Национальные интересы: откуда идет угроза

Сырьевая экономика не допускает промышленно-инновационного развития. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Мы находимся в преддверии президентских выборов, когда подводятся итоги сделанного за последние годы и выдвигаются среднесрочные и долгосрочные программы развития страны. При этом, на мой взгляд, было бы целесообразно обратиться к опыту успешных стран, таких как Южная Корея и Сингапур, но прежде всего Китая, который, как и мы, многие годы шел по пути социализма, но совсем по-другому расставался с идеей коммунизма. Возможно, где-то я буду повторяться, но лишь затем, чтобы напомнить составителям новой модели социально-экономического развития России о реальных составляющих быстрого роста.  

Национальные интересы это то, что работает на развитие страны 

Китайские реформаторы с самого начала отказались от утопической идеи коммунизма в пользу социализма с китайской спецификой. Это позволило открыть дорогу развитию частного капитала, привлечению иностранного капитала, формированию многоукладной экономики под знаком создания материальных предпосылок для социализма. Как говорил Дэн Сяопин, в нищей стране социализм не построить. Руководство КНР не стало менять привычные для народа названия политического строя и правящей партии, а начало шаг за шагом их трансформировать, наполняя новым содержанием. Если кто-то у нас думает, что КПК – это аналог КПСС, экономика имеет командно-административный характер, а высшее руководство страны напоминает дом престарелых, то он глубоко заблуждается. Стоит особо подчеркнуть: в первые десятилетия реформ государство не тратилось на спортивные и иные престижные достижения, все ресурсы шли в экономику, а госслужащие получали весьма скромную зарплату. Ситуация изменилась, когда КНР стала второй экономикой мира.

Успехи Китая мы чаще всего объясняем удачной моделью реформ, которая не заимствовалась, а создавалась самими китайцами в соответствии с национальными условиями и целеполаганием реформаторов во главе с Дэн Сяопином. Сильной командой, высоким процентом инвестиций по отношению к ВВП, доходивших до 50%. Наличием объединяющих народ стратегий ближнего и дальнего горизонта:  построения общества средней зажиточности (сяокан) к 2020 году и через 50–100 лет – социализма с китайской спецификой. Но на деле это не все составляющие успеха китайских реформ. В КНР государство поставило в центр своего внимания не чиновников и силовиков, как у нас, а предпринимателей и ученых, и в равные условия государственный, частный и иностранный секторы. Частная собственность строго гарантируется законом, покушение на нее с чьей бы то ни было стороны сурово карается. А когда возникают конфликты между предпринимателями и силовиками, то суды скорее возьмут сторону предпринимателей, нежели силовиков. В результате китайская экономика стала высококонкурентной. Конкуренция была введена и в политическую систему путем регулярной ротации первых лиц, что отражено в Уставе КПК и Конституции КНР. Обычно с уходом от власти первых лиц уходит и их ближайшее окружение.

Повышенное внимание государства уделяется науке, оно проявляется в материальном положении ученых и уважительном к ним отношении. Например, крупные проекты в КНР разрабатываются не чиновниками, а учеными Китайской академии наук, Инженерной академии Китая и Академии общественных наук КНР, а потом направляются в правительство.  В результате быстрого развития инновационного сектора резко возрос интерес бизнеса к науке, который уже берет на себя 60–70% всех расходов. При этом успешно развиваются и академическая наука, и университетское образование. Так, около полудюжины китайских университетов (вместе с университетами Сянгана–Гонконга), по версии Times Higher Education: World University Rankings 2016–2017, вошли в первую сотню лучших университетов мира, в которой значится только один наш университет – МГУ им. М.В. Ломоносова. У нас же, как подчеркивал президент РАН Александр Сергеев, «в нулевые годы был принят неправильный, по моему мнению, вектор, я его называю вестернизацией науки в стране. Опять захотели быть как можно скорее похожими на развитые страны. Но этот вектор вестернизации привел к тому, что средства, выделяемые на науку, стали уходить из академического сектора». Все это так, только даже если все выделяемые на науку государством средства (сырьевики в науке не заинтересованы) направить в РАН, то это не те деньги, которые могут существенно улучшить состояние дел в этой области. Для этого надо многое поменять. КНР, помимо того что было сказано выше, создала максимально благоприятные условия для возвращения в страну соотечественников, ставших крупными учеными и специалистами в высокоразвитых странах.  Они-то и возглавили ключевые позиции в академической науке, университетах и высокотехнологичных центрах. Мы же, потеряв в 1990-е немалую часть лучших научных кадров, до сих пор выталкиваем их из страны нищенской зарплатой, низким социальным статусом, допотопной инфраструктурой и депрессивной атмосферой во многих НИИ и вузах.  

