политолог Жозеф Бельтант. Концепцию войны с террором придумали в администрации президента Буша-младшего сразу после 11 сентября 2001 года. Вообще-то создание мифов о единстве и уникальной миссии своего народа – дело не новое. (У нас в этом плане опыт незабываемый и уж точно имеющий всемирно-историческое значение.) Но в данном случае создание историй о борьбе добра со злом было удобным способом превращения выборов 2004 года в моральную коллизию. («Голосуй сердцем» – это мы тоже проходили.) «История» становится при этом средством легитимации политической и военной программ.
В качестве субъекта истории выступает американский гражданин. После сентябрьской трагедии его долг – бороться за восстановление мирового порядка и демократии ради торжества свободы и справедливости над «силами зла» (это такой интересный объект, обратите внимание). С этой целью он должен обнаружить и уничтожить террористов (врагов), атаковавших его. И у него есть незаменимый помощник – американская армия под руководством Джорджа Буша, главнокомандующего и национального лидера. (Армия – важнейшее средство, опять же вспомним: «У России есть только два союзника – армия и флот».) Опираясь на сплотившийся вокруг него американский народ, президент сделает все возможное и невозможное для победы ценностей американской демократии в современном мире. Такова историческая миссия великой державы – Америки.
В общем, вполне универсальная схема, разработанная современной семиотикой на основе «Морфологии сказки» нашего замечательного филолога Владимира Проппа. И очень успешно использованная в первые годы нового века. Но нужно заметить, что уже в тогдашних дискуссиях – за рамками приведенной схемы и охарактеризованного способа употребления – концепт войны (или борьбы) с террором подвергался сомнению.
Восстанавливать контекст этих давних дискуссий – дело хлопотное, но я, и, наверное, не я один, писал тогда (в «Русском журнале»), что «война с террором» не более чем метафора – наподобие войны с наркотиками. Толку от этих писаний не было никакого, поэтому нужно, наверное, остановиться на этом моменте поподробнее.
Хрестоматийным стало изречение Конфуция: когда слова утрачивают свое значение, народ утрачивает свою свободу. Но многие ли из нас задумывались о том, какая связь между значениями слов и свободой? Я-то думаю, что свобода народа определяется свободой его интеллигенции, а интеллигентный человек – это прежде всего человек внутренне свободный, то есть мыслящий.
Вот хороший пример и подходящий случай задуматься: что это за война, о которой идет речь, и стоит ли в ней участвовать? Желающие могут обратиться к словарям, но по мне так и без словарей ясно, что война/борьба в точном значении этих слов может быть только между субъектами: врагами, противниками – людьми, кланами, бандами, государствами. Можно, конечно, бороться и с непослушными вихрами на собственной голове, но это скорее метафора. Однако достаточно ли метафор, чтобы идти на войну, где в ходу не расчески, а пулеметы и танки?
Я, впрочем, не возражаю и против приписывания слову «борьба» двух разных значений, но это решать лингвистам. Остается пояснить, что в одном случае речь идет об упомянутой борьбе с противником, то есть об отношениях между субъектами, а во втором – о борьбе за что-то или против чего-то, то есть об отношениях субъекта к объекту. За этими двумя значениями слова, по идее, стоят два разных понятия, и обозначают они разные вещи. Надо полагать, что стратегии и методы борьбы тоже будут при этом сильно различаться. Поэтому мыслящему человеку смешивать их непозволительно.
Борьба, конечно, заслуживает отдельного разговора: ведь привычка к борьбе у нас в крови. Для старшего поколения бывших советских людей борьба (за мир, за победу коммунизма, с мировым империализмом и т.д. и т.п.) с детства означала едва ли не способ существования, такой modus vivendi. Советская идеология строилась на смешении или склейке двух обозначенных понятий. Аналогичным образом устроены и словесные конструкции борьбы с бедностью или с коррупцией. Замена необходимого здесь предлога «против» (бедности или коррупции) предлогом «с» не просто затемняет суть дела, а искажает его смысл, порождая те самые стереотипы и мифы, о которых пишет автор «НГ». Любопытно, что у Даля (да и в некоторых современных словарях) второго значения нет: похоже, что оно появилось не так давно. Но вернемся к теме террора.
