Ненависть к великому балету, возникшая после событий августа 1991 года, стала выражением далеко не лучшей черты отечественного менталитета. Фото РИА Новости
В Америке есть Великие озера. Но величайшее из всех озер – «Лебединое». Почему оно так манит к себе, в чем его магическое обаяние? Привлекает великая музыка, чарует гениальная хореография. А главное, в его чистой воде отражается человеческая мечта: в прекрасном месте душа жаждет встречи с прекрасным существом.
«Озеро» стало местом встречи трех гениев: Петра Чайковского, Мариуса Петипа и Льва Иванова. Для композитора – к сожалению, встречи заочной: классическая постановка Мариинского театра 1895 года состоялась уже после смерти Петра Ильича в 1893-м.
Нельзя дважды войти в одно «Озеро»
Противники великого балета объявили его «застойным». На самом деле к нему идеально подходят слова Гераклита: «Все течет, все меняется. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Потому что река уже не та и человек уже не тот». «Лебединое озеро» менялось вместе с мироощущением, становясь все глубже.
На премьере 1877 года в Большом театре Одетта и Зигфрид тонули. Для постановки 1895 года в Мариинском театре Петипа создал финальный апофеоз, который, к сожалению, не сохранился. Каким он был, можно судить по реакции зрителей. После просмотра одни посчитали, что Одетта с принцем попадали в загробный мир и посмертно уплывали в золотой ладье. Другого мнения придерживался Георгий Алексеевич Римский-Корсаков, по отцовской линии – внук композитора, по материнской линии – внук Надежды Филаретовны фон Мекк, друга и мецената Чайковского:
«После мрачных сумерек сцены свидания, бури, борьбы с злым духом, сцена в глубине наполнялась лучезарным светом. Влюбленная пара не погибла от чар волшебства, как у Горского в Москве. Ее спасали лебеди и везли в лодке по внезапно успокаивающейся зеркальной поверхности озера, ярко освещенной золотистым, желто-розовым светом восходящего солнца».
После революции апофеоз показался слащавым, его убрали, начались переделки. В редакции Агриппины Вагановой 1933 года (символическая дата, совпавшая с приходом Гитлера к власти) Ротбарт убивал белого лебедя, после чего принц закалывался. В 1937 году, когда в самом разгаре была гражданская война в Испании, где Советский Союз впервые схлестнулся с нацистской Германией, и уже чувствовалось приближение нового, более серьезного европейского столкновения, нельзя было допустить, чтобы в балете на немецкую тему торжествовало зло. Асаф Мессерер привел в Большом театре финал в соответствие с духом времени: Зигфрид вступал в поединок со Злым гением, отрывая ему крыло. После Великой Отечественной войны, в 1950-м, эту сцену закрепил в Кировском театре Константин Сергеев.
По первому, московскому сценарию, Одетта – дитя любви доброй феи и рыцаря, она живет у озера, образовавшегося из слез ее деда, который оплакивал свою умершую дочь – мать главной героини. По петербургскому либретто Модеста Чайковского, Одетта – заколдованная девушка. У Вагановой, в стиле материалистических 1930-х годов, – простая смертная. Было много редакций «Лебединого озера», однако ни в одной из них главный герой не застрелил врага из арбалета, хотя в большинстве постановок приходил к озеру с этим оружием. Важное исключение – редакция Юрия Григоровича 1969 года: Злой гений гипнотизирует и приводит к озеру безоружного Зигфрида. В Советском Союзе с его верой в то, что зло можно побороть только силой, принц, конечно, вступал в финальную схватку с хищником, но побеждал его голыми руками. Финал сделали оптимистическим, что принято порицать: это, мол, дань официозу. Однако счастливый конец больше подходил для выражения тайной концепции балета, которая была еще не вполне ясной для авторов первых либретто и с каждой новой отечественной постановкой становилась все отчетливее.
«Лебединое озеро» обросло мифами. Оно само стало главным балетным мифом. При всем уважении ко Льву Иванову, творцу лебединых сцен «Озера», общий замысел принадлежал Мариусу Петипа. Хореограф выступил в роли мифотворца. Его концепция такова: зло не должно торжествовать над добром. В «Лебедином озере» женская душа оберегает мужскую, выводя ее из мира выпивок и убийств. В редакции Григоровича не Зигфрид вызволяет Одетту, а она спасает принца силой любви. Именно эту версию показывали по телевидению 19 августа 1991 года. Партию Одетты-Одиллии исполняла Наталья Бессмертнова.