В России, как утверждает Алексей Кудрин, система госуправления напоминает «старую скрипучую машину. Причем все время мы почему-то заезжаем не туда и каждый раз корректируем свое движение, но результат небольшой». В КНР ситуация принципиально иная. Там четко отработана система госуправления, каждый ее уровень решает свои задачи, каждый чиновник и силовик знает свои обязанности, как и то, что за их недобросовестное выполнение он будет наказан или уволен. Критерий эффективности работы работников госуправления (и, конечно же, партийных комитетов) провинций, уездов и прочих административных единиц измеряется не субъективными, а вполне объективными факторами: уровнем ВВП и объемом привлеченных инвестиций.

Быстрому развитию Китая способствует и его внешняя политика. Ушедший из жизни крупный специалист по Китаю академик Михаил Титаренко говорил, что основной целью Китая на ближайшие годы Дэн Сяопин считал не решение геополитических проблем, а внутреннее развитие и невмешательство во внешние конфликты. Когда он оставлял государственные посты, напутствовал своих коллег: «Мы не имеем права высовываться. Мы не должны ничего возглавлять, мы не должны ни в чем быть первыми. Мы должны терпеливо все выносить, проводя самостоятельную независимую политику».  КНР действительно рассталась с агрессивно-крикливой внешней политикой Мао Цзэдуна и стала методично превращать своих противников в друзей и партнеров, с которыми можно поддерживать конструктивные отношения. При этом декларации об отношениях стратегического партнерства подписаны не только с Россией, а со многими странами. Никаких заявлений о своих потенциальных противниках Пекин не делает, китайские генералы не бахвалятся достижениями своей страны в военной области. А территориальные споры, в частности с Японией, КНР старается не доводить до ухудшения деловых отношений. Китайский лидер Си Цзиньпин, подчеркивая дружественные отношения с Россией, в то же время говорит, что КНР намерена развивать хорошие отношения одновременно и с Россией, и с США.  Власти Пекина строго следуют максиме: внешняя политика страны должна не мешать, а благоприятствовать внутреннему развитию. Именно Запад помог «коммунистическому» Китаю (а не «капиталистической» России) создать современную промышленность, заложить основу высоких технологий, поднять образование и науку.  

Мы же пошли другим путем. Объявили стратегическим противником России НАТО, хотя американцы еще недавно считали основным своим геополитическим соперником не Россию, а в чем-то сопоставимый с США по мощи Китай. Мы активно вовлечены в войну в Сирии, в которой и вокруг которой настолько туго затянут узел противоречий, что его, по мнению серьезных аналитиков, в обозримой перспективе не решить.  Да и кто будет платить за восстановление разрушенной страны, возрождение производства и инфраструктуры, возвращение в родные места миллионов людей? По грубым подсчетам, на это потребуется 200–300 млрд долл., которых нет и не может быть в Сирии. Но мы еще и активно помогаем Донбассу в лице ДНР и ЛНР, который официально считаем украинским.  Помогая другим, мы не должны забывать, что в собственной стране, кроме миллионов людей, живущих в нищете, насчитывается около 6 млн употребляющих наркотики, еще больше алкогольно зависимых, более 1,5 млн ВИЧ-инфицированных, и в этих группах немало молодежи. Всех их надо лечить, если мы не хотим потерять немалую часть активных граждан, а лучшей профилактикой является создание нормальных условий жизни. Мы перестали говорить о бездомных гражданах, беспризорных и безнадзорных детях, а их, как утверждают правозащитники, тоже огромное число.

Где первопричина нашего отставания

О том, что мы сильно отстаем в развитии не только от развитых, но уже от продвинутых развивающихся стран, говорят и бывшие федеральные министры нулевых годов Герман Греф и Алексей Кудрин. По подсчетам Кудрина, за период с 2008 по 2017 год наша экономика выросла всего на 1,7%. На факт нашего отставания указывают и академические ученые. Экономист профессор Яков Миркин пишет, что за 25 постсоветских лет по важнейшим экономическим показателям мы едва ли достигли уровня 1990 года, но при этом «практически полностью потеряли производство станков, оборудования, инструментов. Экономика была разрушена, а на ее развалинах создана латиноамериканская модель периферийного сырьевого госкапитализма». Однако в чем, на мой взгляд, причина сильного отставания России от быстро растущих стран? 

