Схватка элит или вперед к социализму?

С приходом Трампа ФРС взяла курс на ужесточение денежной политики. Фото Reuters

На заседании Федеральной резервной системы (ФРС) 20 марта 2019 года руководство американского ЦБ подтвердило, что курс на ужесточение денежной политики (ДП) скорее всего будет свернут. При этом впервые были озвучены и конкретные параметры. Что же стоит за этой новостью?

Два варианта. Первый: она является почти сводкой с театра боевых действий. Схватка сторонников воссоздания военной мощи США и сторонников достижения целей всеобщего доминирования через финансовую глобализацию вступает в решающую фазу. И, хотя конечные цели обеих элитных групп мало чем отличаются, тем не менее борьба за продвижение своего варианта денежной политики, что эквивалентно установлению контроля над печатным станком, носит непримиримый характер.

Второй: обе группы объединились перед лицом того, что они считают общей опасностью, а именно возрастающим риском подрыва основы глобальной экономики – экономики США.

В любом случае данная схватка, долгие годы носившая подспудный характер, выплеснулась на поверхность со сменой правящей команды в США. Все это можно проследить через рассмотрение ситуации в американской и в целом мировой экономике. И эта ситуация отмечена существенными, можно даже сказать, радикальными изменениями.

Внешне речь идет о двух моментах, которые бросаются в глаза: о запуске американскими властями механизма развязывания торговой войны и, конечно, о самом главном – о переходе к ограничительной ДП.

Если говорить о первом моменте, следует отметить, что американская администрация почти открыто отказалась от того курса в торговой политике с опорой на механизм ВТО, которого она придерживалась практически все послевоенные годы. Вдруг оказалось, что чуть ли не все предыдущие торговые соглашения, заключенные США, не соответствуют интересам американского государства, которое вынуждено поменять курс с дальнейшего поощрения свободной торговли на восстановление собственного производственного потенциала и собственной инфраструктуры, то есть на реиндустриализацию. Был запущен механизм развязывания торговой войны против большинства торговых партнеров, но главным образом против Китая. Эта война характеризуется агрессивным использованием (или угрозой использования) тарифных инструментов, что совсем не характерно для всего периода функционирования мировой торговой системы под эгидой ВТО.

Таким образом, государство озаботилось решением проблемы все усиливающегося дисбаланса в своей внешней торговле, прежде всего с Китаем, но также и с ЕС. США как будто вдруг осознали необходимость отойти от политики преимущественного экспорта долларов к преимущественному экспорту товаров и услуг, поставив во главу угла реиндустриализацию страны. При этом политика слабого доллара заменяется политикой торговых ограничений.

Но реиндустриализация, которую продвигает Дональд Трамп, является в значительной мере лишь прикрытием курса на милитаризацию. Собственно, власти этого и не скрывают. В свою очередь, милитаризация означает рост бюджетного дефицита.

Итак, необходимость наращивания бюджетного дефицита для нынешней администрации не вызывает сомнения. Но можно предположить, что до последнего времени администрация придерживалась мнения, в соответствии с которым США вряд ли могут позволить себе роскошь и далее выдерживать одновременно два дефицита – торговый и бюджетный. Отсюда и сдвиги в торговой политике. Правда, они носят не до конца последовательный характер: за наскоком следует отступление. А этого явно недостаточно.

И здесь можно перейти к рассмотрению более существенных изменений, которые произошли после прихода команды Трампа. Речь идет об изменении вектора ДП – переходе к ее ужесточению.

Собственно, для пришедшей к власти элитной группы стало очевидным, что за последние 20 лет США не только лишились существенной части своей реальной экономики (было закрыто около 66 тыс. предприятий), но и в значительной мере упустили из-под контроля развитие Китая, куда переместились многие рабочие места. Поэтому неудивительно, что на основе ужесточения ДП был введен в действие план мобилизации ресурсов частично за счет внутренних ресурсов, но в основном за счет других стран, в сочетании с торговыми ограничениями, а также фискальными послаблениями. Последние ориентированы не просто на стимулирование экономической активности в США (что принесло уже некоторые плоды), а прежде всего на привлечение находящихся в офшорах средств высокотехнологичных компаний, оцениваемых почти в 2 трлн долл.

В целом такая политика понятна: спровоцировать повсеместно дефицит де-факто единственной резервной валюты с целью превращения США в единственный уголок стабильности, куда должны устремиться капиталы со всего мира. И у США есть уже неплохой задел для реализации такой политики: долговые обязательства в долларах зарубежных нефинансовых корпораций перед американскими банками и финансовыми группами достигли 9 трлн долл. Находит свое объяснение и одновременное включение механизма торговой войны: Китай и прочие страны должны столкнуться с резким сокращением своей экспортной выручки в долларах, что может еще больше обострить долларовый голод.

