Владимир Меньшов: "Выбор пути – это возможность пробуждения всего общества"

Владимир Меньшов называет себя режиссером-практиком. Фото РИА Новости

Кинопрокатчики нынешней осенью представят российским зрителям немало новинок, среди которых отечественные ленты в этом сезоне составят немалую долю. Оскароносный режиссер Владимир МЕНЬШОВ рассказал журналисту «НГ» Юлии МОТОРИНОЙ о том, как удержать внимание зрителя и нужно ли квотировать прокат западного кино в наших кинотеатрах.

– Владимир Валентинович, расскажите, нравится ли вам современный кинематограф и то, как работает сегодня система?

– Сложный вопрос для меня. На самом деле я жду будущего и перемен. Сегодня уже довольно значительная группа авторитетных людей считают, что нынешняя система работает не совсем эффективно.

Мы бы хотели вернуться, по сути, к Госкино – централизованной системе, которая, мне кажется, была более справедлива и интересна. Раньше составлялся тематический план, который отражал жизнь страны. Потому что кино должно быть отражением современной жизни. Были обязательные планы по съемкам фильмов, например, об армии, о рабочем классе, о колхозной деревне. Темы были очень разнообразны. А сейчас наблюдается некоторое однообразие.

– И ваши культовые фильмы «Москва слезам не верит», «Любовь и голуби» тоже были по плану?

– «Москва слезам не верит» – да, тематически он был подверстан, это был конкурс сценариев фильмов о Москве.

– В чем же заключается, по-вашему, такой феноменальный ее успех?

– Это уже работа киноведов. Но сам я чувствую, что картина попала в генетический код нации. Там люди узнают свою жизнь, своих знакомых, своих родственников.

– А как родился фильм «Любовь и голуби»? Тоже по плану или это была другая история?

– Нет, здесь не было плана. После «Москвы...» я разыскивал материал для следующей картины, и мне понесли толпой сценарии о брошенных женщинах, о тяжелой женской судьбе и т.д. Я понимал, что я это не буду снимать, повторяться мне нельзя. Но что я должен снимать? У меня были раздумья об очень социально значимых картинах.

И в это время мне попадается «Любовь и голуби». Я читаю, получаю большое удовольствие, а потом думаю: это же и есть тот материал, который я ищу! Когда-то я прочел хорошую мысль Станиславского, что люди приходят в театр и посмеяться, и поплакать, и задуматься о жизни. Потому что если все эти три компонента не присутствуют, то нет полноты, искусство не осуществляется. И я увидел, что «Любовь и голуби» – материал, благодаря которому я как раз и смеюсь, и плачу, и задумываюсь о жизни. Это был выбор принципиальный. И эти составляющие прослеживаются во всех моих работах.

– Какой ваш основной режиссерский принцип?

– В свое время я всерьез уверовал в посыл, с которым к нам обращались наши педагоги. Через кинематограф нам предоставляется трибуна для обращения к миллионам людей. И мы должны найти особые слова, должны всегда ощущать свою ответственность. Я это каким-то образом, по-школьному, по-ученически, воспринял действительно как позицию. Мне казалось дикостью, что некоторые режиссеры декларируют, что не нуждаются в зрителях и что им важно добиться признания, например, своих 20 друзей. Я придерживался другой позиции. И, может быть, так счастливо сложились обстоятельства, что у меня такие сценарии оказывались в руках, которые были близки всему народу. Конечно, меня тоже тянуло к какому-то более интеллектуальному кинематографу, что ли. Но даже под интеллектуальным я подразумеваю не такое уж рафинированное кино, которое сейчас именуется авторским. Кроме того, для меня очень важен юмор. Я зверскую серьезность нашего авторского кино не принимаю совершенно. Нужно, чтобы было легко, с интонацией самоиронии.

– А нравится ли вам что-то из современного кинематографа? Какие картины вызвали у вас и слезы, и смех, и размышления?

– Я уже не раз говорил, что мне очень нравится картина «Горько!». Я считаю, что там дана панорама нашей жизни. Да, дурной где-то, но она такова. И там это сделано с любовью к людям, несмотря ни на что. А во многих фильмах я вижу некоторый брезгливый взгляд на людей, как на маленьких «муравьев», черт знает, как они вообще живут. Такой подход мне чрезвычайно неприятен.

– Какие тенденции современного кинематографа вы отмечаете?

– Я вижу, что сейчас в кинематограф «вползают» самые эффектные технологии. И молодой зритель очень развращается этими технологиями. И уже рассказывать неторопливую вдумчивую историю, чтобы можно было не любоваться технологиями, а наслаждаться игрой актеров, самой историей любоваться, – это становится невыигрышно. Надо все время, чтобы все взрывалось, летело, бежало, крутилось… Это одна из угроз кинематографа, я считаю. Грустный тренд, что хорошее игровое кино уходит.

