Юрий Юдин
Это место до сих пор остается особенным, пробуждающим историю и мифологию нескольких столетий. Фото Александра Савина
Аптекарский остров занимает центральное положение в Невской дельте.
Вообще-то это неотъемлемая часть Петроградской стороны. Но можно рассмотреть его и как особенное место в Петербурге со своей особенной историей и мифологией. В нее нам и предстоит углубиться.
Отцы-основатели
Аптекарский остров звался когда-то по-фински – Корписаари, то есть Вороний. А по-русски – Еловый.
В петровскую эпоху здесь подвизались Яков Брюс и Лаврентий Блюментрост. Оба были московские уроженцы и в русском подданстве состояли отродясь. Хотя дед Брюса был выходцем из Шотландии, а отец Блюментроста – из Тюрингии.
Брюс был литейщик, механик и алхимик, дипломат, звездочет и чернокнижник. Рассказывали, что он умеет оживлять мертвых, летать по воздуху и предсказывать будущее.
Брюс участвовал в военных походах и заграничных вояжах Петра, знался с Ньютоном и Лейбницем. Реформировал русскую артиллерию, возглавлял Берг-коллегию и Монетный двор. Был пожалован графом и генерал-фельдмаршалом, стал одним из первых кавалеров ордена Андрея Первозванного.
Знавал Яков Вилимович и черные дни. В Москве его пытал каленым железом князь-кесарь Ромодановский. В Санкт-Питер-бурхе он проворовался, и его водили на эшафот. Но обошлось: его не казнили, как Гагарина, и не сослали, как Шафирова. И вскоре вернули чины и маетности.
Но когда Яков Брюс основал в устье речки Карповки пороховой завод на водной тяге, он был еще сухощавым энергичным полковником. Он лично составлял и опробывал пороховые смеси, особенно для потешных огней. Одно время производством у него заведывала женщина: Елена де Валь, вдова голландского порохового мастера, внезапно умершего.
Завод возник на западном конце, близ Козьего островка и Поросячьей протоки, позднее засыпанной. Вскоре завод расширился и перебрался через Карповку. Порох называли зельем, поэтому поблизости появились три Зелейные улицы: Большая, Малая и Глухая.
Блюментрост же был архиятер, сиречь главный царский лекарь. Позднее он возглавил Кунсткамеру и сделался первым президентом Петербургской академии наук. Лаврентий Лаврентьевич учредил на острове Аптекарский огород и Медицинскую канцелярию, Главную аптеку и Инструментальную избу для изготовления медицинских орудий.
Название «Аптекарский остров» впервые письменно зафиксировано в 1726-м, но, конечно, употреблялось и ранее. В общем, 300 лет назад остров обрел свое настоящее имя и назначение.
Здесь возникла Аптекарская слобода, где селились фармацевты, аптечные служители и работные люди. Позднее появились Аптекарская набережная, Аптекарский проспект, Аптекарский мост.
На острове учинили также заячий заповедник. Лапы и жир зайца считались ценными снадобьями. Жителям ближних губерний велели ловить силками и доставлять в столицу живых зайцев. Но зимою косые переходили замерзшие реки и разбегались по городу, так что затея не удалась.
При Анне Иоанновне лейб-медик Блюментрост попал в опалу и удалился в Москву. При Елизавете Петровне про него вспомнили. Он был назначен куратором Московского университета и успел всласть поругаться на этой почве с Михайлой Ломоносовым.
Брюс же ушел в отставку вскоре после кончины Петра. И тоже уехал в свою подмосковную усадьбу, где занялся алхимией и астрономией.
Был еще батальный эпизод. В ходе Северной войны летом 1704 года на соседний Каменный остров высадился шведский десант. Роман Брюс, брат Якова Брюса, комендант новорожденного Санкт-Питер-бурха, разместил на Еловом артиллерию и пригнал фрегат в Малую Невку. Пушечная дуэль продолжалась в течение ночи, утром шведы отступили.
Так что запах пороха сопровождал всю раннюю историю острова.
Дачная местность
Уже названия Вороний и Еловый говорили о присутствии на острове всякой нечисти. Русская пословица сообщает: в сосновом лесу – молиться, в березовом – веселиться, в еловом – удавиться. А ворона птица умная, но зловещая.
Зайцы также считались нечистыми животными. Прибавим сюда аптечное и зелейное дело. Нерусских смотрителей и бабу-начальницу. Укромное положение и военные строгости. Не удивительно, что островитян ославили колдунами и чародеями.
При императоре Павле остров потерял заповедный статус и стал застраиваться богатыми дачами. У Пушкина гости съезжались на дачу именно сюда: в имение Лавалей, владельцев уральских горных заводов и скороспелых графов.