Как в воду глядели
Принц отмечает свое совершеннолетие. Он уже считает себя взрослым: готов пить (танец с кубками), стрелять (мама дарит сыну арбалет), убивать (а что он собирается делать, идя на охоту?). В записи спектакля Кировского театра 1986 года охотники выносят на сцену белую тушку с безжизненно свисающей шеей. Не разглядишь: может, это белая лань. Но по идее это должен, обязан быть убитый лебедь. Не стоит обольщаться феодальной роскошью: перед нами мир рафинированных убийц. Пусть у мужчин удлиненные пропорции, а у женщин вдобавок лебединые шеи, они еще не осознали свое родство с лебедями, не доросли до мысли, что убивают себе подобных. Однако то, что принца воспитала мать, подготовило его к мысли о превосходстве женственности над ложно понимаемой мужественностью, любви над убийством. А наставник, протягивающий ученику книгу и указывающий пальцем вверх, подвел его к идее, что существует высший мир.
Действие «Лебединого озера» происходит в условной Германии, и вспоминается Александр Блок: «Нам внятно все – и острый галльский смысл,/ И сумрачный германский гений». Имя Одетта французское, оно из того же ряда, что Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта. Если Жанетта – «маленькая Жанна», то Одетта – «маленькая Ода». В таком случае «сумрачный германский гений» – Ротбарт. Поскольку принц (а в его лице российский зритель, невольно ассоциирующий себя с главным героем) отдает предпочтение Одетте, а не Одиллии (по либретто, дочери Злого гения), получается, что Чайковский предвосхитил отказ России от многолетнего, еще с Наполеоновских войн, союза с немцами и переход к альянсу с галлами – французами. Гипотеза любопытная, только вряд ли верная: композитор сочинял «Озеро» в 1875–1876 годах и при всей своей гениальности едва ли мог предвидеть франко-русский союз, заключенный Александром III в 1894-м. Однако к либреттистам балета так и напрашивается выражение «как в воду глядели». Rotbart – прозвище германского императора Фридриха I Гогенштауфена, более известного как Барбаросса (rotbart по-немецки – то же, что barba rossa по-итальянски: «рыжебородый»). В честь этого монарха и был назван план нападения нацистской Германии на СССР. Кто-то усмехнется: «Мистика балетная». А человек с художественным мышлением подумает, что «Озеро» оказалось сродни магическому кристаллу.
Ротбарт не только «сумрачный гений», он еще и genius loci – гений места, дух-покровитель территории. Но если у озера есть злой гений, демон-губитель, у него должен быть и добрый гений – ангел-хранитель. И это Одетта. Еще один довод в пользу версии, согласно которой царица лебедей – существо из высшего мира: если бы Одетта была просто заколдованная девушка, как она могла мгновенно узнать об измене принца? Не в окошко же лебединая дева подглядывала, подобно вульгарной кумушке. На балу внезапно появляется белый лебедь, и в театральной программке можно прочитать, что это Одетта, но такая версия некорректна, хореографически фальшива. Белого лебедя на озере танцует прима-балерина. Артистка, играющая белого лебедя на балу, – не столь высокого ранга, обычно она из кордебалета. Это лишнее доказательство того, что Злой гений сотворил призрак Одетты – похожую, но бледную ее копию, чтобы морально уничтожить Зигфрида, показать ему, что он подлец, клятвопреступник.
Третье действие начинается без Одетты. Ее подданные на озере, а где же их владычица? Расстроенная Одетта вбегает на сцену явно из замка, где... играла роль Одиллии. Если партии белого и черного лебедя исполняет одна балерина, то и Одетта с Одиллией – одно и то же лицо. Уж мы научены детективными романами и фильмами, когда один персонаж выступает под разными масками.
