Алексей Малашенко
Хосни Мубарак, находившийся у власти 30 лет, и Муаммар Каддафи, правивший 42 года, стали символами старческой склеротичности ближневосточных режимов. Фото Reuters
Ближневосточная трансформация – часть глобальных перемен, то плавный, то скачкообразный процесс, определяемый как внутренним состоянием местных обществ, так и вмешательством в его дела внешних игроков.
Переломным моментом стала арабская весна, которая поначалу казалась серией частных эпизодов, но быстро превратилась в революцию регионального масштаба. Общей причиной произошедшего явилась исчерпанность местных авторитарных режимов, их неспособность оперативно решать накопившиеся за десятилетия их правления проблемы, старческая склеротичность: глава Ливийской Джамахирии Муаммар Каддафи находился у власти 42 года (с 1969-го), президент Египта Хосни Мубарак – 30 лет (с 1981-го), президент Туниса Зин аль-Абидин бен Али – 24 года (с 1987-го), все свергнуты в 2011-м. 20 лет находится у власти президент Сирии Башар Асад, почти половина его срока в стране гражданская война.
В ходе арабской весны обрушились казавшиеся навечно устоявшимися государства, формировавшие политическую карту Ближнего Востока. Регион оказался переполнен «несостоявшимися» государствами – Сирия, Ирак, Йемен, Ливия (название Ливийская Джамахирия смотрится экзотическим архаизмом). Государственность Туниса и Египта с большим трудом, но пережила сумятицу. Алжир избежал катаклизма во многом благодаря тому, что в 1990-е годы он прошел через тяжелейшую гражданскую войну, жертвами которой, по разным данным, стали от 150 до 200 тыс. человек и которая послужила своего рода прививкой от последующей катастрофы.
Революции и восстания эхом отозвались в «спокойных» странах Персидского залива. В 2012 году состоялась попытка военного переворота в Катаре, где в 2013 году власть унаследовал шейх Тамим бен Хаммад ат-Тани. В 2011 и 2012 годах прошли волнения на Бахрейне. Арабская весна – пусть и не прямолинейно – повлияла и на Саудовскую Аравию, где обостряются противоречия между консервативно и либерально (по местным меркам) настроенными религиозно-политическими группами и персонами. В 2017 году были арестованы несколько духовных деятелей и богословов, в том числе знаменитый исламский проповедник Сальман аль-Ода и его единомышленники Али аль-Омар и Авад аль-Карни. Все они пользовались авторитетом, особенно среди молодежи. Репрессиям подверглись тысячи рядовых имамов. В 2018 году произошел бунт 11 принцев, которые выступали за проведение политических реформ. Мятежники и сочувствовавшие им министры и чиновники были арестованы.
Важнейшим событием в жизни монархии стало назначение в 2017 году наследником престола 37-летнего принца Мухаммеда бин Сальмана. Напомним, что на момент прихода к власти в Катаре шейха Тамима ат-Тани ему было 33 года. В Персидском заливе сформировалось молодое поколение, настроенное на проведение широкомасштабных реформ, призванных изменить облик этой консервативной части Ближнего Востока. Перемены в саудовской монархии кто-то называет перестройкой, кто-то – шоковой терапией.
Внутренние конфликты в Сирии, Ливии, Ираке, Йемене продолжаются, их скорое урегулирование становится все более маловероятным. Во всех этих странах действуют десятки организаций и группировок – светских, умеренно-исламистских, радикально-исламистских, экстремистских и пр. Само государство с его формальным административным главенством, по сути, является одной из политических группировок.
Катаклизмы Ближнего Востока в огромной степени обусловлены небывалой активизацией политического ислама, или исламизма. Исламизм ныне более целеустремлен и решителен. В 2015–2018 годах его радикальное крыло сумело создать Исламское государство (запрещенное в РФ. – Ред.), которое явилось символом невозврата в старые добрые светско-националистические времена.
Исламизм модифицируется, его умеренные и некоторые радикальные группировки стали непременным фактором ближневосточного политического театра. Разговоры об усталости от него арабского (ближневосточного) мира преждевременны. Исламизм хоронили многие. Тем временем к исламизму привыкли и воспринимают его как легитимный политический субъект. В ближайшем будущем он вряд ли надоест. Исламистский режим существует в Иране, умеренным исламистом признан турецкий президент Эрдоган, легитимизированы афганские талибы.
На Ближнем Востоке исчезают одни политические субъекты и существенным образом меняют свой облик другие. Ирак, Сирия, Ливия, Тунис, Саудовская Аравия – иные государства по сравнению с теми, какими они были в недавнем XX веке.
Между изменившимися государственными субъектами де-факто формируются новые границы. Привычные границы Сирии, Ирака, Ливии, Йемена существуют только на карте. Сказать, как пролягут новые рубежи, невозможно. Ясно одно, что рано или поздно они нарисуются и будут признаны. Тех послевоенных границ, которые были прописаны на картах после Второй мировой войны, больше нет, как бы ни относиться к аннексии Крыма и фактическому распаду Сирии.
Изменились размеры Ближневосточного региона. В него вступили Турция и Иран, принимающие самое активное участие в его делах. Мир стал свидетелем возникновения Большого Ближнего Востока (ББВ). Но это не тот Большой Ближний Восток, о котором в 1980-е мечтал американец Збигнев Бжезинский, а позже, в начале 2000-х, Генри Киссинджер, Дональд Рамсфельд, Кондолиза Райс и их единомышленники, включавшие в него Афганистан, Пакистан и даже Центральную Азию. Тот ББВ, будучи политически неартикулированным, выглядел заведомой утопией, тогда как сегодняшняя версия ББВ стала реальностью.