А виллу Боргезе, названную по римскому образцу, извозчики называли «вилла борзая»: привет аптекарским зайцам. Принадлежала эта дача откупщику Горфункелю, а до него – княжне Куракиной. Из тех самых, несимпатичных, что в «Войне и мире» зовутся Курагиными.
На даче тайного советника Аллера поместили когда-то безумного поэта Батюшкова. Он писал на пыльных окнах девизы. Один из них гласил: «Есть жизнь и за могилой!» Другой поминал омбру одорату, то есть душистую какую-то тень.
А на западе острова образовалось Карповское кладбище. Здесь хоронили жителей Петербургской стороны – особенно в демисезонную распутицу, когда сообщение с другими частями города затруднялось. От богатых дач этот погост отделял семиколенный Задний переулок.
В конце XIX века Троицкий мост соединил Петербургскую сторону с Марсовым Полем. На Аптекарском появились многоэтажные доходные дома. По Каменноостровскому проспекту пустили трамвай. И жизнь на острове сделалась суетливой и меркантильной.
Дачники стали удаляться в более спокойные края. А богатые виллы превратились в увеселительные заведения с цыганами, танцовщицами и факирами. Они носили названия типа «Ассамблея» или «Хуторок» и часто прогорали.
Была на Аптекарском и казенная правительственная дача. Здесь в 1906 году эсеры-максималисты устроили покушение на премьер-министра Петра Столыпина. Бомбы изготовили на московской квартире Максима Горького по рецепту Леонида Красина.
Столыпин вел на даче прием, народу было битком. Террористов сразу разоблачили: у одного из них ус отклеился. Но они успели бросить портфели с бомбами. Погибло три десятка человек: чиновники, слуги, просители из купцов и мещан. Сын и дочь премьера были ранены. Сам Петр Аркадьевич остался невредим: его лишь забрызгало из мимолетной бронзовой чернильницы. Тут невольно вспоминается чернильница, которою Мартин Лютер запустил в дьявола.
Между прочим, на острове прошло детство другого нашего премьера, уже советской поры: Алексея Косыгина. Не будем углубляться в его житие. Отметим лишь нечаянную рифму, которых в истории Аптекарского немало.
Препараты и экспонаты
Еловые чащи скоро свели – на дрова для производства пороха. Несколько елей осталось лишь в Ботаническом саду. Он ведет происхождение от Блюментростова огорода, но расположен южнее. А на месте огорода появился Лопухинский сад, переименованный советскою властью в сад Дзержинского.
Что же до ворон, они облюбовали более пустынные острова: Крестовский, Каменный и Елагин. А аптекари, преимущественно немцы, перебрались на Васильевский остров, где образовалась изрядная немецкая колония.
Зато на Аптекарском появился Институт экспериментальной медицины. Поначалу Императорский, позднее Государственный, еще позднее Всесоюзный.
Основателем и попечителем его был принц Ольденбургский, член царствующего дома, правнук императора Павла.
Здесь делали прививки от бешенства, пользовали сифилитиков, изучали рефлексы на собачках. Работали с чумною палочкой и содержали в кронштадской акватории отдельный Чумной форт.
Между прочим, в том же 1906 году на территории института эсеры убили петербургского градоначальника фон дер Лауница. Градоначальник приехал на освящение домовой церкви при клинике кожных болезней. Террорист всадил в него две пули из браунинга, одна из них попала в затылок и оказалась смертельной. Сам убийца был тут же на месте зарублен шашкою.
Градоначальник – это была особенная должность в Петербурге, Москве и важных портах вроде Одессы и Таганрога. Города эти были выделены из губернского подчинения в самостоятельные единицы. Сейчас их назвали бы субъектами Федерации, но Российская империя была государством унитарным.
Должность генерал-губернатора в Петербурге и Москве была представительской и политической. А градоначальник осуществлял непосредственное управление полицейской и административной частью.
Впрочем, фон дер Лауниц исправлял свои обязанности в Петербурге недавно. Корни покушения на него вели в Тамбов, где он губернаторствовал в мятежном 1905-м и жестоко подавлял крестьянские волнения.
Террориста Евгения Кудрявцева, тамбовского уроженца, опознали не сразу. Голову его заспиртовали и выставили в стеклянной банке на всеобщее обозрение.
Поэзия и польза
А на месте Карповского кладбища возник краснокирпичный городок попечительства для призрения слепых. Попечительство называлось Александро-Мариинским – в честь царя-освободителя и его венценосной, но плаксивой супруги.
Основал это заведение Константин Грот, бывший самарский губернатор и многих орденов кавалер. Брат его, Яков Грот, был вице-президентом Академии наук, издателем сочинений Державина и знатоком русской орфографии.
Между прочим, в числе самарских губернаторов были также Григорий Аксаков, сын писателя, и Иван Блок, дядюшка поэта.
