Измеренный век авторитаризма

Арабские революции растянуты во времени и имеют тенденцию перерастать в гражданскую войну. Так было в Египте, Ливии, Сирии. Фото Reuters

Рассуждения о том, что мир вступил в эпоху революционных перемен, которые меняют глобальный общественный и политический ландшафт, стали общим местом. Еще более очевидна взаимозависимость региональных процессов.

В начале XXI века происходят бурные революции на Ближнем Востоке, получившие поэтическое название «арабская весна». Эти революции поощряют национал-популистский тренд в Европе, который подпитывается мусульманской миграцией. И еще неизвестно, достиг бы он таких высот, не случись вышеупомянутой весны.

Революции (известный арабист Владимир Ахмедов уместно называет события в Сирии восстанием) происходят в странах с авторитарными режимами, которые не способны решать внутренние проблемы. Подобные кризисные ситуации стали общим местом. Некоторые эксперты даже дают советы авторитаристам, как избежать кризиса. Но какой авторитарный правитель будет слушать советы! Его цель, смысл его жизни – спасти не страну, а самого себя, сохранить ее для себя, для своих родных, близких, для своего окружения. Это характерно не только для Ближнего Востока.

Арабские революции растянуты во времени и имеют тенденцию перерастать в гражданскую войну. Классическими примерами стали Сирия, Ливия, да и Египет, где гражданская война хотя и состоялась, но, к счастью, оказалась краткосрочной.

Длительность революций приводит к вмешательству со стороны. Причина «внешников» – не столько стремление посодействовать разрешению местных неурядиц, сколько закрепиться в революционной стране или регионе, оказав помощь тем или иным силам, которые согласны на присутствие у себя дома, будь то Америки, России, Саудовской Аравии, Ирана и т.д.

С другой стороны, внешний фактор не стоит преувеличивать. Революции – это прежде всего внутреннее дело нации. Конечно, валить все на внешние происки удобно. Следуя этой логике, Великая Октябрьская социалистическая революция, вождь которой покоится на Красной площади в двух шагах от кабинета Путина, была спровоцирована снаружи, а сам он (Ленин) был немецким агентом. Это не совсем так. Установление же Советским Союзом после Второй мировой войны в Восточной Европе, а позже на Кубе коммунистических режимов были не чем иным, как цветными революциями. Тогда спасение Россией Башара Асада есть цветная контрреволюция.

Сторонники подобной позиции плохо учились в советской средней и высшей школе. Иначе они бы узнали, что помимо спецслужб революции творят и народные массы, которые по собственному усмотрению транслируют свое недовольство революционным путем.

Особенностью революционных событий стало влияние на них религиозного фактора. В Сирии это обострение отношений между суннитами и алавитами – ветвью шиизма. В Египте активнейшую роль сыграли «Братья-мусульмане» (организация, запрещенная в России. – «НГ»), они же наряду с прочими исламистами действовали в Ливии и Тунисе. Триумфом исламизма стало возникновение в 2013 году «Исламского государства» (запрещено в России. – «НГ»), многие группировки которого действуют и по сей день.

Революции, как и гражданские войны с религиозным акцентом, крайне жестоки. Хотя бы потому, что, апеллируя к религии, противоборствующие стороны выступают от имени Бога, что разрешает им во имя высоких идей и идеалов действовать с особой жестокостью. Европа прошла подобные войны в Средние века.

В целом соединение ислама с политикой есть цивилизационная данность. В обозримом будущем такой синтез будет только укрепляться. И потому чрезвычайно важно поддерживать с выступающими под исламскими лозунгами силами – исключив из списка террористов – диалог. Что, впрочем, и делается. Вести такой диалог сложно, но без него не обойтись.

Практика показывает, что инициаторы революций свою миссию переустройства общества оперативно выполнить не в состоянии. Новая революционная власть оказывается неподготовленной к эффективному решению ключевых проблем. Для этого требуется время, а его отпущено историей слишком мало.

К тому же в ходе перестройки общества и государства новая власть трансформируется, начиная обретать негативные черты свергнутых режимов – тягу к авторитаризму, непотизм, коррупцию. Наконец, есть закономерный страх, что решительные реформы приведут к дестабилизации и поставят под угрозу самих победителей. Отсюда – вероятность повторения революций.

В Египте это уже имело место, когда победители, в первую очередь «Братья-мусульмане», после первой революции 2011 года, в ходе которой президентом стал их ставленник Мухаммед Мурси, в 2013-м были свергнуты второй революцией, и к власти пришел генерал Абдул-Фаттах Халил Ас-Сиси.

