Владимирский логоцентрал...

В писательском поселке Переделкино живут два вида людей: Писатели и Бандиты.

Писатели Бандитами брезгуют, не здороваются даже, а Бандиты Писателей, наоборот, уважают, потому что в детстве папа-алкаш порол их ремнем за то, что они не прочитали "Сын полка" и "Тимур и его команда".

Бандиты построили Писателям ровную дорогу и зажгли вдоль нее фонарики, чтобы Писатели не сломали себе ножки, когда идут ночью за водкой в магазин, который тоже выстроили Бандиты специально для Писателей, потому что сами-то Бандиты пьют только грейпфрутовый сок - они же всегда на работе. Но Писатели не только не сказали Бандитам за это спасибо, но вообще теперь морду от них воротят и морщатся, потому что все Писатели, которые пили водку, давно умерли, и остались только такие Писатели, которые пьют один кисель, да и то без сахара. И дорога им совершенно не нужна, потому что все автомобили "Волга", которые им выдало Советское Правительство, давно уже заржавели, и поэтому Писатели обычно бредут с палочкой от платформы Переделкино как раз мимо зеленого уютного кладбища, думают о Вечности, а тут мимо шмыгают в своих автомобилях Бандиты по своим бандитским надобностям, мешают.

Если Бандитам нужно устроить в поселке Переделкино разборку, им же нельзя без этого, они тогда разговаривают шепотом и приносят с собой пистолеты с глушителем, потому что однажды, когда они убивали друг друга без глушителя, к ним вышла вдова одного поэта, почти что неглиже, с голой шеей и в таких страшных роговых очках, какие мог бы носить один только Мертвый Лев Кассиль, и накричала на Бандитов за то, что они пугают соловьев, про которых ее муж написал стихотворение в своем посмертном собрании сочинений.

Бандиты повесили свои бритые головы, зашмыгали носами и сказали, что больше не будут, Честное Бандитское Слово.

После полуночи из Черного Пруда, в котором не отражается даже луна, вылезают Писатели, умершие от водки. Они собираются вокруг сияющего магазина и смотрят внутрь, облизываются. Еще они стонут: сначала тихо, а потом все громче и громче, пока у продавщицы не встанут дыбом волосы. Тогда она выносит на крыльцо бутылку самой дешевой водки и разбивает ее об асфальт. Мертвые Писатели тут же набрасываются на эту Мертвую водку, каждому достается грамм по семь, не больше, но им много и не надо. Через пять минут они уже лыка не вяжут, и каждый рассказывает, как видел сталина или брежнева или фурцеву - это кому как повезло, только никто друг друга не слушает, поэтому получается один галдеж. Еще через десять минут Мертвые Писатели начинают клевать носами и шатаясь идут назад к Пруду, валятся в него с откоса прямо в ботинках и храпят до следующей полуночи. Многие из них уже даже не помнят, где их могилка на переделкинском кладбище.

Часа в три ночи часто можно видеть, как на дорогу выходит Дедушка Корней в окружении стайки Мертвых детей. Мертвые дети тихие и послушные, не шалят. Дедушка Корней рассказывает им про Мойдодыра, некоторые дети плачут. Тут просвистит из-за поворота черный бандитский "Порше", и рассыплются Дедушка Корней и дети на миллион мерцающих светляков, а назавтра опять выйдут на дорогу - такая у них судьба.

Уже ближе к рассвету, ежесекундно озираясь, дорогу переходит угрюмый огородник Пастернак с мешком Мертвой картошки, уходит в чащу, всегда в сторону Очакова, и никогда не возвращается.

Просвистит что-то спросонья соловей, но такую уже околесицу, что самому станет совестно, и замолкнет тут же. Завоет было собака, да на всех тут не навоешься. Проскрипит в третьем этаже литературный критик, предвкушая во сне утреннюю рисовую кашу с подтаявшим кусочком масла. И снова наступает тишина в писательском поселке Переделкино.