Диссиденты и коучи. РПЦ вступает в полосу демократического транзита

Самым медийным диссидентом в РПЦ остается протодиакон Андрей Кураев. Фото со страницы Андрея Кураева в «ВКонтакте»

Церковь довольно часто воспринимают в качестве политической партии, профсоюза или даже своеобразного министерства духовных дел. Однако, по существу, большая общенациональная церковь, такая как РПЦ, является ни на что не похожим институтом. Вертикаль власти в ее структуре есть, но далеко не для всех, а оценить, прислушивается ли значительная часть верующих к призывам своего патриарха, как католики к каждому слову папы Римского, почти невозможно (тем более этого никто и не требует). Членом церкви можно быть на самых разных уровнях, к примеру, уволить священника можно, но частью РПЦ как прихожанин он остается, а верующий, не согласный с кем-либо из духовенства, может уйти в другой приход. Специфическая самоорганизация церкви уже предполагает многообразие партийных позиций, что последние годы подчеркивают официальные лица РПЦ, и возможности демократического поведения.

В советский период, когда не было свободы и многие элементы церковной жизни просто отсутствовали, Московская патриархия была похожа на советское учреждение (в сфере управления она во многом была им). Именно поэтому диссиденты, критиковавшие РПЦ, находились в антагонизме с церковным начальством, а советская власть их жестко преследовала вплоть до конца 1980-х годов. Современная церковь радикально изменилась не потому, что вдруг иерархи стали добрее и демократичнее сами по себе (хотя и такие есть), а потому что появились те сферы религиозной жизни, которых ранее (до середины 1990-х годов) не было. С нулевых годов уже заметна общинно-приходская деятельность, неформальное социальное служение (то есть волонтерское с привлечением верующих и неверующих), новые модели миссии, которые поддерживают молодые священники и епископы. В соответствии с новым этапом развития российского православия поменялось отношение начальства к диссидентам, да и сами критики РПЦ явно стали другими.

Прежде всего интересны отличия критических выпадов в адрес церкви во времена СССР и сейчас. Безусловно, сохраняются общие для всех эпох и народов замечания – они касаются всевластия и произвола иерархии, ее обогащения и подчинения государственной власти. Вместе с тем если в брежневский период диссиденты предлагали проекты церковных реформ (как Борис Талантов в 1960-е годы), требовали соблюдения свободы совести, то в постсоветское время критики патриархии стали воспринимать ее более однозначно – как «империю зла». Такова была эволюция узника совести Глеба Якунина, бывшего священника РПЦ, лишенного сана за нарушение запрета на участие в политической деятельности, фанатично ненавидевшего патриархию, а также идеология «альтернативного православия», параллельных РПЦ юрисдикций, возникших в 1990-е годы. Даже многие более милосердные критики иерархии (публицист Сергей Чапнин, богослов Андрей Шишков) с безнадежностью смотрят на нынешнюю патриархию, якобы попавшую под влияние фундаменталистов.

Если ранее диссиденты, раздражавшие и РПЦ, и Совет по делам религий, нелегально строили храмы, рукополагали священников (как епископ Ермоген (Голубев) или протоиерей Павел Адельгейм, попавший в лагерь за возведение храма и активную миссию), то сейчас вполне верующие критики церкви подвергают сомнению передачу любой недвижимости, строительство новых храмов и назначение все новых епископов, стараются поймать патриархию на использовании административного ресурса при получении общиной участков и на попытках давления на возмущенных, как часто было и в советское время, граждан. Целый ряд священников фактически осудили концепцию главного храма вооруженных сил, в основном из-за советской и милитаристской символики в нем, много было сомнений насчет выбора места для строительства храма Святых Новомучеников Российских на Рождественском бульваре (проект митрополита Тихона (Шевкунова), была масса критики в адрес проекта 200 храмов в Москве, но в целом эти и многие другие построенные церкви остаются недооцененными по достоинству произведениями искусства.

Если в советский период диссиденты писали письма о том, что священникам не дают работать с детьми и молодежью, что нет возможностей для широкой общественной миссии (такого рода тезисы изложены в открытом письме патриарху Алексию I, его написали Николай Эшлиман и Глеб Якунин в 1965 году, миссией де факто занимались и христианские кружки, где, к примеру, был Владимир Пореш и др.), то критика середины нулевых – это, наоборот, предупреждение о чрезмерном влиянии духовенства в школах и о недопустимости введения основ православной культуры в школах, теологии в вузах, капелланов в армии. В данном случае источником критики выступила большая часть либеральной и, как правило, православной интеллигенции, а также та часть россиян, которые номинально считают себя православными, но на самом деле их раздражает усиление церкви как института, а тем более влияние иерархов.