Ближний Восток многополярен, причем дважды. Во-первых, там появились местные силовые полюса – Саудовская Аравия, Иран, Турция, Катар. Во-вторых, в нем действуют внешние акторы – Россия, США, Европа. Постепенно все заметнее становится присутствие Китая, который наращивает свою экономическую экспансию.
Региональные игроки вмешиваются во внутренние дела своих слабых соседей, поддерживая различные группировки, и играют исключительно важную роль в балансе между ними. Иран и Россия обеспечивают сохранность режима Башара Асада, Турция оказывает помощь сирийской оппозиции, включая радикальных исламистов. Саудовская Аравия поддерживает салафитов.
Тегеран оказывает поддержку шиитам в Ираке и Йемене, не говоря уже об алавитском режиме в Сирии (хотя принадлежность алавитов к шиизму с богословской точки зрения достаточно условна). В результате ранее не столь заметные суннито-шиитские трения в начале XXI века стали имманентной чертой конфликтогенности на Ближнем Востоке. Внутри исламское противостояние превратилось в самодостаточный фактор, преодолеть его становится все труднее.
Причины нынешнего присутствия России и США на Ближнем Востоке выглядят иначе. Для России участие в гражданской войне в Сирии означает самоутверждение как мировой державы, имеющий национальные интересы за пределами постсоветского пространства. То же можно сказать и об активности Москвы в Ливии. Одновременно Россия рассчитывает в случае удачи получить некие экономические дивиденды, в частности от возможного участия в добыче нефти в Ираке, где уже работают «Газпром нефть», ЛУКОЙЛ, «Башнефть», и в Ливии, к которой проявляют интерес ОАО «Татнефть», «Татгеофизика», «Технопромэкспорт». Россия предпринимает усилия по увеличению продажи своего оружия в страны Персидского залива. Наконец, пятым по объему торговым партнером России является Турция.
Что касается Соединенных Штатов, то их политика на Ближнем Востоке скорее реактивна. США не имеют в отношении региона четко отработанной стратегии и действуют зачастую импульсивно. Их главным оппонентом является Иран, да и то не по причине собственно ближневосточных перипетий, но первую очередь в связи с иранской ядерной программой, которая, как считается, представляет собой непосредственную угрозу Израилю. Присутствие США в Сирии и в Ираке ограничено. Их прямое участие в военных столкновениях спорадично, оно не имеет серьезного воздействия на ход событий. В Вашингтоне периодически ведутся разговоры о выводе американских военнослужащих из Сирии и Ирака.
США не ведут глобального состязания с Россией за Ближний Восток. В Вашингтоне в известной степени даже заинтересованы в вовлеченности Москвы в региональные конфликты, что, как свидетельствуют события, не приводит к их разрешению и ведет к снижению ее международного авторитета. Россия увязла в сирийском конфликте, иногда он ассоциируется с афганской кампанией СССР. С другой стороны, прямые аналогии здесь невозможны из-за различий в масштабах сирийской и афганской войн, удаленности Сирии. Как пишет аналитик BBC Стив Розенберг, «нынешние русские часто считают, что они извлекли урок из Афганистана и никогда больше не позволят себе быть втянутыми в долгую кровавую войну вдали от своих границ». В Кремле рассуждают аналогичным образом и существенно расширять свое военное присутствие в Сирии не намерены.
И Россия, и США объясняют свое военное присутствие в регионе борьбой с международным терроризмом. В какой-то степени так оно и есть. Но борьба с терроризмом требует не фронтальных атак на позиции тех или иных экстремистских организаций, но профессиональной оперативной работы, постоянного взаимодействия спецслужб, что в условиях нынешних противоречий затруднительно. В результате оказывается, что терроризм не столько причина, сколько повод для вмешательства.
Стратегической же задачей каждого внешнего участника конфликтов является в одних случаях сохранение готовой к постоянному сотрудничеству с ним власти, в других – ее свержение. Это видно на примере Сирии, Ливии, Йемена, Ирака. Так, в Сирии главной проблемой остается правительство Башара Асада, которого Турция, и не только она, не считает законным президентом, а Россия и Иран его безоговорочно поддерживают.
В результате Ближний Восток оказался разорванным на куски, единственное, что его объединяет, это бесконечная нестабильность. Нет больше полноценных Сирии, Ливии, Йемена. Неизвестно, как сложится обстановка в Ираке.
Возникают сюжеты, еще совсем недавно немыслимые. Кто мог представить партнерство и одновременно соперничество между Россией и Турцией в Ливии, альянс Турции и Катара, мощную разнонаправленную экспансию Ирана, возникновение Исламского государства, брата-мусульманина во главе Египта?
Традиционные подходы для понимания, тем более для предсказания ситуации на Ближнем Востоке непригодны. Это все равно, как разбираться в современном мире, исходя из ялтинских соглашений 1945 года.
В нынешних конфликтах нет однозначно правых и виноватых. Нет той единственной силы, способной предложить решение, которое могло бы удовлетворить всех или хотя бы большую часть их участников.
Усаживать за круглый стол оппонирующих друг другу местных политиков – дело почти безнадежное. Столь же непросто договариваться между собой внешним игрокам. Всем участникам конфликтов присущ жесткий эгоизм. И для них нет абсолютных авторитетов, как то было в эпоху биполярного мира.
Надежды на то, что ближневосточное общество рано или поздно устанет от непрекращающихся конфликтов, пока не оправдываются. Напротив, возникает ощущение, что люди научились осваиваться в крайних ситуациях, приспособляться к ним. За годы арабской весны таких людей выросло целое поколение.
На фоне бесконечных призывов к стабильности и миру борьба за власть и влияние на новом Ближнем Востоке продолжает обостряться. Чем она завершится – неизвестно.
комментарии(0)