30 лет назад «Лебединое озеро» оказалось испытанием, которого большинство россиян не выдержали. Фото Reuters |
Никогда не испытывал ненависти к Одиллии. Да и Злой гений скорее не отрицательный, а трагический персонаж. Правда, в постановке Владимира Бурмейстера он превращает девушку в птицу. Но разве это плохо – обрести способность летать? Видно, что чернокрылый гений любит Одетту, как лермонтовский Демон любит Тамару. Подобно «духу изгнанья», устранившему князя Синодала, чтобы овладеть Тамарой, Ротбарт-Демон хочет дискредитировать принца перед Одеттой, выставить его смазливой посредственностью, уничтожить сперва морально, а потом и физически. После встречи Одетты с принцем Злой гений мог сказать ей: «И ты ему поверила? Да это ничтожество, предатель! Переоденься, перевоплотись, выступи под другим именем, сыграй другую роль – и принц произнесет тебе слова любви, думая, что ты другая девушка. Я тебя люблю, а не он!» И принц не выдерживает проверки. Черный гений хочет, чтобы белый гений – Одетта – осталась с ним: «И будешь ты царицей мира, подруга вечная моя».
Если принц действительно ничтожество, Одетта вправе презирать и проклинать его. Но Зигфрид мог подумать, что его ночная встреча с белой лебедью – греза, игра воображения. Вдруг он заснул на берегу озера, и ему приснилась чудесная девушка в белом? А днем, на балу, рядом с матерью, он видит реальную красавицу в черном. Почему бы не предложить ей стать владычицей его сердца и владений? Реальность лучше мечты.
О чем, в сущности, «Лебединое озеро»? Да о ней самой, о сущности – человеческой сути. О душе, стремящейся к светлому началу и при этом не слишком проницательной. Человек полон добрых устремлений и одновременно непонятлив, легковерен, неустойчив. Символично, что в первом действии на принце нередко черно-белый костюм: он между тьмой и светом. Для бала юноша переодевается в белое, становясь подобным лебедю. Однако подобие – не тождество. В театральных программках пишут, что на балу принц принял Одиллию за Одетту. В таком случае он не изменил своей первой любви. Другое дело, если Зигфрид посчитал черную лебедь более привлекательной, чем белую.
Главные партии России
Заговорить в наше время, особенно в интеллигентной среде, о «Лебедином озере» – значит проявить бестактность. При упоминании «проштрафившегося» балета втягивают голову в плечи и опасливо оглядываются по сторонам: того и гляди, прослывешь поклонником ГКЧП.
«Лебединое озеро» стояло в программе задолго до того, что потом было названо «путчем». Что бы ни думали (или думали) вершители судеб тогдашнего телеэфира, вне зависимости от того, что в это вкладывалось (или не вкладывалось), 19 августа 1991 года «Лебединое озеро» стало бессловесным призывом хранить верность идеалам добра и красоты. Но значительная часть людей потянулась к псевдокрасивой жизни и сомнительным шедеврам. Жившие в те времена помнят, какой колоссальный успех имел в 1988–1989 годах посредственный телесериал «Рабыня Изаура». К концу существования Советского Союза художественный вкус населения падал год от года, а вместе с ним притуплялось и нравственное чувство. Уходили времена, когда на концертах в честь государственных праздников обязательно исполнялось белое адажио из «Лебединого озера» или «Лебедь» Сен-Санса, который вскоре стал действительно умирающим.
Переворот в системе ценностей (точнее, ее полное уничтожение) привел к тому, что люди потеряли ориентиры. А новая эстетика, провозглашавшая, что будто бы нет ни высокого, ни глубокого, ни гор, ни озер, привела к торжеству болота. В августе 1991 года защитники Белого дома верили, что их победа станет торжеством свободы, которую они считали панацеей от всех бед. Но после «победы демократии над тоталитаризмом» стало возможным свободно спускать нечистоты в лебединые озера – в прямом и переносном смыслах. И разразилась экологическая катастрофа: замутились родники красоты, добра, любви, телеэкраны заполнились самыми низкопробными действами – как зарубежными, так и отечественными. Надеюсь, за это время многие убедились: выражение низости, зла, морального уродства может быть музыкальное, литературное, хореографическое.
