Борис Романов
|
|
Каутский был крупным идеологом демократического социализма, он внес большой вклад в развитие европейской социал-демократии. Фото из Библиотеки Конгресса США |
Он родился 170 лет назад в Праге в Австро-Венгерской империи в семье театрального художника чешского происхождения.
Каутский вошел в историю не только как интерпретатор марксизма, но и мыслитель, внесший свой весомый вклад в изучение социально-экономических процессов в современном ему обществе. Для нас особый интерес представляет его критический анализ советского социального эксперимента и возражения на него со стороны его оппонентов.
Хранитель ортодоксальной традиции
В молодом возрасте студент Карл Каутский вступает в ряды Рабочей партии Австрии. В 1881 году знакомится в Лондоне с Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом и становится их последователем. С 1883 года инициирует издание журнала «Новое время», который с момента создания II Интернационала в 1889 году превращается в его ведущий печатный орган. В 1887 году Каутский пишет работу «Экономическое учение Карла Маркса», а в 1891-м участвует в написании знаменитой Эрфуртской программы немецких социал-демократов.
Выступает с резкой критикой ревизионистских взглядов Эдуарда Бернштейна. Специально против Бернштейна в 1899 году им написана книга «К критике теории и практики марксизма. Анти-Бернштейн». Что не помешало в 1917 году Каутскому и Бернштейну вместе принять участие в создании Независимой социал-демократической партии Германии, отколовшейся от СДПГ, проводившей курс на союз с либеральными кругами.
После смерти Фридриха Энгельса в 1895 году Каутский становится основным «хранителем» ортодоксальной марксистской традиции. В 1908 году выходит в свет его фундаментальное исследование «Происхождение христианства». Накануне первой русской революции 1905 года Каутский пишет работу «Социальная революция». В эти годы позиции Каутского и Ленина в основном совпадают. В 1907 году Ленин переводит книгу Каутского «Движущие силы и перспективы русской революции».
Перу Каутского также принадлежит работа «Национальное государство, империалистическое государство и союз государств», вышедшая в 1914 году, где он сформулировал свою концепцию ультраимпериализма, при котором господствующую роль в мире станет играть международный транснациональный капитал.
После Октябрьской революции в России Каутский становится последовательным критиком политики большевиков. «Диктатура пролетариата» увидела свет в 1918 году и немедленно вызвала гневную отповедь Ленина.
Через год он написал статью «Терроризм и коммунизм», которую подверг критике Лев Троцкий. Работа «От демократии к государственному рабству: (Ответ Троцкому)» была написана в 1921 году, когда большевистское руководство приступило к переходу от военного коммунизма к политике НЭПа. Она представляла собой полемический ответ на книгу Троцкого «Терроризм и коммунизм. Анти-Каутский» (1920).
Против ленинского большевизма
Каутский дал всестороннюю критику теории и практики российского большевизма с точки зрения собственного понимания марксизма. Неудивительно, что советские вожди, видевшие в позиции Каутского только оппортунизм, не скупились на жесткие оценки его взглядов. По утверждению Ленина, «ренегат Бернштейн оказался щенком по сравнению с ренегатом Каутским», а Николай Бухарин даже объявил Каутского «апостолом международной буржуазии».
Каутский – с многочисленными ссылками на Маркса и Энгельса – доказывает, что большевизм – это отход от марксизма, порождение специфических российских условий. Он полагал, что большевики внесли в марксизм чуждые ему «методы и элементы заговорщичества», связанные с идеями Огюста Бланки и Михаила Бакунина.
«Каутский был в ту эпоху единственным из заграничных теоретиков революционного марксизма, который нашел в себе достаточно гражданского мужества, чтобы открыто выступить с яркой и определенной критикой большевизма с точки зрения марксизма же», – писал видный теоретик российской меньшевистской социал-демократии Рафаил Абрамович.
В своей критике ленинского большевизма Каутский исходил из двух основных постулатов. Во-первых, полагал он, в России не было необходимых предпосылок для осуществления социализма – развитой капиталистической экономики и многочисленного и сознательного пролетариата. Во-вторых, по мнению Каутского, социализм не может быть осуществлен с помощью насильственной диктатуры.
Уже в «Диктатуре пролетариата» (1918), написанной после роспуска большевиками Учредительного собрания, Каутский критикует ленинское понимание «диктатуры пролетариата». Диктатура пролетариата, по Каутскому, – это господство пролетариата на основе демократии, состояние, «которое необходимо вытекает из чистой демократии при преобладающем положении пролетариата». Каутский решительно осудил разгон Учредительного собрания и замену всеобщего избирательного права системой классового представительства в Советах.
Каутский считал, что результатом работы Учредительного собрания, где абсолютное большинство имели социалистические партии, могла быть демократия, отстаивающая интересы трудящихся масс. «После разгона Учредительного собрания, – писал Каутский, – борьба партий в русском государстве окончательно приняла форму Гражданской войны».