Первое. Мы фактически взяли курс на приоритетное развитие сырья, главным образом энергоносителей. Когда цена за баррель нефти поднялась с 9–12 долл. в 1989 году до 147 долл. к лету 2008 года, представители нефтегазовых компаний стали утверждать, что цена на нефть достигнет 200 долл. за баррель, а за кубический метр природного газа будут давать до 1 тыс. долл. Быстрый рост цен на нефть увеличивал ВВП и выдавался чиновниками за рост экономики. В правящих кругах создалось впечатление, что страна добилась огромных успехов в своем развитии. Именно тогда появились такие понятия, как «Россия – энергетическая сверхдержава», «суверенная демократия», «национальный лидер» и др. Но, увы, наши успехи оказались миражом. Когда власти попытались сделать акцент на промышленно-инновационном развитии, встретили мощное сопротивление сил, заинтересованных в сырьевой ориентации экономики. 

Второе. У КНР, как уже говорилось, кроме долгосрочной, есть и среднесрочная стратегия развития, вытекающие из нее задачи на практике выполняются. Скорее всего КНР к 2020 году решит проблему построения общества средней зажиточности. Дешевый труд ушел в прошлое, и китайские рабочие получают не меньше, если не больше, чем российские рабочие. А те профессии, которые являются приоритетными в быстро растущих странах – врачи и учителя, в переводе на рубли в Китае получают соответственно 72–126 тыс. руб. в месяц против 24–36 тыс. в России и 54–72 тыс. против 18–30 тыс. руб. в России. У нас стратегии развития страны как не было, так и нет. Что мы строим, куда идем, по-моему, и самим властям неведомо. А планы социально-экономического развития, обычно приуроченные к президентским выборам, нередко оказываются мертворожденными, как Стратегия 2020. 

Третье. Новая Россия, унаследовавшая от СССР ракетно-ядерные силы и статус постоянного члена Совета Безопасности ООН, но потерявшая индустрию, немалую часть высоких технологий, научного потенциала и переживающая глубокий демографический кризис, никак не может определиться, остается ли она великой страной без претензий на глобальный характер или хочет быть глобальной державой и играть на мировой арене примерно такую же роль, как США. Судя по тому, что мы стремимся поддерживать военный паритет с США и на каждое их негативное действие против нас симметрично отвечать, мы считаем себя глобальной державой. Но по силам ли такая роль нынешней России? Уж слишком неравны силы. Так, доля России в мировых военных расходах составляет около 4%, США – 40–50%, а всех стран НАТО – 70–75%; доля России в мировом ВВП не превышает 1,5–2%, доля США – 20%, примерно столько же и у стран Евросоюза. Как сказал мой коллега, нам нельзя уподобляться лягушке из притчи старца Паисия. Мы вынуждены тратить на военные цели в процентном отношении к ВВП намного больше, чем те же США и Китай, не говоря уже о странах ЕС. Хотя на деле никто нам не угрожает. Только надо помнить: послевоенное экономическое чудо в ФРГ и Японии произошло в том числе и потому, что их военные расходы не превышали 1% ВВП. А между тем Китай, ВВП которого по паритету покупательной способности (ППС) уже превысил ВВП США, до сих пор считает себя развивающейся страной (не обязанной помогать слаборазвитым странам), а его лидер Си Цзиньпин, выступая на ХIХ съезде КПК, заявил, что китайская армия будет модернизирована только к 2035 году и станет сильнейшей в мире к 2050 году. Внутреннее развитие было и остается приоритетным интересом КНР. Надо быть реалистами, Запад при всех его негативных сторонах был и остается центром научно-технического прогресса. Только США, Британия и Германия имеют 527 лауреатов Нобелевской премии, в то время как мы – 22. И если мы будем ориентироваться на слаборазвитые страны и одиозные режимы, то вскоре сами войдем в их число, причем уже навсегда. 

Четвертое. К вопросу о санкциях, перекрывших нам традиционный канал инвестиций и новых технологий, без чего нормальное развитие страны сильно затруднено. Начнем с того, что при молчаливом согласии с нашей стороны США стали утверждать, что они победили в холодной войне. При этом победитель поставил перед собой цель сделать все возможное, чтобы ни при каких обстоятельствах не возник новый СССР. «Вы же понимаете, господин Кива, – в порыве откровенности говорила мне дама, заведующая корпунктом одной западной газеты, – цель Запада состоит в том, чтобы не допустить сближения Украины с Россией. Без Украины возрождение СССР невозможно, а объединение России с восточными республиками бывшего СССР нас не волнует». 