– Как вы относитесь к предложениям квотировать прокат западных фильмов в наших кинотеатрах?

– Это все и входит, в моем понимании, в создание новой системы кинематографа. Нужно выстроить целенаправленную политику в отношении нашего кинематографа, которая бы боролась с американизацией нашей жизни. Но отмечу, что, по моему ощущению, этот острый и рьяный интерес к американскому кино в обществе несколько поутих. Выясняется, что русским людям необходимо видеть на экране нашу культуру, наших героев, наших актеров. Даже наше понимание мира все равно необходимо. Я уверен в том, что наши режиссеры должны именно в этой стране искать себя. И когда мы будем находить, нащупывать свои точки соприкосновения с современным зрителем, понимать, как его вытащить в кинотеатр, удержать на месте в течение двух часов, тогда произойдет качественный сдвиг в кинематографе.

– Раз уж мы затронули тему политики. Насколько остро отзываются политические темы в вас?

– Сейчас я гораздо больше живу политическими проблемами России, чем проблемами творческими. Я все время смотрю новости. По своему складу я режиссер-практик. Поэтому многим разговорам предпочитаю действия. Сейчас я стал доверенным лицом «Единой России». Почему? Потому что, я думаю, «Единая Россия», к сожалению или к счастью, единственная сила, которая сейчас осуществляет власть в стране. Мне бы хотелось, чтобы эта сила преобразовалась в силу творческую. Мы сейчас встали на развилке, когда тот путь, который был выбран, мы исчерпали до конца. Сейчас мы должны искать новый вариант движения с тем, чтобы возбудить творческие силы общества. Общество находится в несколько дремотном состоянии, полусонном. И его нужно пробудить, чтобы люди прониклись мыслью, что их судьба в их руках! Мне кажется, что «Единая Россия» может и должна стать такой партией, которая пробудит наше общество!

– Но как это можно сделать, по-вашему?

– Нужны новые идеи. Сейчас надо думать, по какому пути дальше двигаться. Выбор пути – это и есть возможность пробуждения всего общества. И ни от какой партии, по-моему, эти идеи получить сейчас невозможно. В конечном счете все партии в полемике только с «Единой Россией» и существуют. Моя мечта – чтобы мы в России имели творческую партию, в которой бы собрались самые интересные люди страны и схватывались в серьезных интеллектуальных поединках.

– Вы недавно путешествовали по Крыму. Какое впечатление на вас это произвело?

– 10 лет назад я ездил по Украине. На меня тогда тяжелейшее впечатление произвело положение русских в Украине. Путешествие было длительным, подробным, я вернулся очень угнетенным. Я понял, что мы проиграли Украину и Крым потерян навсегда. Это было дико. Поэтому то, что я сейчас вижу, – это просто возрождение Крыма! Этот поступок нашего президента зачтется ему не только на земле, но и на небесах. Вот это смелое, неожиданное, не приходящее никому в голову решение, которое вдруг было осуществлено в кратчайший срок, и теперь уже обратного хода нет! Крым как проект, на мой взгляд, будет соразмерен с БАМом по масштабу. Один этот Керченский мост чего стоит!

– Продолжая тему изменений, нравится ли вам то, что происходит сейчас в Москве? То, как она меняется, обновляется?

– Я живу в центре, поэтому каждый день наблюдаю перемены, которые сейчас обрушиваются, в хорошем смысле слова, на Москву. Мне они очень нравятся! Я в восторге, с какой уверенностью, с каким масштабом Сергей Собянин вершит перемены. Взяли, в один день все перекрыли, начали работы… Я думаю, что Москва очень преобразится.

– А какие особенные места для вас в Москве, которые вы любите больше других?

– Самое любимое место связано с годами учебы. Это Камергерский проезд, бывший проезд Художественного театра. Это были четыре самых переломных года в моей жизни, когда я попал в творческий вуз и понял, что это моя судьба. Там были и любовь, и женитьба. Там и Юля училась в этой же студии, а сейчас наш внук учится. Камергерский очень переменился, я давно там не был. Сейчас на экзамен к внуку пришел и посмотрел: все новое, красивое. Потом прошли по Пушкинской, нынешней Большой Дмитровке, и я тоже был поражен, как изменилось все. И как это красиво стало, вечный праздник! Еще очень люблю Кремль. Мы с Верой, когда учились, любили весной побродить по его территории. Особая сила у этого места.