Вот уж доподлинно Страна Багровых Внуков. Это я про Самару и соседние поволжские провинции. Например, Казань, которой управляли граф Толстой, Тургенев и Боратынский. Или Пензу, где губернаторствовали князь Вяземский, князь Святополк-Мирский и еще один граф Толстой.
Отпрыски одних и тех же семейств, одного воспитания и образа мыслей вершили власть в империи и сочиняли стихи и романы. Некоторые совмещали эти ремесла. Как Гавриил Державин, поэт, губернатор, министр и сенатор. Или его приятель Иван Дмитриев, министр и баснописец. Или их современник Алексей Ржевский, сенатор и авангардный стихотворец.
В середине XIX века по одному только Министерству внутренних дел служили старые писатели Николай Греч и Иван Лажечников. Молодые прозаики Николай Герцен и Иван Тургенев. Баснописец и романист Александр Измайлов. Поэт и драматург Лев Мей. Лексикограф и этнограф Владимир Даль. Романист и этнограф Павел Мельников-Печерский. Автор водевилей и забавных повестей граф Владимир Соллогуб. Алхимик и сказочник князь Владимир Одоевский. Сатирик и сказочник Михаил Салтыков-Щедрин. Издатель и редактор Иван Аксаков. Поэты Яков Полонский и Аполлон Майков. И еще с десяток не столь известных сочинителей.
Впрочем, Министерство этих самых дел исполняло не только полицейские функции. Оно назначало губернаторов и приглядывало за местными властями. Занималось почтами и телеграфом, цензурой и статистикой, книгоизданием и книжной торговлей, инородцами и иноверцами, географическими исследованиями, хозяйственными ревизиями, местами лишения свободы, судебным, строительным и ветеринарным надзором и много чем еще.
В общем, изящной словесностью и государственным строительством занимались у нас одни и те же люди. Тем удивительней, что результаты получались такие разные.
Люди и истуканы
Но вернемся на наш остров.
Попечительство о незрячих было с музыкальным уклоном. Малолетних воспитанников обучали церковному пению, игре на рояле и ремеслу настройщика.
Перед главным зданием стоял памятник основателю. Под бронзовым бюстом Константина Карловича Грота сидела бронзовая девочка с книжкой для осязательного чтения. Тайный советник Грот и сам был слабого зрения. Но его истукан на верхушке коринфской колонны глядел доброжелательным орлом. Изваял этот монумент скульптор Опекушин, также островитянин. Мастерская его находилась неподалеку, на Песочной улице.
Александр Опекушин прославился своим памятником Пушкину на Тверском бульваре в Москве. Но по большей части он ваял царей и цариц, так что при советской власти почти все его монументы были снесены. Умер Опекушин на родине, в ярославской деревне, всеми забытый.
Но через 40 лет на Аптекарском острове появилась мастерская другого знатного скульптора: Михаила Аникушина. Он был московский уроженец, но почти всю жизнь прожил в Ленинграде.
Главным его произведением, вы будете смеяться, также считается памятник Пушкину. Он стоит в Ленинграде на площади Искусств, которая прежде называлась Михайловской, а между двумя германскими войнами носила имя австрийского социалиста Фердинанда Лассаля.
Питерский Пушкин пониже московского: восемь метров против одиннадцати. Зато в Москве бронзовый поэт еще только лезет за пазуху с озабоченным видом. А в Питере он уже достал оттуда что-то нерукотворное и делает этак кокетливо ручкой в воздухе.
Но вернемся к нашим незрячим.
После Октябрьского переворота попечительство было распущено. Но вскоре его открыли вновь под вывеской трудовой коммуны. Это заведение называлось: городок слепых имени Бухарина и Калинина.
Любимец партии Николай Иванович Бухарин порою действительно проявлял политическую близорукость. А вот всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин был скорее дальнозорок, но при этом глуховат. Должно быть, поэтому на Аптекарском острове появился впоследствии еще и интернат для слабослышащих.
Еще о парной рифмовке
Среди знаменитых островитян выделяются и другие интересные пары.
Например, академика Павлова можно уравновесить профессором Поповым, изобретателем русского радио.
С некоторыми дополнительными гирьками. Потому что Иван Петрович Павлов был человек строптивый и тяжелонравный. А Александр Степанович Попов, напротив того, отличался патологической скромностью и простодушием, так что его обирали все кому не лень.
В этой связи стоит обратить внимание на павловские сурдокамеры, знаменитые Башни молчания. Воздвигнутые для сугубо собачьего одиночества, они как нельзя лучше пригодились бы для передачи и приема таинственных флюидов радио. Большей чистоты опыта нельзя обеспечить даже в петропавловских бастионах и равелинах – нарочитых изоляторах для государственных преступников.