Итак, возникает естественный вопрос: террор (или терроризм) – это субъект такой или объект? В словарях можно найти самые разнообразные определения: террор (терроризм) – это и политика, и деятельность, и идеология, обладающие неким набором свойств. Однако при всем этом разнообразии обычно речь идет о противоправных действиях, направленных против мирного населения, но преследующих те или иные политические цели. Занимающиеся этой темой политкорректные специалисты озабочены прежде всего тем, как отличить терроризм от «деяний легитимных борцов за свободу». У меня по этому поводу возникает неполиткорректный вопрос: а зачем отличать? Чтобы делить террористов на плохих и хороших? А как же тогда «война с террором»? У каждого своя?
По факту именно так и получается: тут можно привести множество примеров, которые обычно обсуждаются политиками как примеры двойных, а то и тройных стандартов. Под видом борьбы с международным терроризмом идет борьба с политическими противниками и «их» террористами, «свои» же так или иначе берутся под защиту – как теперь говорят, крышуются.
Вот я и думаю, что так называемое цивилизованное человечество в войне с террором явно проигрывает именно по этой причине. Но, делая такой вывод, мы перепрыгиваем через несколько логических шагов.
От теории к практике
Во-первых, еще раз зададимся вопросом: что же такое терроризм? Как его следует понимать в сложившейся с начала нового века культурно-исторической ситуации? Я бы предложил видеть его не как политику или идеологию, а принципиально иначе: как особое средство достижения самых разнообразных политических целей. Использование этого средства объединяет и наших народовольцев еще из ХIХ века, и памятные «Красные бригады» в Италии, и нынешних исламистов. К целям и их носителям можно относиться по-разному: например, тех, кого мы считаем борцами за свободу, можно даже поддерживать, если и пока они пользуются цивилизованными средствами, то есть, скажем для начала, не прибегают к террору.
При этом, правда, придется иметь в виду, что у других политических субъектов к ним может быть другое отношение: на то и политика, тем более в многополярном мире. Но вот средство борьбы, именуемое терроризмом, я бы предложил поставить вне закона: ну, как химическое оружие, например. «Бороться» с терроризмом или координировать усилия в этом направлении должна тогда соответствующая международная организация – типа Интерпола или ОЗХО (Организации по запрещению химического оружия), абсолютно безразличная к политическим целям террористов.
Сказанное, разумеется, не более чем идея, требующая проработки как методологической, так и – особенно – юридической и, конечно, публичного обсуждения. А что касается ДАИШ (она же запрещенная в России ИГ), то здесь мало что меняется: ДАИШ как организация, практикующая террористические действия, подлежит уничтожению независимо от своих целей. Но тогда придется заметить, что это касается не только ее. И здесь мы автоматически возвращаемся к теме двойных стандартов. Это, конечно, отдельная тема, требующая специального разговора, но я боюсь, что без такового проблему терроризма нам не решить. По крайней мере до тех пор, пока мы официально делим террористов по таким признакам, как цели или территории их действий («Российская газета» от 28.07.06).
* * *
Теперь, как и было обещано, вернемся к нашей интеллигенции. В свое время Ханна Арендт заметила: нельзя изменить традицию, пользуясь ее понятийным аппаратом. То есть в нашем случае теми самыми стереотипами и мифами, о которых говорит процитированный выше автор «НГ». Какие-то из них мы сами и породили, какие-то унаследовали от предков, и при рождении они могли быть вполне релевантными понятиями, но сегодня уже не соответствуют ситуации в нашем текучем мире. Потому и превратились в стереотипы и мифы. Для Буша накануне выборов «война с террором» была находкой, а теперь для Обамы и Путина ценность этой идеи, мягко говоря, сомнительна, особенно если иметь в виду их место в истории.
Дальше разговор ветвится: можно и нужно обсуждать вопросы методологии (например, категориальное мышление в отличие от привычного нам сознания) или исторические темы (историю понятий и историю ментальности, но вместе с тем историю русской интеллигенции в сравнении с историей западных интеллектуалов). Однако это для газеты тяжелый хлеб.
Одно другому не мешает, но, по-моему, лучше бы попробовать довести до ума тему террора и политики. Хоть и частный пример, но вполне ощутимый (как кость в горле), и довести его до ума непросто. Поскольку, во-первых, это значит довести до ума действующих политиков: в противном случае все так и останется разговорами в пользу бедных. А во-вторых, начни только этот клубок разматывать – и за ним сразу потянутся и двойные стандарты, и политкорректность. Причем это только начало – одна веточка. Дело, конечно, не быстрое, но скоро только сказки сказываются. Вот бы осколкам интеллигенции собраться с силами да похоронить все эти стереотипы – очень бы стоило! Тем более что мыслящие люди есть не только в России. А саму интеллигенцию уже хоронили. И – вспомним ГУЛАГ – хоронили заживо…
Иерусалим
