Примеряющая мантию сверхдержавы XXI века. "Красной династии" Китая – 100 лет

Два китайских титана: Мао Цзэдун построил социалистическую державу, Дэн Сяопин перевел ее в режим реформ и открытости.

Все начиналось с объединения в единую организацию семи кружков, в которых тогда числилось несколько десятков радикально настроенных активистов, представителей в первую очередь либеральных профессий, проведших свой первый съезд в здании женской гимназии на территории французской концессии в Шанхае. Даже довести толком до конца свой первый съезд делегатам тогда не удалось по причине слежки со стороны французской колониальной полиции, пришлось для завершения мероприятия арендовать плавучую беседку на озере в пригороде Шанхая, а делегатам изображать слегка подвыпивших студентов, пикникующих на природе. Однако главное было сделано – было провозглашено создание Компартии и начало борьбы за торжество идеалов марксизма. Если перемотать пленку вперед, до сегодняшнего дня, то мы увидим колоссальную структуру, количество членов которой превышает численность населения многих крупных стран мира, структуру, управляющую мощным государством, уже примеряющим на себя мантию сверхдержавы XXI века.

Периодизация

100 лет истории партии условно можно разделить на три этапа: эпоха революции, то есть борьбы за захват власти в стране (1921–1949), эпоха правления Мао Цзэдуна (1949–1976) и эпоха «реформ и открытости» (с 1976-го до наших дней). Первый этап вместил почти три десятилетия борьбы, увенчавшейся успехом в 1949 году. Эта эпоха включала в себя и активную пропагандистскую работу по распространению марксизма и привлечению новых членов, и ожесточенную борьбу с другими идейными и политическими течениями, единый фронт с Сунь Ятсеном и основанным им Гоминьданом, а потом разрыв оного и многолетнюю гражданскую войну, а также агрессию Японии. Не менее ожесточенные столкновения и борьба с разнообразными уклонами происходили внутри партии, в этом смысле КПК не сильно отличалась от «старшего брата» в лице ВКП(б).

И если период первых почти 30 лет существования КПК пришелся на эпоху войн и революций, то и после создания «нового Китая» стране было суждено испытать не менее масштабные потрясения; казалось, век революций никогда не закончится, по крайней мере пока разрушение традиционных основ не дойдет до своего логического конца.

Несколько десятилетий периода Китайской Народной Республики вместили в себя множество событий: восстановление разрушенной войной и междоусобицами экономики, радикальную трансформацию социально-экономической системы, обидную растрату сил и ресурсов в утопических экспериментах типа Большого скачка (1958–1961), бесконечные политико-идеологические кампании, преследовавшие цель создания нового общества и нового человека, создание тоталитарной модели и диктатуры Мао Цзэдуна, достигшей своего апогея в период «культурной революции» (1966–1976), последовавшие за этим реформы и постепенное раскрепощение заложенных в китайском социуме колоссальных потенциалов развития, позволившие уже к концу правления архитектора китайских реформ Дэн Сяопина увидеть стремительный подъем самой населенной страны в мире, беспрецедентное в мировой истории движение огромной массы людей от бедности и отсталости к зажиточности.

Конечно, к началу правления КПК Китай уже не находился, как в эпоху Китайской Республики (1912–1949), на грани распада государства. Еще в годы Второй мировой войны Китай окончательно избавился от всех элементов неравноправного статуса в международной системе и стал одним из учредителей ООН. Но именно в период КНР Китай совершил головокружительный взлет к статусу могущественной державы, претендующей на глобальное лидерство.

Образование КНР произошло в момент, когда холодная война только набирала обороты, да и само появление Красного Китая стало дополнительным фактором ее интенсификации. Неудивительно поэтому, что на протяжении начального периода позиционирование КНР на международной арене четко вписывалось в логику биполярного мира.

