Дух будущей конфронтации по Сэмюэлю Хантингтону

В XV веке в распоряжении Великого князя Ивана III были уже значительные ресурсы, как территориальные, так и людские. Аполлинарий Васнецов. В Московском Кремле. Начало ХХ века

В стремлении дать ответ на вопрос «кто мы?» лучшие умы человечества активно пытались создать что-то вроде таблицы Менделеева для человеческих обществ. Один из вариантов – рассортировка на цивилизации, в чем преуспели такие мыслители ХХ века, как Арнольд Тойнби, Фернан Бродель и многие другие. Ниже будет рассмотрена последняя по дате выхода книга Сэмюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций» (The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order; 1996). Здесь принципиально важна даже не просто дата выхода, а тот факт, что эта книга появилась после окончания глобального противостояния США и СССР в холодной войне и попытки некоторых оптимистов зафиксировать этот момент как «конец истории».

Одна из девяти

Нельзя сказать, что Хантингтон в своей работе мало места уделяет России – тем более что речь идет о России образца 1995 года. Сколько-то уделяет. Но мы свой анализ начнем именно с России – одной из девяти хантингтоновских цивилизаций, названной им «православной».

В целом его посыл о некоторой «вторичности» российской цивилизации верен – в момент ее зарождения вокруг уже существовали вполне жизнеспособные и сегодня западноевропейская католическая, исламская и китайская цивилизации, хотя и в несколько иных границах, чем сегодня. Но обширная территория от Днепра до Тихого океана и от полярного круга до прикаспийских степей ни в одну из этих цивилизаций тогда не входила. И в VII–VIII веках, когда славянские племена начали свой путь на восток и север по рекам будущей Европейской России, их там встретили лишь немногочисленные финноязычные группы.

Сразу отмечу: не лес и не степь, а именно реки и пойменные луга вокруг них стали той колыбелью, в которой в итоге выросла будущая российская цивилизация. При помощи нового для тех мест орудия – металлического топора, который в русском языке даже называется не так, как у братьев славян («секира»), предки великороссов и выигрывали схватки с аборигенами, и расчищали леса под посевы зерновых и овощных культур. Теплые чувства к речным просторам сохранились в российском менталитете до сих пор: это и ритуальная рыбалка по выходным, ничем не напоминающая охотничий азарт добычи тунца из книг Хэмингуэя, и отмеченная многими европейскими путешественниками любовь к профессии ямщика (позднее кучера, сегодня таковыми выступают «дальнобойщики»), ибо на Руси лучшими дорогами всегда выступали именно реки. Летом как пути для передвижения на лодках, а зимой – на санях.

Постепенно славяне ассимилировали финнов (названия «меря» или «мурома» сегодня лишь географические понятия) и под руководством скандинавских князей создали первые государственные образования на будущей российской территории. Важными вехами стали принятие русскими княжествами христианства по византийскому обряду и монгольское завоевание. И то и другое событие привело в итоге к унификации – и административной, и культурной – обитателей ядра исторической России. Таким образом, «отрочество» русской цивилизации прошло в суровом, но защищенном от внешних врагов государстве наследников Чингисхана.

По странной случайности примерно в одно и то же время – во второй половине XV века – и Византия, и Золотая Орда приказали долго жить. Возвысившаяся к тому времени Москва получила возможность стать одновременно и Третьим Римом, и «вторым Сараем». В распоряжении тогдашнего Великого князя Ивана III были уже значительные ресурсы, как территориальные, так и людские.

Основу тогдашней – вполне самостоятельной – русской цивилизации составили несколько компонентов. Византийское влияние, выраженное не только в религиозном, но и в коммуникативном отношении; административная монгольская система тотального подчинения по вертикали и, что часто забывают, сильные финские мотивы в менталитете жителей Московского государства. В состав русского народа вошли кроме славян и финнов значительные группы принявших христианство тюркских и, возможно, балтийских племен. Но именно финское понимания Бытия как вечной борьбы Добра и Зла во многом определило мироощущение как тогдашних московитов, так и великороссов более поздних времен.