Я полагаю, что это прекрасно знали и власти постсоветской России. Но по старой советской традиции они работали с первыми лицами, в то время как Запад работал прежде всего с интеллигенцией украинской столицы и социально активными людьми западных областей Украины, где были сильны антироссийские настроения. И это дало о себе знать на президентских выборах 2004 года, когда президентом стал русофоб Виктор Ющенко. Ничего в нашей политике по отношению к Украине не изменилось и к 2012 году, когда мы дали совет президенту Виктору Януковичу не подписывать соглашение об ассоциации Украины с Евросоюзом. Оставляя в стороне поведение Януковича, мы делали все ту же ставку на первых лиц и не учитывали настроений значительной части украинцев, которые учились в странах ЕС, получали оттуда гранты и субсидии, временно там работали и т.д. и которые наивно полагали, что именно Запад поможет Украине стать на ноги. Кто-то, безусловно, выиграл от ассоциации Украины с ЕС, но основная масса населения, как недавно говорили мне украинские друзья, столкнулась с резким повышением цен на топливо, многие другие товары при средней зарплате, равной примерно 200 долл., и пенсии ниже 100 долл.

Международный фактор

Но есть и другая сторона проблемы. Казалось бы, глубокий кризис, в который попали Греция, Испания, Португалия и другие, должен был бы стать уроком для тех стран, которые по-прежнему рвутся в Евросоюз. Но в этом есть и немалая наша вина. Что за четверть века мы сделали для того, чтобы не к ЕС, а к России тянулись другие страны, в том числе входившие в состав СССР?  Вопрос риторический.  Если, конечно, не иметь в виду бедные и отсталые страны. Мы как уселись на нефтегазовую трубу, так и продолжаем на ней сидеть, мы не преуспели ни в области промышленности и инновационной сферы, ни в науке, ни в образовании и здравоохранении. Несколько триллионов долларов, полученных от экспорта энергоносителей, мы потратили на что угодно, но только не на создание условий для превращения России в быстро растущее современное правовое государство, в котором безопасно вести бизнес, комфортно жить и работать простому человеку.  

Заслуживает упрека и наша дипломатия. Хорошо известно, что Запад ввел против России санкции из-за Крыма. Тут имел место конфликт понятий. Для нас возвращение Крыма в лоно России – это восстановление справедливости, поскольку история Крыма сотни лет связана не с Украиной, а с Россией.  Но если для нашего народа всегда на первом месте стояло и стоит чувство справедливости, то для мирового сообщества – закон, международное право. Его-то мы и нарушили, не заявив об исторической принадлежности Крыма России ни во время преобразования СССР в СНГ, ни в 1994 году в так называемом Будапештском меморандуме. В результате Крым согласно резолюции Генеральной Ассамблеи ООН (27.03.14) большинством голосов был признан украинской территорией. Это значит, что мы не проводили соответствующую работу среди стран – членов ООН по разъяснению истории Крыма, в частности того факта, что передача его под управление входившей в СССР Украинской Советской Социалистической Республики в 1954 году объяснялась экономическими соображениями и носила чисто административный характер. Но и при сложившихся обстоятельствах надо учиться достигать поставленных целей не под влиянием эмоций, а в рамках переговорного процесса и международного права, коль скоро подписанные в лихие 1990-е договоры не были дезавуированы новым руководством страны. Но так или иначе, нынешние российско-украинские отношения беспрецедентны и надо находить способы их нормализации. Украина – это наша прародина. Николай Бердяев исторические этапы нашей страны начинал с «России киевской».

Если мы решили, что при президенте Дональде Трампе может начаться серьезное улучшение российско-американских отношений, то должны были бы что-то сделать и со своей стороны в первые 100 дней его президентства, упредив принятие Конгрессом против нас санкций, которые, как мы знаем, могут не сниматься десятилетиями. И дело не в небольшом объеме торговли РФ с США, а в их большом влиянии на другие страны, включая наших партнеров. 

И последнее. Раньше или позже, но нам все равно придется восстанавливать отношения и с ЕС, и с США. Придется восстанавливать и доверие, о чем, по-моему, совсем не думают многие наши пишущие и говорящие головы.