Мнится даже, что была у Ивана Петровича сокровенная идея: передача собачьих рефлексов на расстоянии. Собаки ведь отличаются поразительным чутьем. И порою чуют за сотни верст, что с хозяином случилась беда.
То-то другой знаменитый изобретатель, американец Норберт Винер, верил, что когда-нибудь получится передать кошку по телеграфу.
Но мы в России предпочитаем иметь дело с собаками. Недаром же русские собачки оказались первыми в космосе. Американцы, наши соперники в космической гонке, запускали обезьян. И всякий раз с опозданием.
Дело тут, конечно, в том, что собаки ближе к загробному миру. Физиологу Демихову, последователю Павлова, удалось создать даже двухголовую собачку. Это уже на полпути к баснословному Церберу. Так сказать, Муму возвращается из ада.
Радио и телефон также воспринимались как средства связи с загробным миром. Тому есть множество примеров в поэзии. Вот хотя бы у Мандельштама:
На этом диком, страшном свете
Ты, друг полночных похорон,
В высоком строгом кабинете
Самоубийцы – телефон!
Или у Ходасевича:
Встаю расслабленный с постели:
Не с Богом бился я в ночи,
Но тайно сквозь меня летели
Колючих радио лучи.
На московском Новодевичьем кладбище есть могила маршала связи Ивана Пересыпкина. Над могилой памятник: скульптурный поясной портрет в маршальской форме с орденами. К уху мраморный Иван Терентьевич поднес телефонную трубку. С кем он там разговаривает? От кого получает приказы и кому отдает?
А в последние годы я все чаще наблюдаю на улицах людей с рассеянным взором, которые разговаривают сами с собой. Это уже напоминает канал связи с миром безумия: поклон поэту Батюшкову.
Впрочем, островными башнями профессор Попов так ни разу и не воспользовался. Опыты свои он проводил по большей части в Кронштадте. А на Аптекарском возглавлял электротехнический институт, к тому же совсем недолго.
Как бы то ни было, в честь профессора Попова и академика Павлова на острове названы улицы.
А в пару к принцу Ольденбургскому годится другой знатный островитянин: герцог Лейхтенбергский. Этот титул носили потомки Евгения Богарне, пасынка Наполеона Бонапарта. Один из них, Максимилиан-Иосиф-Евгений-Август-Наполеон, женился на дочери Николая Первого и подвизался с тех пор в России.
Герцог Лейхтенбергский основал бесплатную Максимилиановскую лечебницу. Кроме того, он заведывал Горным институтом, президентствовал в Академии художеств и увлекался гальванопластикой. Между делом родил семерых детей. Одна из его дочерей вышла как раз за принца Ольденбургского. Один из сыновей возглавлял петербургское Минералогическое общество.
В общем, и тут прослеживается генеральная островная линия. Линия алхимиков и чернокнижников, лекарей-аптекарей и испытателей естества.
А еще одну пару видных островитян составят Вера Засулич и Вера Фигнер, беспощадные красные валькирии.
А еще одну – Герман Лопатин, переводчик марксова «Капитала», и Михаил Лозинский, переводчик дантова «Ада».
А еще одну – певец Федор Шаляпин, оперный Мефистофель, и художник Павел Филонов, аналитик Хаоса.
Впрочем, странные сближения далековатых понятий у нас в Петербурге дело обыденное, почти домашнее.
Дети и сочинители
Были в округе и другие богоугодные заведения.
Например, приют великой княгини Екатерины Михайловны для призрения детей на время нахождения родителей в больнице. Или общежительство для неимущих инвалидов литературного труда. Или приют для арестантских детей. При советской власти он превратился в детский приемник НКВД для беспризорных.
Или богадельня Фирса Садовникова, потомственного почетного гражданина. Здесь призревали разорившихся купцов. И здесь же размещался детский приют, где сиротки с младых ногтей впитывали опыт честного банкротства.
В советское время на острове появились и другие достопримечательные объекты. Например, химико-фармацевтический институт. Или телецентр с телебашней. Или отдельный Институт мозга, отмежевавшийся от экспериментальной медицины. Но характер острова они не изменили – напротив, органично вписались в традицию.
Но жизнь на острове в советскую эпоху уже воспели Андрей Битов и Татьяна Толстая. Не откажу себе в удовольствии привести ранние стихи Татьяны Никитичны:
– Няня, кто так громко
вскрикнул,
За окошком промелькнул,
На крылечке дверью скрипнул.
Под кроваткою вздохнул?
– Спи, усни, не знай печали,
Бог хранит тебя, дитя,
Это вороны кричали,
Стаей к кладбищу летя.
Как видим, преемственность налицо. А чем у них в этой колыбельной дело кончилось, вы легко разыщете сами.
Дарья Гармоненко 
комментарии(0)