В тот конкретный исторический период, примерно совпадающий с XVI веком, Россия являлась совершенно самостоятельной цивилизацией. Именно в таком качестве она противостояла соседям с католического запада (Великое княжество Литовское, Речь Посполита, Ливонский орден) и с мусульманского юга (Крымское ханство, Османская империя). Самый известный из государей того периода Иван Васильевич Грозный весьма активно распространял свою цивилизационную мощь на окрестные территории с использованием вооруженной силы. Правда, с переменным успехом.

В итоге Московская Русь, ослабленная как внутренними распрями, так и внешними врагами, а также природными катаклизмами, впала в катастрофу Смутного времени. И понесла тяжелый урон и в экономическом, и в геополитическом, и в демографическом отношении.

Возрождение России в XVII веке, уже под скипетром новой династии, Романовых, происходило в иных исторических условиях. В Европе произошла Реформация, и недруги-католики потеряли значительную часть своего влияния. Если при Грозном «аглицкие немцы» были всего лишь коммерческими партнерами, то при Алексее Михайловиче Тишайшем голландцы стали влиять на российскую жизнь куда сильнее. В советское время и теперь часто забывают, что Романовы в отличие от Рюриковичей были неродовиты (по определению поэта Максимилиана Волошина, «отродье Кошки и Кобылы») и им нужна была опора вовне страны, то есть вне русской цивилизации. Таковой стали разношерстные «немцы»-лютеране, начиная с Петра I практически руководящий слой в империи Романовых.

В этой «цивилизационной капитуляции» сыграла важную роль и религиозная составляющая. При Грозном прошел Стоглавый собор, на котором были приняты значительные изменения в церковных ритуалах, характерные только для московского православия. А вот при Алексее Михайловиче выходцы из только что присоединенного Киева, многие из которых учились в католической Польше, эти изменения пересмотрели… и вернули в прежний, византийский (а то и вообще в непонятно какой) вид.

Через 140 лет после кончины первого «прозападного» царя Алексея Михайловича Венский конгресс (1815) зафиксировал Российскую империю в качестве равноправного участника тогдашнего европейского проекта. Следующие 100 лет Россия была не просто европейской, а еще и великой державой.

Менталитет нечерноземья

К 1913 году – 300-летию империи Романовых – страна подошла с определенными достижениями. За недолгое царствование Николая II рост численности населения составил 60 млн человек. Росли и экономика, и уровень благосостояния и образования. Но «привычка» европейцев к бессмысленным внутренним конфликтам привела к тому, что из-за убийства наследника австрийского престола австрийским же гражданином началась жестокая война на целом континенте. Ленин вполне справедливо определил ее как «бессмысленную кровавую бойню».

Отмечу один важный для данного повествования момент. Именно превращение Российской империи в СССР вернуло (издержки в данном случае не учитываются) российскую цивилизацию на отличный от европейского путь. Называть прожившую 70 лет ХХ века «советскую цивилизацию» «православной», как это делает Хантингтон, странно.

В рамках же парадигмы цивилизационного выбора можно отметить следующее: руководители СССР все время этой самостоятельностью тяготились, пытаясь примкнуть то к коммунистическому Интернационалу (до Второй мировой), то вернуться на западные рельсы в момент разрядки. А вот советские граждане, имея много вопросов к «партии и правительству», совершенно не возражали против особого пути для страны и даже грешили тем, что Бердяев назвал «мессианством».

В целом большевистская идеология, нигде четко не прописанная и всячески маскируемая под общемарксистскую, имела глубокие корни в исконно русском менталитете, особенно на той территории, которую позднее коряво, но точно назвали «нечерноземьем», то есть малоплодородной землей, на которой невозможно выжить крестьянским трудом. И принципы артельного существования – братства поневоле – выковывали очень своеобразное понимание справедливости как высшей ценности и желание построить рай на земле (в виде мечты о Китеж-граде, Беловодье, коммунизме и проч. и проч.). Эта идея, озвученная большевиками, повела за собой миллионы – не только великороссов, но и другие национальности России.

И когда после смерти Сталина стало понятно, что мечты больше нет, началось постепенное возвращение к стандартным европейским принципам существования: стремление к материальным благам и комфорту.