В рамках ужесточения ДП с октября 2017-го по начало 2019 года сумма казначейских облигаций США (трэжерис) и гарантированных казначейством ипотечных бумаг, находящихся на балансе ФРС, была снижена на 448 млрд долл. до уровня в 3,8 трлн долл. Эта программа носит название «нормализации», или количественного ужесточения (в противовес количественному смягчению). Существенное повышение ставок резервирования началось еще раньше – они были повышены почти с нуля до 2,25–2,50%.

Но уже в четвертом квартале 2018 года появились признаки непоследовательности со стороны ФРС в проведении данной политики. Расчистка баланса стала тормозиться, а механизм взаимодействия ФРС с казначейством стал изменяться.

И вот в самом конце февраля 2019 года руководство ФРС уже заявило о своей готовности пойти на принципиальные уступки и четко определить условия завершения программы «нормализации». Из этого следует, что ФРС в принципе прекращает настаивать на ужесточении ДП. За этим теоретически может последовать и возврат к политике количественного смягчения. И тут же, как бы в подтверждение существования де-факто единого эмиссионного центра во главе с ФРС с участием прежде всего ЕЦБ и Банка Японии, руководство ЕЦБ заявило о том, что не исключает возвращения к политике количественного смягчения.

Как объяснить наметившийся разворот? Одной из причин обозначившихся в последнее время сдвигов некоторые эксперты называют резкое ухудшение финансового положения группы крупнейших игроков на финансовых рынках, а именно первичных дилеров ФРС (Primary Dealers – PD), которые пользуются практически монопольным правом в качестве контрагентов ФРС при операциях на открытом рынке. Эти дилеры – их немногим более 20 – являются, по сути, частью структур крупнейших мировых банков и финансовых холдингов. Они в значительной мере ассоциируются с Уолл-стрит и ведущими акционерами ФРС. Их игра на повышение в последние годы привела к тому, что в их активах скопилось значительное количество казначейских облигаций. Но эти инструменты в условиях возросшего предложения со стороны американского казначейства (в среднем 100 млрд долл. в месяц) и осуществления программы «нормализации» (ежемесячное предложение на сумму в 50 млрд долл.) на фоне одновременного падения спроса из-за недостаточной активности иностранных ЦБ и американской банковской системы должны дешеветь. И в определенный момент в условиях падающего рынка это может обернуться крахом не только PD, но и финансовых рынков в целом.

Спасти положение может лишь разворот в сторону накачки рынков ликвидностью опять же исключительно через PD, то есть возобновление программы количественного смягчения. Источником этой ликвидности может стать только ФРС (либо другие ведущие мировые эмиссионные центры, действующие в тесной координации с ФРС, – ЕЦБ и Банк Японии).

Важно в связи с этим отметить, что под точку зрения о решающем влиянии PD на формирование денежной политики подводится историческое обоснование. По мнению ряда американских экспертов, именно их неправильное позиционирование в 2007–2008 годах на рынке трэжерис стало основной причиной краха в сентябре-октябре 2008 года. А годом позже ФРС после ряда неудачных попыток спасти их, не выходя за рамки обычно применяемых тогда инструментов, была вынуждена обратиться к программе количественного смягчения, главными бенефициарами которой и явились PD.

Подобное объяснение ситуации с ДП может показаться упрощенным, однако оно наталкивает на важное умозаключение. Если воспринимать PD в качестве квинтэссенции глобального финансового сектора, то становится очевидной органически присущая ему склонность содействовать постоянному, но и жестко контролируемому со своей стороны расширению денежной массы, дальнейшему наращиванию экспорта доллара в обмен на импорт товаров и услуг. Все это позволяет ему решать стратегическую задачу по установлению финансового контроля над значительной частью материальных активов, находящихся за пределами США, но не способствует реиндустриализации США. Получается, что не активам нужен финансовый капитал, а финансовому капиталу нужны реальные активы.

И все же нельзя ограничиться ссылкой на интересы PD для объяснения дрейфа в сторону смягчения ДП. Можно предположить, что был достигнут некий предел ужесточения этой политики. Краш-тест получился сам собой в декабре 2018 года, когда на заявление руководства ФРС о своем намерении продолжить курс на «нормализацию» рынок отреагировал резким падением основных индексов. Кроме того, в последнем квартале прошлого года произошло существенное замедление темпов прироста ВВП при одновременном резком сокращении неиспользуемых свободных банковских средств на резервных счетах.

И здесь можно оказаться в весьма непростой ситуации в связи с необходимостью дать оценку степени согласованности действий между ФРС и органами исполнительной власти США. Некоторые эксперты полагают, что Федеральная резервная система, будучи практически неподконтрольной исполнительной власти, ведет в значительной мере самостоятельную политику без особой оглядки на динамику основных индексов, политику, определяемую прежде всего интересами акционеров. Об этом в какой-то мере свидетельствует исторический опыт. Речь, например, идет о действиях ФРС накануне и кризиса доткомов, и великой рецессии 2007–2009 годов: ключевые ставки довольно резко повышались примерно за год до наступления кризисов. Существует мнение, что таким образом ФРС готовилась к кризису, но иногда возникает ощущение, что повышение ставок скорее провоцировало кризис, чем наоборот.