Сегодня много говорят об экологии, загрязнении среды обитания. Но разве в порядке экология души? И если с теми, кто уничтожает природу, более или менее ясно, то осквернителей душ предпочитают осторожно называть «представителями иной культуры». Когда-то защитникам Байкала пришлось немало потрудиться над изменением экологического сознания соотечественников, пока те не поняли: чистейшая на планете вода важнее самой качественной целлюлозы, которую можно с помощью этой воды выработать. У императрицы Елизаветы Петровны был особый камердинер. Когда ночью ее мучили кошмары, слуга должен был войти в опочивальню, положить царице руку на пылающий лоб и тихо сказать: «Лебедь белая». И, словно по волшебству, страшные сновидения уходили. Наша жизнь очистится от кошмаров только тогда, когда у нас перестанут стесняться «Лебединого озера», когда научатся беречь озера своих душ, а озеро души России сделают заповедником. Когда на вопрос, какой партии вы симпатизируете, юноша твердо ответит: «Партии принца из «Лебединого озера», а девушка с мечтательной улыбкой скажет: «Партии царицы лебедей».
В 1991 году «Лебединое озеро» оказалось проверкой, искушением, испытанием. И, подобно принцу, большинство россиян этого испытания не выдержали. Выбирали не между Одеттой и Одиллией, а между лебедями и куриными окорочками, между музыкой Чайковского и «Звуками Му», «Звуками Ме», «Звуками Бе-е-е», между настоящими операми и мыльными, между культурой и хамством. Победила «куриная слепота»: кажется, не было в 1990-х такой грязной лужи, в которую бы у нас с готовностью ни окунулись. Любое болото, только не озеро, любые монстры, только не балерины! После этого еще надеялись, что в России появится чудесное государство, которое получил Гвидон за спасение царевны Лебедь! Великий балет продемонстрировал главную отрицательную черту «дорогих россиян»: отсутствие стержня, моральную неустойчивость. Что делать? То, что сделал принц: покаянно идти на берег озера и умолять лебединую деву о прощении.
Закипевшая после 19 августа 1991 ненависть к «Лебединому озеру» стала выражением не лучшей черты отечественного менталитета: у нас готовы сбросить с высоты все, чему поклонялись вчера – статую, колокол, балет. С этой традицией пора прощаться, иначе она погубит нас окончательно.
Добро пожаловать в царскую ложу
Принято с иронией относиться к словам Ленина: «Из всех искусств важнейшим для нас является кино». Пролетарский вождь произнес и другую фразу, которая характеризует его художественные пристрастия, а не культурную политику советской власти: «Ничего не знаю лучше Apassionata, готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка». А какое искусство является важнейшим в нынешней России? С начала 1990-х у нас возник культ «России, которую мы потеряли»: царя Николая II, царицы Александры Федоровны, адмирала Колчака, царских орденов, яиц Фаберже, лакеев, юнкеров… Только не классической музыки, оперы и балета. В 2017-м исполнилось 140 лет первой постановке «Лебединого озера». В том году я ждал, да так и не дождался «Озера» по телевидению. Правда, сняли две далекие от исторической и балетной реальности кинокартины. Причем, как только у Валерия Тодоровского в «Большом» главная героиня начала танцевать Одетту, наступил конец фильма. У Алексея Учителя в «Матильде» перед железнодорожной катастрофой в Борках четыре офицера карикатурно исполняют «Танец маленьких лебедей» (одна из многочисленных нелепостей фильма: танец был поставлен Львом Ивановым через шесть лет после крушения царского поезда) – и этим лебединая тема исчерпывается. 2018-й был провозглашен в России Годом Петипа. А много вы видели или слышали передач, посвященных этому юбилею? Не пора ли нам замахнуться на Мариуса, понимаете, нашего Ивановича? Не бросить ли клич: «Тодоровский и Учитель, соединяйтесь!» Нет уж, лучше не надо: можно представить, что снимут. Важнейшим из искусств в новой России стало плохое кино.
Не только в дореволюционный, но и в советский период существовала традиция: демонстрируя приверженность высокому искусству, руководители страны сидели в царских ложах Мариинского и Большого театров. Если власть вернула царский герб, сделала высшей наградой царский орден Святого апостола Андрея Первозванного, милости просим президента России в царскую ложу.
комментарии(0)