Закономерный итог: в конце ХХ века советская цивилизация была уничтожена своими же формальными руководителями. Причем сломали они не только неудобный для себя экономический и социальный строй – но и само государство, включая сферу влияния в виде мировой социалистической системы. Тем самым было разрушено и общецивилизационное пространство, что крайне осложняет теоретически возможную пересборку цивилизации заново.

Вспомним о так и не начатом «евразийском проекте», который вызрел в умах части русских интеллектуалов в момент распада империи. Его идеологи – П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Н.Я. Данилевский, Г.В. Вернадский и т.д. – сделали запоздалый, но совершенно верный вывод, что европейский путь России был ошибкой, причем в любом его варианте – и «западническом», и «славянофильском», ибо «славяне-то есть, а славянства – нет». Евразийцы первыми заметили, что в границах, весьма похожих на бывшие границы царской России, за вычетом совсем уже чужих Польши и Финляндии с Эстонией, проживают много чем связанные друг с другом народы, которые можно считать единым цивилизационным целым.

Некоторые иллюзии по поводу возможного перехода СССР на евразийский путь были развеяны «великим переломом» 1929–1934 годов. Ренессанс же евразийской идеи робко забрезжил лишь во второй половине 80-х, когда стали популярны работы историка и этнолога Льва Гумилёва. Но такая идея была уже не нужна, ибо европейский выбор сделала вся страна, за исключением тех республик, которые попытались стать частью исламской цивилизации.

Хантингтон, как оказалось, был настроен излишне оптимистично, предполагая, что Россия и Запад в лице как ЕС, так и НАТО сумеют установить четкие пределы сфер влияния.  Фото Reuters

А что другие цивилизации, борьбой между которыми Хантингтон замещал классовую борьбу по Марксу? Оставим за скобками африканскую и латиноамериканскую цивилизации – они не оказывают прямого влияния на российскую, не имея с ней общих границ.

Зато далекая географически, но исторически близкая индийская цивилизация, наследница древней культуры, – сегодня на подъеме. Постколониальные разделы привели к определенному ослаблению как европейского, так и исламского влияния на Индию. И хотя по сей день внутри самого государства проживают более 100 млн мусульман, они не имеют значимого политического и экономического веса и не оказывают решающего воздействия на развитие страны.

Важную роль в индийском цивилизационном единстве играет такой неожиданный для европейца факт: большая часть индийцев не понимает, что такое национальность. Общество с давних пор делится на касты, регионы проживания. Даже языковые различия в центральной Индии не так уж значимы. Немногие развитые в национальном отношении этносы, например тамилы, имеют значительную обособленность от своих собратьев по цивилизации. К примеру, знающих государственный язык хинди в штате Тамилнад всего 3%.

Перейдем к непосредственным соседям российской цивилизации – западной, исламской, китайской. С последней и начнем.

Автор одной из книг о российско-китайском взаимодействии остроумно назвал общую историю «Триста лет на грани войны». И действительно, отношения между нашими странами – а в случае Китая страна и цивилизация уже много сотен, а то и тысяч лет синонимы – никогда не отличались особой теплотой. Впрочем, китайцы всегда считали всех, кроме себя, варварами, окружающими Поднебесную. И даже в периоды военной и экономической слабости от этого мнения не отказывались.

Россия ни в коем случае не была исключением из правил, и даже братский коммунистический режим Мао Цзэдуна на ровном месте рассорился с советскими товарищами, причем надолго и всерьез. Затем наступили отношения осторожного добрососедства. Но бросающееся в глаза различие в менталитете никак не позволяло и не позволяет Китаю влиять на Россию в культурном отношении, несмотря на большой интерес к боевым искусствам этой страны и активному развитию бизнеса, и туристических контактов.

А вот Хантингтон в концепции «столкновения цивилизаций» уделяет Китаю середины 1990-х удивительно пристальное внимание. В те годы Китай был не так уж силен экономически и проводил вполне либеральные реформы в экономике. Но американская общественная мысль в лице того же Хантингтона – и в его книге это сказано открытым текстом – зачем-то предлагала воспринимать КНР в лучшем случае как серьезного потенциального противника и противодействовать его экономическому росту. В 90-е такие идеи не нашли в правящих кругах Запада действенной поддержки, но тем не менее они прозвучали.

