Россия, которой мы не знаем

Люди, наделенные властью, намечают подходы к решению проблем, ищут деньги. Теоретический фундамент у этой практики, увы, слаб. Фото со страницы правительства РФ в Twitter

В этом году исполнилось 25 лет с начала реформ в постсоветской России. Чего мы хотели четверть века назад, что получилось, были ли у нас иллюзии и что делать?

Польский профессор Гжегож Колодко, который в период с 1994 по 2003 год четыре раза назначался вице-премьером и министром финансов, консультировал правительства многих стран по вопросам реформ, сказал на проходившем в марте Московском экономическом форуме, посвященном этому юбилею: в России знают, что было тогда, но пока не знают, куда идут. «Когда вы разрушили Советский Союз, – говорит Колодко, – ВНП России был в три раза больше, чем в Китае. Прошло 25 лет, одна генерация, одно поколение президента Ельцина и президента Путина, и сейчас в Китае ВНП в шесть раз больше, чем в России… Китайцы знают, куда идут». Кстати, Польша, где в первые годы ее постсоциалистического развития тоже были свои «младореформаторы» и была «шоковая терапия», сегодня является одной из немногих европейских стран, ВВП которой растет, а не падает.

Куда идем?

Да, по темпам роста ВВП мы стали отставать даже от тех бывших союзных республик СССР, которые имели слабый по сравнению с РСФСР экономический и научно-технический потенциал либо были бедны природными ресурсами. Если Россия, по подсчетам экспертов, по объему ВВП не достигла уровня 1991 года, то в Азербайджане, Белоруссии, Туркмении, Узбекистане он удвоился. А, например, от Казахстана мы отстаем и по уровню зрелости рыночной экономики, привлекательности инвестиционного климата, развитию малого бизнеса. Мы допустили деиндустриализацию и разрушили научно-технический комплекс (академическая наука плюс прикладная наука, включающая в себя отраслевые исследовательские, конструкторские, проектировочные институты, опытные производства, лаборатории), который трудно восстановить. Наше отставание от передовых стран Запада во многих отношениях близко к отставанию от них дореволюционной России. Остались на том или ином уровне только те отрасли и производства, которые достались нам от СССР и которые власти взяли под особый контроль. И тем не менее космическая сфера понесла сильные потери. Как заявил генеральный директор Роскосмоса Игорь Комаров, главными проблемами космической отрасли являются «низкая производительность труда, устаревшие методы проектирования и управления и изношенность оборудования». Осталось и в целом грамотное население, хотя понизился уровень образования в школах и вузах. Но ведь и в царской России были производства на мировом уровне.

Как сказал один мудрый человек, живший в ХVIII веке, политик думает о следующих выборах, а государев муж – о следующих поколениях. Случайно или нет, но у нас планы развития страны, как правило, появляются перед президентскими, реже – думскими выборами. В канун президентских выборов 2012 года окончательно отработанная программа среднесрочного развития страны «Стратегия-2020», возможно, была духоподъемной, поскольку ставила грандиозные задачи не только догоняющего, но и опережающего развития, однако оказалась никчемной, потому что мало что общего имела с реальным состоянием экономики и самого общества. И о ней дружно и быстро забыли. Но в условиях углубляющегося экономического кризиса и его последствий и чиновники, и депутаты, и другие государевы мужи «вдруг» осознали, что с сырьевой экономикой у России нет будущего, и стали говорить о необходимости срочно разрабатывать новую, несырьевую модель социально-экономического развития.

На сегодняшний день на слуху два проекта. Один из них готовится под руководством бывшего коллеги Владимира Путина по работе в питерской мэрии Алексея Кудрина, который был вице-премьером правительства РФ и министром финансов в 2000–2011 годах. В апреле 2016 года Кудрин был назначен руководителем совета Центра стратегических разработок, а в мае – руководителем рабочей группы по подготовке проекта реформ и одним из трех заместителей Экономического совета при президенте РФ, который возглавляется самим Путиным. Второй проект разрабатывается под руководством уполномоченного при президенте РФ по правам предпринимателей бизнесмена Бориса Титова. Проект назван «Экономика роста». Президент поручил продолжить разработку этой концепции и преобразовать ее в среднесрочную программу «Стратегия роста» – но уже на площадке Аналитического центра при правительстве РФ. Нетрудно заметить, что этому проекту придается меньшее значение, чем проекту Кудрина.