Что касается последних шагов ФРС, то нельзя отрицать, что они при всем своем несколько декларативном характере выглядят в целом не противоречащими интересам американской исполнительной власти, для которой основным приоритетом является не допустить падения экономики. А прирост ВВП в США в последние годы во многом является функцией увеличения государственной задолженности, то есть бюджетные расходы являются основным драйвером экономического роста.

В целом пока ФРС как будто реагирует на опасность замедления экономического роста. Но пока трудно сказать, что это – временное совпадение интересов или увеличение влияния исполнительной власти на ФРС. Да и реакция может оказаться несколько запоздалой. Ведь обстоятельства сейчас таковы, что позитивная динамика американской экономики поставлена в краткосрочной перспективе под сомнение именно из-за намечающейся нехватки ресурсов, прежде всего внешних (например, отсутствие сдвигов в направлении увеличения военных расходов стран – членов ЕС), необходимых для финансирования все возрастающих государственных расходов. Другими источниками дополнительной ликвидности могли бы стать иностранные ЦБ, прежде всего ЕЦБ, но с учетом недавнего отказа от количественного смягчения у него пока нет достаточных ресурсов. Что касается внутренних ресурсов, то свободные средства американской банковской системы неуклонно снижаются, а закредитованность домохозяйств и нефинансовых компаний находится на уровне, предшествовавшем рецессии 2007–2009 годов. Высокотехнологичные компании пока не спешат возвращать свои средства в США.

В этих условиях только ФРС через смягчение ДП может обеспечить приток необходимой ликвидности, но для этого потребуются более решительные шаги. Но если идти дальше, то форсирование смягчения ДП можно интерпретировать как отказ американских властей считать чем-то неприемлемым одновременное возрастание двух дефицитов – торгового и бюджетного. Более того, получается, что обращение к количественному смягчению не является более препятствием для реализации программы реиндустриализации США.

Получается замкнутый круг. Отсюда и наступление своеобразного момента истины (или его видимости). Здесь возникает дилемма: либо противостояние элит достигло очень высокой степени накала, либо речь идет о согласованной элитами смене политики.

Если придерживаться первого варианта, можно прийти к выводу, что сложилась очень острая ситуация. И косвенным подтверждением может стать брекзит, оказавшийся в состоянии, близком к тупиковому. А ведь брекpит – это во многом удар по финансовой глобализации, сторонниками которой являются не только Уолл-стрит и первичные дилеры как одно из воплощений Уолл-стрит и ФРС. К этой группе примыкает Силиконовая долина, которой остро необходима интеллектуальная подпитка из-за границы, отсутствие торговых барьеров для беспрепятственного перемещения компонентов в рамках глобальных стоимостных цепочек, а также более дешевая рабочая сила из-за границы. Руководство ЕС также склонно к поддержке глобалистских установок, тем более что почти всем странам – членам ЕС не нравится идея увеличения военных расходов, на чем настаивает Вашингтон. К ситуативным сторонникам можно причислить Китай, который заинтересован в сохранении свободного доступа на американский рынок, хотя ему придется заплатить весьма высокую цену в виде ослабления своей валютной системы.

В рамках второго варианта, подразумевающего наличие определенного консенсуса между основными элитными группами, неудачи с мобилизацией ресурсов приходится компенсировать смягчением ДП. При этом ФРС приходится решать весьма непростую задачу. С одной стороны, в условиях растущего рынка необходимо максимально поднять ключевую ставку, с тем чтобы в момент наступления очередной рецессии иметь задел для ее снижения. С другой стороны, в силу опасности замедления экономического роста повышение ставок откладывается, а сегодняшние 2,2–2,5% не предоставляют необходимого запаса прочности.

Возможно, ответ на поставленный вопрос поступит с совершенно непредсказуемой стороны. Наступление момента истины, как всегда, «неожиданно» совпало с раскруткой некой кампании, в данном случае – по обнародованию так называемой Современной денежной теории (Modern Monetary Theory – MMT), на которой основывает свою программу сторонница демократического социализма, молодая конгрессвумен Александрия Окасио-Кортес (Alexandria Ocasio-Cortez). Эта теория подразумевает полное игнорирование опасностей дефицитов и курс на бесконтрольную эмиссию долларов с целью финансирования невероятно амбициозных программ. Неудивительно, что, по мнению ряда специалистов, у истоков MMT стоит бывший глава ФРС Бен Бернанке, который, вероятно, организует теоретическое обоснование перехода к новой фазе финансовой глобализации. Правда, внешне на первый план выдвигается идея социализма, но при этом непонятно, то ли у правящих слоев уже не осталось никаких аргументов, то ли они, прежде всего глобалисты, признают, что идеи рыночной экономики себя исчерпали.

Однако похоже, главная цель организаторов кампании – приучить общественное мнение к необходимости снятия всех ограничений с печатного станка и перехода в новую реальность, которую приходится ассоциировать с социализмом. Все это может стать весьма весомым обстоятельством для правильного понимания того, куда движется мировая денежная система.