При столь причудливом и противоречивом стечении обстоятельств руководство РПЦ старается не отвергать никого и никому почти ничего не запрещать. К этому иерархию ведет логика существования национальной церкви для всех слоев общества и для всех идеологий, а не просто всеядность или неумелый менеджмент. С 2012 года, когда духовенство энергично влилось в российскую политическую жизнь, историй внутреннего диссидентства накопилось уже достаточно много. Однако за все это время по идеологическим мотивам был запрещен в служении только бывший схиигумен Сергий (Романов), высказывания которого были уже не только оскорбительны для патриарха, но и нарушали Уголовный кодекс. Схиархимандрита Иоанникия (Ефименко) из Ивановской области, которого по федеральным каналам провозгласили сектантом, так как он якобы удерживает женщин в монастыре и заставляет на себя работать, только предупредили о возможности лишения сана. В постсоветский период в РПЦ было множество таких духовников, которые фактически не признавали какого-либо контроля над собой, критиковали епископат за либерализм и экуменизм, но не переходили границы, не противопоставляли себя РПЦ. Это сделал только епископ Чукотский Диомид (Дзюбан), с консервативных позиций обвинявший патриархию в ереси, и в 2008 году был лишен сана. При этом архимандрит Петр (Кучер), духовник Боголюбского монастыря (умер в 2020 году), почитавший Ивана Грозного и Сталина, противник ИНН, чувствовал себя вполне хорошо внутри РПЦ.

Целый ряд недовольных позицией патриарха Кирилла священников, возможно, и испытывали проблемы в своих приходах, но сняли с себя сан прежде всего потому, что им скорее всего надоело служить, раз они не видят смысла в совершении богослужений (например, бывший наблюдателем на выборах Дмитрий Свердлов). Многие клирики занялись бизнесом, ушли в IT-индустрию, стали психотерапевтами и коучами, в том числе оппозиционно настроенными, как Федор Людоговский, уехавший за границу и сравнивший Алексея Навального с Христом, идущим на Голгофу. Однако участь нынешних диссидентов несравнима с судьбой советских критиков режима. Значительная часть священников, ставших блогерами или онлайн-тренерами, лишь косвенно связана с диссидентством. Они повторяют тезисы про церковь как бизнес-сообщество и про свое прежнее рабское и униженное состояние, но их положение сейчас больше похоже на «постпоповское бонвиванство» на фоне тяжелого труда рядового духовенства, работы у которого в ходе пандемии только прибавилось.

Главным медийным православным диссидентом, безусловно, остается Андрей Кураев, но и он вполне свободно может нелицеприятно отзываться о патриархе (он это делает начиная с 2012 года), так как за это не карают. В свое время протоиерей Всеволод Чаплин, даже несмотря на свои личные выпады в адрес главы РПЦ, все равно получил приход в центре столицы. Церковный суд над Кураевым стал своеобразным фарсом, так как сам протодиакон наполнил массмедиа подробностями своего процесса, ссылками на догматику и каноны Вселенских соборов, в которых журналисты и читатели вряд ли что-либо понимают. Но патриарх Кирилл, утвердив решение церковного суда, не стал лишать Кураева сана. Глава РПЦ не наказывает по идеологическим или политическим причинам, кроме того, патриарху приходится учитывать интеллектуальные заслуги протодьякона, его борьбу за моральную чистоту церкви, общественный резонанс вокруг этого дела и мнение ряда священников, выступивших против осуждения Кураева (протоиерей Георгий Митрофанов, игумен Петр Мещеринов и др.). Стоит отметить, что церковный суд как более или менее публичный и постоянно действующий институт в современной России был создан только при патриархе Кирилле. До него высшего церковного суда не было, дела решали де факто только епископы, о решениях, как правило, никто не знал.

Священники и миряне, открыто вставшие на сторону Навального, белорусской оппозиции, критикующие лично патриарха Кирилла (таких теперь много и в провинции), уже не воспринимаются как диссиденты. Во многом бывшие сотрудники патриархии или «батюшки-коучи» поднимают острые проблемы, говорят о беззакониях и моральных грехах высшего начальства. Они стали необходимой частью политического спектра церковной жизни, но недовольные патриархией интеллектуалы часто видят только то, что хотят видеть, лишь часть большого церковного корабля. По мере нарастания политической турбулентности в стране в РПЦ и вокруг нее будет возникать все больше партийных групп и движений как либералов, так и консерваторов. Эпоха коуч-диссидентства – это только предвестие политического ренессанса в российском православии. Этот ренессанс будут трактовать и уже трактуют как конец «эффективного менеджмента» патриарха Кирилла, хотя на самом деле это процесс демократического транзита постсоветской церкви, который он возглавил.