Подробно обсуждать эти проекты вряд ли имеет смысл, поскольку они еще находятся в стадии разработки. Это, по сути, еще концепции. Тем более что на заседании президиума Экономического совета при президенте РФ в июне 2016 года Владимир Путин не высказал по ним своего мнения, лишь предложил продолжать над ними работу. Несколько неназванных участников заседания рассказывали газете «Ведомости», что, с одной стороны, президенту импонирует неизменная линия Кудрина: не вкладывать деньги в экономику, а копить резервы на черный день. Говорят, что президент не любит рисковать. А с другой стороны, Путин не готов согласиться с тезисом Кудрина, что в интересах получения инвестиционного капитала и технологий надо снизить геополитическую напряженность, иначе трудно будет обеспечить рост экономики. К тому же, согласно Кудрину, несколько лет уйдет на создание условий для экономического роста, который сначала будет минимальным и лишь потом достигнет 4% ВВП. Но и такие низкие темпы роста лишь законсервируют отсталость России, с чем президент тоже не готов согласиться.

В проекте Титова, напротив, предусматривается вложение государством средств в развитие экономики и достижение более высоких темпов роста. Он как-то заявил: «С политикой Кудрина мы упадем в список третьеразрядных экономик». А часто выступающий вместе с Борисом Титовым советник президента РФ академик РАН Сергей Глазьев, тоже член Экономического совета при президенте, утверждает, что «рост ВВП в России должен составлять порядка 10% в год». Многим экономистам, однако, такие темпы кажутся иллюзорными.

Что у нас есть и что могло бы быть

Хотелось бы подчеркнуть такие моменты.

Первое. Оба проекта, по сути, построены на неолиберальной теории (приватизация госсобственности, сокращение государственных расходов, независимый суд, гарантия прав собственности, четкие и постоянные правила ведения бизнеса, способствующие росту экономики налоги, доступность кредита, содействие развитию малого бизнеса, создание благоприятного инвестиционного климата и т.д.). Все эти меры, безусловно, позитивны, но ввиду изношенности парка машин и оборудования, деградации высоких технологий и науки, неразвитости инфраструктуры они не позволят стране совершить скачок – слезть с нефтяной иглы.

Второе. Пока никто не может назвать источники финансирования, которые необходимы для построения современной экономики. А на это потребуются сотни миллиардов долларов. Ежегодно! (К слову сказать, они у нас были, только потратили мы их не по назначению.) Китай достиг темпов роста 10% и более, потому что инвестиции в экономику составляли там 40–45% ВВП. Индия добилась темпов роста более 7% после того, как повысила инвестиции с 25 до 30–37% ВВП. В России инвестиции в экономику официально составляют 18,5%, а по данным независимых экспертов, учитывающих нашу коррупцию, – 12,2% ВВП. Какими будут цены на нефть, неизвестно. Как скоро Запад снимет санкции с России за политику в отношении Украины и снимет ли их вообще, тоже неизвестно. И Запад остро реагирует на нашу поддержку режима Башара Асада в Сирии, на территории которой мы решили создать две военные базы на бессрочной основе.

Конечно, есть и немалые внутренние источники. Только если они до сих пор не были задействованы, то нет никаких оснований полагать, что они будут задействованы сейчас. Позволю себе следующее сравнение. Мы переживаем глубокий и затяжной кризис, который фактически начался еще в лихие 90-е. В Америке глубокий кризис, названный Великой депрессией, случился в 1929 году, и Франклин Рузвельт, ставший президентом США в 1933 году, во-первых, запретил вывоз долларов из страны, который практиковался при президенте Герберте Гувере. Во-вторых, была поднята максимальная ставка подоходного налога – с 24 до 63% в период первого президентского срока Рузвельта и до 79% в годы второго срока. В-третьих, поэтапно повышалась максимальная ставка налога на наследуемое имущество – с 20% до 45, 60 и 77%. И все это высвободило средства для борьбы с нищетой и массовой безработицей, в два раза сократило число сверхбогатых и в итоге ускорило выход из кризиса. Кто-то может сказать: чрезвычайные обстоятельства диктовали и чрезвычайные меры. Увы, это не совсем так. В благополучной Швеции максимальная ставка подоходного налога составляет 56,4%, а во Франции – аж 75%.