В то же время Каутский признавал закономерность победы большевиков в кровавой Гражданской войне, поскольку именно «в то время большевики имели за собой большинство населения». «Большевики – писал Каутский, – оказались единственной силой в России, способной защитить пролетариев и крестьян от возвращения старых капиталистических, аристократических угнетателей и справиться с иностранной интервенцией».
Неразрешимые задачи
Каутский утверждал: поскольку Россия является отсталой страной, в которой нет предпосылок для социалистической трансформации, революция, которая происходит в ней, – «последняя буржуазная, но не первая социалистическая революция». Большевики с помощью своей диктатуры предприняли грандиозную попытку «перепрыгнуть через естественную фазу развития или отменить ее декретами», однако, согласно марксистскому пониманию истории, это невозможно. Каутский считал, что «большевики поставили русскому пролетариату такие задачи, которые при незрелости русских условий не могли быть разрешены», ибо в соответствии с материалистическим пониманием истории развитие любой страны не может «перепрыгнуть или отменить декретами естественную фазу развития».
Владимир Ленин в статье «О нашей революции» назвал довод об отсутствии в России объективных экономических предпосылок для социализма шаблонным: «Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?»
Совершенно очевидно, что Ленин рассматривал Октябрьскую революцию как пролог общеевропейской социалистической революции в полном соответствии с тезисами Маркса и Энгельса. В предисловии ко второму русскому изданию Манифеста Коммунистической партии 1882 года утверждалось, что «русская революция послужит сигналом к пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга».
Не только большевики и меньшевики в России, но и европейские социал-демократы полагали, что капитализм в начале ХХ века себя исчерпал и передовые страны Европы находятся на пороге социальной революции. Но понимали ее по-разному. К тому же промышленный пролетариат в России, хотя и находился в явном меньшинстве, но играл ведущую роль в событиях как первой русской революции 1905 года, так и в 1917 году.
Полемизируя с Троцким, утверждавшим, «чтобы сделать личность священной, надо сперва уничтожить общественный режим, который эту личность распинает на кресте, и задача эта может быть разрешена только при помощи железа и крови», Каутский выступает как убежденный противник массового насилия во имя революции. «Гражданская война и терроризм, бесконечное истребление людей – таков путь, который, по мнению Троцкого, должен пробудить и углубить уважение к человеческой личности. Поистине пути Господни неисповедимы», – восклицает Каутский.
В то же время позиция Каутского по отношению к развязыванию Первой мировой войны, унесшей миллионы жизней, была непоследовательна. Так, в августе 1914 года он рекомендовал фракции германских социал-демократов в рейхстаге голосовать за военные кредиты при условии, если кайзеровское правительство обязуется вести оборонительную борьбу с целью заключения скорейшего мира без аннексий и контрибуций. С учетом тех целей, которые ставил кайзер Вильгельм II в войне, подобные предложения выглядели весьма наивно. Но затем Каутский переходит на антивоенные и пацифистские позиции.
И Робеспьер, и Наполеон
Однако, критикуя политику большевиков, Каутский эволюционировал в сторону социал-реформизма, признания значения парламентаризма и либеральной демократии, приоритета экономической эффективности над социалистическим доктринерством, поэтому обвинения со стороны Ленина и других большевистских деятелей Каутского в либерализме и пересмотре марксистского учения имели под собой определенные основания.
Работа «Большевизм в тупике», написанная Каутским в 1930 году, посвящена в основном рассмотрению и критике коллективизации крестьянства в СССР и ее катастрофических результатов, а также политической эволюции партии коммунистов.
Для Каутского установившийся политический режим в СССР представлял собой своеобразную форму российского бонапартизма. «Что же еще должен сделать Сталин, чтобы прийти к бонапартизму? – спрашивает Каутский. – Неужели кто-нибудь думает, что бонапартизм наступит лишь тогда, когда Сталин коронуется царем?»
Проводя аналогии между второй русской и Великой французской революцией, Каутский писал: «Господство якобинцев и созданные ими порядки были продуктом преходящего, ненормального положения и длилось недолго; наоборот, бонапартисты создали прочный государственный строй, рассчитанный не только на время войны, но и на мирное время». В романе Александра Солженицына «В круге первом» Лев Рубин (его прототип писатель-диссидент Лев Копелев) утверждает, что «Сталин – вместе и Робеспьер, и Наполеон нашей революции».
Если Троцкий в эмиграции в 1930-е годы характеризовал сталинскую политику как бонапартистскую, «возникшую на фундаменте рабочего государства», означавшую установление господства бюрократии над трудящимися, то Каутский считал, что большевизму были изначально присущи не столько якобинские, сколько бонапартистские, контрреволюционные черты, проявившиеся уже в разгоне Учредительного собрания.
Но все же следует согласиться с французским историком Альбером Матьезом, полагавшим, что «русские революционеры добровольно и сознательно подражают революционерам французским и проникнуты тем же духом», и рассматривать (хотя, конечно, все аналогии условны) большевиков как левых якобинцев (эбертистов), а политику Сталина как бонапартистский переворот, завершенный во второй половине 1930-х годов. Как отмечал Лев Троцкий в книге «Преданная революция», «новая советская Конституция, устанавливающая бонапартизм на плебисцитарной основе, является подлинным увенчанием системы».