Однако затем Пекин, отойдя от союза с Москвой, стал претендовать на свой особый полюс в мировой политике, что было отражено в концепции Мао о существовании «трех миров». Впоследствии Дэн Сяопин выдвинул тезис о том, что Китаю нужно «держаться в тени и ни в коем случае не пытаться быть лидером». На протяжении довольно длительного времени китайское руководство так и делало, стараясь улучшить отношения со всеми основными полюсами силы современного мира, оно действительно не проявляло особого интереса к тому, что не касалось напрямую жизненно важных для страны проблем, во главу угла было поставлено экономическое строительство и всесторонняя модернизация.

Уже в нашем веке в ходе превращения Китая в глобального игрока эта ситуация стремительно меняется, по мере того как интересы китайской промышленности и китайских компаний охватили уже весь земной шар. Пока политологи предсказывали, что мир XXI века будет эпохой новой конфронтации – на этот раз между США и Китаем, которые объективно уже оказались соперниками в борьбе за глобальное лидерство, – это прямо на наших глазах стало свершившимся фактом.

В последние годы у официальных китайских историков и публицистов вошло в привычку при сопоставлении периодов «классического китайского социализма» (эпоха Мао) и политики «реформ и открытости» отходить от ранее более распространенных негативных оценок эпохи Мао, делая упор на важнейших достижениях этого периода, таких как объединение страны под эффективным контролем новой власти, создание промышленной базы и основ политики модернизации, независимый курс во внешней политике и т.д.

В этом периоде явственно проявились и отличия в функционировании КПК по сравнению с ее первоначальным «образцом для подражания», то есть ВКП(б)–КПСС. Хотя разногласия с советскими товарищами и разного рода исторические обиды на «большого брата» уходят корнями еще в 20-е годы ХХ века, именно во второй половине 1950-х Мао приступил к поискам отличного от советского пути построения коммунизма. Историки обычно ведут отсчет начала таких поисков от ХХ съезда КПСС и развенчания Сталина. Возможно, это так, а возможно, и нет, но именно в этот период Мао запустил кампанию «пусть расцветают 100 цветов», позволявшую аргументировать особые условия Китая в строительстве социализма. В процессе поиска отличного от советского опыта пути построения социализма Мао Цзэдун пришел к выводу, что плановая экономика сталинского типа не имеет гибкости. Что было бы лучше передать значительную часть власти из центра на места, использовать методы массовых акций периода революционного захвата власти, раскрепостить активность и творческие силы масс простых людей и ганьбу (партийных работников) всех уровней, посредством более масштабной, чем раньше, коллективизации экономики развить преимущества социализма. Одновременно он был убежден в том, что исправление нравов и перевоспитание могут решительно искоренить субъективизм, бюрократизм, групповщину и фракционность, присущие ганьбу среднего звена, предотвратить их отрыв от масс и превращение в привилегированную корпорацию элиты.

Вековой юбилей правящей партии дает повод продемонстрировать исторические достижения в деле «великого возрождения китайской нации».  Фото Reuters

Предпосылки разногласий между КПК и КПСС, как считается, уходят корнями еще в период, когда КПК вела революционную борьбу за свержение режима Гоминьдана. На разных этапах истории китайской революции не всегда совпадали подходы и оценки тех или иных событий, которые непосредственно касались судьбы КПК. На это накладывалось то обстоятельство, что руководство российских большевиков в Кремле выступало в качестве штаба мировой революции, но в силу удаленности от места событий и прочих объективных и субъективных факторов не всегда могло дать адекватные обстановке рекомендации и указания. Кроме того, сказывалась известная двойственность в политике Москвы, вынужденной находить баланс между принципом «пролетарского интернационализма» и национально-государственными интересами СССР. Понятно, что периодически те или иные решения Кремля воспринимались болезненно руководством китайской Компартии. Таким образом, исторические обиды времен Коминтерна продолжали существовать в сознании китайских руководителей в период, когда они оказались во главе нового государства.