Показательно, что в апреле нынешнего года египетский парламент принял поправку к Конституции, дающую Ас-Сиси право занимать президентский пост аж до 2030 года. Так сказать, на всякий случай.

В каком-то смысле революция продолжается в Алжире. В 1991–2002 годах главными революционерами были исламисты, чей мятеж обошелся стране от 100 до 200 тыс. жизней. Повторной революцией можно – пусть и условно – считать уход в 2019-м президента Абделя Азиза Бутефлики. В 2010–2012 годах произошли революции в Тунисе – жасминовая и финиковая. Разные революции, но, согласитесь, в чем-то похожие.

Я бы обратил внимание на то, что в мусульманском мире на Ближнем Востоке победы одерживаются великовозрастными революционерами. Год рождения первого постреволюционного египетского президента Мухаммеда Мурси – 1951-й, второго – Ас-Сиси – 1954-й, ключевой фигуры тунисской революции Рашида Аль-Ганнуши – 1941-й, ливийского фельдмаршала Халифы Хафтара – 1943-й (он на год моложе свергнутого в 2011 году Муаммара Каддафи). Не молоды претенденты на главные позиции в Алжире и Судане. Не юноши и оппозиционеры в Сирии.

В связи с этим упомянем преклонный возраст исламистских оппозиционеров, включая идеологов и вождей «Аль-Каиды» (запрещена в России. – «НГ»), ИГ и схожих с ними группировок.

Вспоминается, что лидером исламской революции в Иране был 77-летний аятолла Хомейни. (Французский исследователь Оливье Руа и его иранский коллега Фархад Хосрохавар в книге «Иран: как выйти из религиозной революции» писали: «Исламский режим ассоциируется с общественным и культурным консерватизмом, который, в свою очередь, плохо согласуется с термином «революция».)

Образ мыслей мусульманских революционеров сложился в иные геополитические времена. Ни восхищаться, ни осуждать за это никого не следует. Но вечно так продолжаться не может. Рано или поздно и в мусульманском мире носителями революционных настроений станут люди с иным менталитетом, решительно тяготеющие к модернизации общества. Трагедия в том, что им будут противостоять также молодые люди, но более решительно, чем их отцы и деды, стоящие на страже идентичности, в первую очередь религиозной. Если так случится, то следующий виток революций – а он неизбежен – может оказаться более жестким, даже жестоким. Чем мощнее движение к модернизации, тем яростнее будет сопротивление сторонников сохранения самобытности. Не исключено, что в этой ситуации мы столкнемся с очередной волной терроризма.

В скобках заметим, что в Европе, где происходят изменения, которые считаются революционными, в авангард политики вступают люди молодые, не скованные привычным менталитетом, образом мышления и поведения. Даже пожилой Дональд Трамп может быть отнесен к новому поколению. Эта публика живет в ином мире. Назовите его национал-популизмом, бизнес-политикой или еще как-то. Дональд Трамп, Эмманюэль Макрон, Владимир Зеленский и иже с ними с трудом поддаются привычным экспликациям. Они порой загадочны для искушенных экспертов, которым кажется, что они (эксперты) в них (политиках) уже разобрались. Отсюда гуляющие в СМИ и даже в научных изданиях определения – «клоуны», «шуты» и пр. Трамп еще только задумывался о возможности борьбы за президентство, а авторитетный американский политтехнолог Стив Бэннон уже утверждал, что «этого парня нельзя принимать всерьез». Про Зеленского и говорить не приходится. Посмотрите, насколько Кремль оказался к нему не готов. Впрочем, как и Европа.

В этой статье мы сосредоточились на революциях в мусульманском мире. Однако ожидать чего-то подобного можно не только там. Под угрозой находятся практически все авторитарные режимы. В эпоху постиндустриального транзита они все более обнаруживают свою неэффективность, пусть даже некоторые из них обладают немалым запасом жизнеспособности. Такие режимы существуют на разных континентах. Главная задача авторитарных элит – не развитие своих стран, но выживание. И это мы наблюдаем по всему миру, включая Латинскую Америку, Африку. Кандидатов на революционную ситуацию хватает.

А еще есть КНДР, которая остается своего рода заповедником даже не авторитаризма – целого тоталитаризма. Но, как любит говорить последний из «знатоков» Леонид Каневский, это уже совсем другая история.