Воображаемая разделительная линия – на карте России, ее условное изображение – в натуре. У страны двуединая сущность. Фото Тимофея Захарова

И только в России было позволено вывести из страны сотни миллиардов долларов. За счет природной ренты появилось множество долларовых миллиардеров и миллионеров, разрыв в доходах между богатыми и бедными достиг опасной для будущего страны черты. В то же время в богатой углеводородами Норвегии 75% доходов от их реализации идут в казну государства и львиная доля из них направляется в социальную сферу. Поэтому там высокий жизненный уровень, нет миллиардеров и разрыв в доходах 10% верхних и 10% нижних слоев населения составляет 4%. В России же при максимальной ставке 13% с дохода физических лиц и не без «коррупционной ренты» сформировался еще и класс бюрократической буржуазии, по своей природе реакционной, стоящей на пути диверсификации экономики.

Третье. В ходе обсуждения проблемы господства в нашей экономической политике квазилиберального направления один мой коллега сказал: «Судя по многим признакам, те, кто готовил провальную «Стратегию-2020», будут разрабатывать и новую стратегию развития страны. Что, у нас нет других ученых и специалистов, в той же РАН?» Вместо ответа я ему привел слова Сергея Сулакшина, доктора физико-математических и политических наук, в прошлом государственного деятеля, по поводу того, как создавалась «Стратегия-2020». «Мне, – говорит он, – довелось работать в одной из экспертных групп, и схема была такова: восседают Владимир Мау (ректор Российской академии народного хозяйства и государственного управления. – А.К.) и Евгений Ясин (научный руководитель Высшей школы экономики. – А.К.) и обобщают итоги заседания (я цитирую): «Ну что, поговорили очень интересно, но в итоговом документе будет это, это и это».

Какой напрашивается вывод? Насколько мне известно, Владимир Мау довольно ясно себе представляет состояние нашей экономики, как, полагаю, и Евгений Ясин. Но они скорее всего получили заказ: концепция социально-экономического развития должна носить оптимистический характер. А этого можно добиться только в том случае, если исходить не из того, что реально есть, а из того, что могло бы быть. И это находится в русле нашей советской традиции – точнее, «социалистического реализма»: показывать не то, что есть, а то, что будет…

Западники и почвенники

Были иллюзии и в отношении к нам Запада после краха социализма и развала СССР. Но самые тяжелые последствия имели иллюзии насчет нашей готовности от тоталитаризма сразу же перейти к демократии. На деле к этому не готово было общество, включая интеллигенцию. Юрий Андропов, став руководителем страны после смерти Леонида Брежнева, сказал вещие слова: «Мы не знаем страны, в которой живем». Позволю себе продолжить: мы не знаем самих себя. Да, мы знаем, что наша страна почти 300 лет была в зависимости от Золотой Орды, примерно столько же существовало крепостное право, и мы еще не забыли, что три четверти века жили в тоталитарном государстве. Многие знали и о том, что после реформ Петра I у нас вследствие вестернизации верхнего слоя общества появились западники и славянофилы. Но как все это отразилось на нашем национальном характере и на судьбе страны, полагаю, мало кто задумывался. И только в последние годы перестройки многие из нас впервые познакомились с трудами крупнейших наших философов, которые были либо высланы из страны еще Лениным, либо сами эмигрировали и тем самым сохранили себе жизнь.

И, пожалуй, самым ярким из них и глубоко знающим русскую историю и русский национальный характер является Николай Бердяев. На формирование нашего национального характера, а говоря шире, архетипа (коллективное бессознательное), сильный отпечаток, считал Бердяев, наложила прерывность изменения типа цивилизации. «В истории мы видим, – писал он, – пять разных Россий: Россию Киевскую, Россию татарского периода, Россию Московскую, Россию петровскую, императорскую, и, наконец, новую советскую Россию». Именно отсюда (а еще, как он считал, и от православия) идут максимализм, полярность мышления, рождающие действие от противного, отсутствие, как он выражается, средней культуры.