В первые годы после образования КНР необходимость опереться на помощь Советского Союза и напряженные отношения с Западом обусловили теснейшее взаимодействие между советскими и китайскими коммунистами. И все же за словами и лозунгами о «братской дружбе» скрывался гораздо более сложный комплекс чувств и эмоций. Ведь китайские руководители во главе с Мао мечтали о превращении своей страны в самое сильное и мощное государство в мире, роль младшего брата по отношению к советским товарищам их устраивала лишь как тактический инструмент достижения цели. Или, может быть, все дело было в Мао Цзэдуне, в персональных особенностях этого человека? В том, что вождь китайских коммунистов был слишком глубоко предан идеям национальной исключительности китайской нации? В том, что он никогда вплоть до победы «народной власти» не бывал за пределами Китая и что его мировоззрение, несмотря на долгие годы изучения марксизма, по существу оставалось глубоко традиционным, пропитанным восхищением перед знаменитыми разбойниками, руководителями крестьянских войн, императорами и деспотами в истории Китая?

Советские историки в свое время потратили немало чернил, изображая Мао Цзэдуна носителем «мелкобуржуазного национализма» и сторонником возрождения имперского величия Китая. Но по сути дела, классовый анализ в данном случае не способен всесторонне ответить на вопрос о причинах нарастания разногласий во второй половине 1950-х годов. Несмотря на некоторые отрицательные особенности личности Мао Цзэдуна, такие как жажда власти, жестокость в борьбе с оппонентами, равнодушие к судьбам тех, по кому проходит каток революции, оправдываемое ссылками на теорию классовой борьбы и т.д., тот факт, что именно этот лидер победил в схватке за власть внутри КПК, показывает, насколько значимыми и сильными были патриотические (и даже националистические) тенденции внутри КПК. При этом диалектика китайской революции проявилась в том, что перед этим КПК, номинально выступая под знаменами классовой борьбы и пролетарского интернационализма, разгромила Гоминьдан, наиболее последовательно выступавший с лозунгом национализма.

Неточным является мнение тех, кто полагает, что советско-китайские разногласия начались из-за пресловутого вопроса о «культе личности» и разоблачения Сталина Хрущевым на ХХ съезде КПСС. Субъективно говоря, Мао мог быть и скорее всего действительно был сильно раздражен поведением Хрущева. Более того, он начал опасаться, что среди его собственных соратников может появиться «китайский Хрущев». Со временем этот страх приобрел у него параноидальный характер. Но это лишь небольшая часть проблемы. По сути, общая марксистско-ленинская идеология, объединявшая КПК и КПСС, затушевывала тот факт, что у двух номинально братских стран могут иметься несовпадающие национально-государственные и геополитические интересы. В теории такого быть не должно было, согласно марксистской догматике, у пролетариев нет родины и обе партии должны стремиться к победе коммунизма в глобальном масштабе. Но на практике наличие разных интересов приводило к тому, что появлялись разногласия, принимавшие форму споров, иногда достаточно схоластических, по вопросам применения марксистской теории.

Вопрос о лидерстве в международном коммунистическом движении, возникший после смерти Сталина, имел отнюдь не схоластический, а совершенно конкретный характер. Споры о характеристике современной эпохи отражали разные фазы становления и эволюции тоталитарных режимов в СССР и КНР. Упреки китайских коммунистов в чем-то имели под собой основание: в Советском Союзе вовсю развивался номенклатурный социализм, где чиновничество было новым правящим классом, а КНР в конце 1950-х годов переживала нечто подобное годам «великого перелома» в СССР на рубеже 1920–1930-х. Неслучайно одними из главных вопросов, вызывавших серьезные споры и противоречия, были такие проблемы, как военный или мирный путь дальнейшей борьбы за социализм, дискуссия о возможности мирного сосуществования двух систем, вопросы о материальной заинтересованности работников при социализме. Пережив сталинщину и построение «основ социализма», КПСС и другие партии Восточной Европы уже нащупывали пути к какой-то разновидности гуманного социализма, при котором более или менее сносно живется простому человеку. Именно это было анафемой для Мао. Вскоре политику советских товарищей, воспринимавшуюся как отступничество от фундаментализма марксистско-ленинского учения, в Китае стали именовать ревизионизмом.

Третья революция?