Сегодня Китай, с одной стороны, значительно усилился и в экономическом, и в военном отношении, а с другой – наметился крен в его идеологии, очень похожий на возврат к прежним коммунистическим идеям. Так что противостояние все-таки началось, и в силу изменившихся обстоятельств многомиллионная и крайне влиятельная китайская зарубежная диаспора уже не настолько очарована взлетом континентального Китая. Но сегодня и пекинские лидеры уже не слишком заинтересованы в инвестициях и связях «хуацяо», поскольку за истекшие 30 лет создали мощную промышленность, в продукции которой нуждается весь мир, и Запад в первую очередь.

С учетом охлаждения отношений с Тайванем и с другими государствами, которые находятся в зоне влияния США, китайцы оказались в сложном положении. В прямом военном столкновении с американским флотом у Китая шансы очень малы. Страна не имеет даже свободного выхода в открытый океан. Напротив, американские военные базы позволяют держать под потенциальным огневым контролем все побережье КНР, а значит, и основные экономические центры. Поэтому для Китая приобретают все более и более важное значение связи с континентальным соседом – Россией. А с другой стороны, руководителям КНР приходится предпринимать все большие усилия для отхода от прямой конфронтации с США. В любом случае китайская цивилизация хотя и находится на пике экономической мощи, но втянута в ненужное для нее противостояние и настроена поэтому максимально миролюбиво.

По поводу следующего цивилизационного соседа России – исламского мира Хантингтон справедливо отмечает отсутствие в исламском цивилизационном объединении признанного «стержневого» государства или хотя бы потенциального общепризнанного лидера. Египет, Турция. Пакистан, Индонезия. Саудовская Аравия, Иран – все они в обозримом будущем лидерами стать не смогут по объективным и хорошо известным причинам, индивидуальным в каждом случае. Не столь уж давний прецедент, когда турецкий султан носил звание главы всех правоверных, мало что ему дал: в Первую мировую войну арабские племена выбрали своими союзниками англичан, а не турок.

К тому же в мире достаточно сильна исламофобия. Это затрагивает в той или иной степени все цивилизации кроме, возможно, латиноамериканской. Для России исламский мир в данный момент не угроза, а сосед. Возможно, не во всем приветливый, но понятный и предсказуемый. Чего никак нельзя сказать о самой крупной как экономически, так и геополитически западной цивилизации. Тут Хантингтон, как оказалось, был настроен излишне миролюбиво и оптимистично, предполагая, что Россия и Запад в лице как ЕС, так и НАТО сумеют установить четкие пределы сфер влияния, которые позднее превратятся в границы цивилизаций.

Теперь понятно, что такие согласованные границы были отправлены в небытие самое позднее в 2004 году при помощи оранжевой революции на Украине. В итоге сегодня отношения между Западом и Россией напоминают уже не холодную, а вполне обычную войну с многочисленными жертвами. Экономический ущерб несут обе стороны. И в этом противостоянии не видна и его фундаментальная причина. Уже и формальное расширение западного блока за границы, очерченные тем же Хантингтоном, не оправдываются ни геополитически, ни как-то еще.

* * *

На этом можно закончить краткий цивилизационный анализ ситуации в современном мире. Часть прогнозов Хантингтона оказалась верной, некоторые тенденции он уловил, некоторые – предвосхитил. Некоторые, понятно, не учел. Но дух будущей конфронтации, более сложной, чем во времена холодной войны, он прекрасно ощутил. А может быть, даже и вызвал к жизни. В целом идеология деления человечества, по Хантингтону, может вызвать и, похоже, уже вызвала к жизни такие конфликты, которые быстро принимают глобальный характер и очень трудно останавливаются. Впрочем, и предыдущие расколы по национальному или ранее религиозному признакам тоже до добра не доводили. Но в ядерную эпоху каждый резкий шаг чреват куда большими бедами, чем раньше. Надеюсь, цивилизационные лидеры об этом вспомнят в решающую минуту.