Что касается нашего максимализма, действий от противного, то это, по-моему, не требует объяснения. Другое дело – средняя культура, которая подразумевает не одномоментное достижение цели, а пошаговое, готовность к компромиссам, выраженную договороспособность. Была бы у нас средняя культура, мы могли бы остановиться на Февральской революции 1917 года, которая имела буржуазно-демократический характер и открывала возможность более гармоничного экономического развития, социализации и демократизации общества. А в наше время могли бы мирным путем разрешить возникший во власти конфликт и не доводить дело до «расстрела парламента» (или государственного переворота, как считают многие) в первых числах октября 1993 года, после чего у нас началась «гибридная реставрация»: что-то (но не всегда лучшее) мы восстанавливаем то из советского, то из царистского прошлого.

Креативным силам России, по-моему, надо было бы знать, что западники будут всегда тянуться к Западу, к его ценностям, будут стремиться заимствовать там готовые формы общественной жизни, которые с трудом приживаются на национальной почве. Славянофилы же (или почвенники) всегда будут выступать носителями великодержавных устремлений, отстаивать особый путь развития России, противопоставлять ее Западу, а интересы государства будут ставить выше интересов общества. Но раньше или позже победу одержат они, поскольку представляют большинство народа, воспитанного в духе борьбы за социальную справедливость, но отнюдь не демократию и все еще находящегося под сильным влиянием царистских настроений, трансформировавшихся в годы сталинизма в вождистские.

Перемены вектора

Что, на мой взгляд, необходимо? Первое. Нужен реальный план перехода к новой экономике, составленный не по неолиберальной теории Милтона Фридмана, а по теории государственного регулирования Джона Мейнарда Кейнса и не привязанный к выборам. И одним из кандидатов, способных возглавить группу по его разработке, мог бы стать, на мой взгляд, крупнейший специалист по экономикам переходного периода – академик РАН и Европейской академии Виктор Полтерович. Второе. Нужно воспользоваться приходом в Белый дом Дональда Трампа и как можно быстрее решить проблему Донбасса, тем более что мы однозначно считаем его украинским. Что касается Крыма, то надо убеждать мировое сообщество, что это российский регион, случайно оказавшийся в ходе распада СССР в составе Украины. Что касается сирийской проблемы, то надо еще думать, как ее решить. Допустим, с помощью России и Ирана победит режим Башара Асада. Но удержит ли он власть? И кто будет восстанавливать разрушенную страну, на что, по мнению экспертов, понадобится от 300 до 500 млрд долл.? Третье. Надо уходить от конфронтации с Западом, экономический потенциал которого, по подсчетам члена-корреспондента РАН, научного руководителя Института экономики РАН Руслана Гринберга, в 35 раз больше российского. Нам ее не выдержать. У нас уже сейчас военные расходы по отношению к ВВП гораздо больше, чем у США, и в несколько раз больше, чем у стран Евросоюза и Китая. Я считаю, что во главу угла надо ставить не чьи-то амбиции, а национальные интересы.

Но то, что мы шарахаемся из одной крайности в другую, есть истинная правда. В ХХ веке мы дважды поменяли вектор общественного развития, понеся при этом колоссальные людские и материальные потери, и за постсоветские годы не могли ни на чем долго остановиться. То делали шаги к сближению с Западом, то резко развернулись в сторону Востока, не найдя там того, чего искали. То считали Россию европейской, то стали называть ее евразийской. То заклинали не признавать независимость полуторамиллионного Косова, то признали независимость маленькой Абхазии и крохотной Южной Осетии. И нередко те же люди, которые в силу коммунистической идеологии и по долгу службы боролись с религией, вдруг стали борцами за клерикализацию массового сознания и не препятствуют религиозно-черносотенной истерии, раздуваемой не имеющими исторических знаний людьми при власти. Порой создается впечатление, что мы живем не в ХХI веке, когда благодаря новым технологиям человечество шагнуло далеко вперед в познании вселенной, а в Средние века, когда считали, что Земля является центром вселенной и вокруг нее вращаются солнце и планеты.