Интересно сопоставить критику советского режима Каутским с взглядами еще одного, правда, значительно менее известного французского исследователя социалистической мысли, теоретика марксизма Максимильена Рюбеля, родившегося в украинском городе Черновцы, входившего тогда в Австро-Венгерскую империю. Разделяя критические оценки большевизма Каутским и соглашаясь с концепцией сталинского бонапартизма, он тем не менее сделал на основании последующих событий совершенно иные выводы.
В работах «Самое слабое звено» (1957), «Большевизм и марксизм» (1968) Рюбель сформулировал свою концепцию социальной природы русской революции и ее последствий. Большевистская диктатура, провозглашающая коммунистические лозунги, по его мнению, решала задачи модернизации методами «государственного капитализма», поскольку она осуществлялась в рамках догоняющего развития страны, в условиях, когда традиционный рыночный частнособственнический капитализм этих целей в кратчайшие сроки в 1920–1930-е годы достичь бы не смог. Но так же, как Каутский, он полагал, что в России, не прошедшей путь развития передовых стран, не может быть построено более прогрессивное общество.
«Историческая функция большевизма, – отмечал Рюбель, – состояла в строительстве промышленной и, разумеется, пролетарской России, и то, что называют сталинизмом, явилось лишь логическим завершением начатого дела. Ленин, партия и бюрократия выполнили в России задачи, повсюду решаемые буржуазией, и сделали это с максимальной эффективностью».
Конечно, Каутский в конце 1920-х годов, предсказывая скорый крах сталинского режима, не мог предвидеть, что Сталин осуществит успешную индустриализацию при поддержке американских специалистов и превратит СССР во вторую державу мира.
К гуманистическому марксизму
Несомненно, Каутский был прав, когда критиковал Ленина как ревизиониста слева. Ленин подверг ревизии многие положения того марксизма (марксизма позднего Энгельса–Плеханова–Каутского), который был идеологией партий II Интернационала, внеся в него значительную долю революционного творчества и политического радикализма.
Другое дело, что II Интернационал и его идеологические постулаты не выдержали испытания Первой мировой войной. Ленинский акцент на роли субъективного фактора в революции и вера в возможность ее осуществления усилиями пролетарского авангарда во главе с партией профессиональных революционеров (взгляд, который Ленин разделял со многими русскими революционерами – народниками) плохо совместимы с марксистским детерминизмом, представлением о решающей роли взаимодействия производительных сил и производственных отношений в историческом процессе.
Идеолог «новых левых», философ Герберт Маркузе отмечал: «В первоначальной марксистской концепции партия не играет особой роли. Маркс предполагал, что пролетариат стремится к революционному действию самостоятельно, на основе знания своих интересов».
Констатируя отход Ленина от ортодоксального марксизма, Каутский в работе «От демократии к государственному рабству» отмечал эволюцию взглядов самого Карла Маркса: «Под влиянием изучения французской революции Маркс в начале своей социалистической деятельности склонялся к воззрениям, близким в некоторых отношениях к якобинским и бланкистским… Дальнейшие занятия историей, а затем, вероятно, и знакомство с Англией заставили Маркса коренным образом изменить свои взгляды на характер революционной государственной власти».
Таким образом, в марксистской теории были положения, на которые опирался Ленин, а большевизм можно рассматривать как продолжение последовательно революционной «якобинской тенденции» в марксизме. Каутский же был представителем иной, демократической и гуманистической версии марксизма, чем и объясняется жесткая полемика между обоими направлениями марксистской мысли.
Карла Каутского можно считать одним из идеологов демократического социализма, внесшего большой вклад в развитие европейской социал-демократии. В то же время предсказания Каутского о том, что в странах либеральной демократии после Первой мировой войны произойдут в результате демократических выборов мирные пролетарские революции, для которых они якобы созрели, оказались явно утопическими.
Проживая с 1924 года в Вене, Карл Каутский оставался влиятельным идеологом германской социал-демократии. По словам Вилли Брандта, в те годы немецкая социал-демократия теоретизировала по Каутскому, но действовала по Бернштейну, что закончилось в конечном итоге ее политическим банкротством в годы Веймарской республики.
Обоснованно критикуя политику большевиков, Каутский не смог предвидеть поддержку немалой части немецких рабочих партии национал-социалистов и краха молодой германской республики, в перспективы которой он верил. В марте 1938 года после аншлюса Гитлером Австрии Карл Каутский эмигрировал в Нидерланды, где вскоре скончался.
Сложившаяся в позднем СССР система государственно-бюрократического социализма, именуемая официальными идеологами КПСС обществом «развитого социализма», была весьма далека от марксистского социального идеала, приверженцем которого был Карл Каутский.
В годы перестройки многие предложения Каутского по реформированию коммунистического режима нашли свое отражение в идеях, выдвинутых Михаилом Горбачевым и его сторонниками. Но пришедшим ему на смену либеральным реформаторам они были не нужны.