На период нахождения Мао Цзэдуна во главе партии приходятся времена самых лучших и самых плохих отношений между нашими странами. 1950-е годы были временем, когда отношения между СССР и КНР носили характер военно-политического союза, основанного на идеологическом единстве. Впоследствии нарастание разногласий привело к догматическим спорам по поводу марксистско-ленинских принципов, конфликту двух Компартий и межгосударственной конфронтации, продолжавшейся вплоть до начала 1980-х годов. Отношения между государствами и между двумя партиями были нормализованы во время известного визита в Пекин Михаила Горбачева в 1989 году. В постсоветский период после периода некоторой неопределенности между КНР и РФ к середине 1990-х годов наметились серьезные положительные сдвиги, были провозглашены отношения нового типа – «отношения стратегического партнерства, ориентированного на XXI век». В настоящий период (эпоха Си Цзиньпина) двусторонние отношения характеризуются как самые лучшие за все время развития взаимодействия двух стран.

Эпоха реформ и открытости, выведшая Китай к положению не только второй экономики мира, но и глобальной державы, без участия которой не может ныне обсуждаться ни один значимый вопрос мировой повестки дня, неотделима от роли архитектора китайских реформ Дэн Сяопина, которому в российской публицистике посвящены тонны хвалебных книг, статей и материалов. Во многом все это вполне обоснованно. И сам Дэн Сяопин, и его последователи Цзян Цзэминь и Ху Цзиньтао сделали максимум возможного, чтобы раскрепостить сознание, высвободить энергию сотен миллионов простых китайцев, запустить механизмы частнопредпринимательской инициативы, соединить государственный контроль и рынок, при этом не потеряв макроэкономической стабильности и сохранив в руках партии и государства основные рычаги влияния на экономику и общество. Подлинным допингом для экономики Китая этой эпохи стали процессы глобализации, главным бенефициаром которой, как это сейчас признается во всем мире, стала КНР.

Однако к моменту прихода во власть нынешнего генсека Си Цзиньпина и его команды (2012) в процессе бурного развития китайской экономики выявились и многие проблемы: исчерпание резервов старой модели ускоренного развития (экстенсивное развитие, слепая погоня за темпами роста ВВП), социальное расслоение, коррупция, утрата идеалов, консьюмеризм и пр. Дискуссии о дальнейших путях развития страны и заметная поляризация общественно-политического пространства – особенно в интернете – создавали ощущение опасного раскачивания лодки.

Политика Си Цзиньпина, которую некоторые называют чуть ли не третьей революцией (имеется в виду что первые две революции совершили Мао и Дэн) основана, по всей видимости, на нескольких консенсусах, имеющихся внутри руководства партии, а именно – что необходимо для сохранения легитимности партии повернуть вспять негативные процессы, имевшие место в прошлом: коррупцию и вседозволенность, падение дисциплины и идеологический релятивизм. Ни в коем случае нельзя идти по пути СССР с его открытостью, гласностью, историческим нигилизмом, очернением истории своей страны, отказом от партийного руководства вооруженными силами, а также нельзя допустить, чтобы роль Мао Цзэдуна как основателя «красной династии» и духовного отца нынешнего поколения руководителей подвергалась пересмотру. Следует установить две столетние вехи (100 лет со дня основания КПК и 100 лет со дня образования КНР), достижение которых и будет означать реализацию китайской мечты – к 2021 году обеспечить подушевой уровень ВВП в размере 12 тыс. долл., а по такому показателю, как совокупный ВВП, приблизиться к США и к 2049 году превзойти эту страну по экономической и военной силе и стать самой могущественной державой мира.

1 июля состоится торжественное заседание, посвященное юбилею КПК. 100-летие правящей партии – это в каком-то смысле неизбежный рубеж, когда есть соответствующий повод и формат продемонстрировать своей и зарубежной аудитории целый ряд исторических достижений в сфере «великого возрождения китайской нации» – роста мощи страны, оборонного потенциала, развития экономики, науки и техники, культуры, достижений социальной политики и т.д. Но юбилей совпал с беспрецедентным усилением накала международной полемики вокруг многих аспектов развития современного Китая, его внутренней и внешней политики. Подлила масла в огонь и пандемия коронавируса. На рубеже второго столетия КПК стоит перед новыми непростыми задачами и масштабными вызовами.