Про швабахер и минускул

УЧЕБНИКИ чаще создаются не авторами, а авторскими коллективами под редакцией того, кто признан главным знатоком предмета. Концепция учебника проста - рассказать обо всем и так, чтоб всем было понятно. Здесь ценится информативность, а не особенности индивидуального стиля и индивидуальных интерпретаций.

Являясь абсолютным знатоком истории книжного искусства и графики, Юрий Яковлевич Герчук написал учебник самостоятельно, попытавшись соблюсти все правила жанра: структура - внятная, речь - простая, сугубо личные оценки сведены к минимуму. Студенты полиграфических институтов должны обрадоваться такому "своду" фактов (теперь эти факты можно не искать по десяти источникам). Но книга получилась не только для них.

То есть о них автор, конечно, позаботился. Например, тем, что не позволил себе ничего лишнего, и даже соблазнами, прямо диктуемыми темой, пренебрег. Так, пренебрег прекрасной возможностью затронуть философию книги, сославшись, например, на модных авторов, со всех сторон эти аспекты отрефлексировавших, - хотя бы на Борхеса. И вовсе обошелся без интеллектуально выигрышных сквозных сюжетов - между тем наверняка ведь была потребность нащупать некий общий алгоритм смены одних моделей другими, но для этого пришлось бы связывать очерки какой-нибудь понятийной вертикалью, а это нарушило бы композиционную наглядность: хронологический принцип расположения глав-очерков, рассмотрение каждой культурной эпохи как "вещи в себе". Книга - это пространство с несколькими измерениями; облик книги того или иного времени образует ядро, от которого центробежно выстраивается контекст - целостная стилистическая концепция данного времени. От атомарного уровня к панорамному виду, от частного к общему.

Но эта педантичная структура сочетается с нескрываемо личностным импрессионизмом конкретных описаний. Вообще, метод описания (даже когда оно же - анализ) непопулярен в нынешнем искусствоведении, предпочитающем дальнозоркую оптику (потому что не насильственно ли по отношению к читателю побуждать его видеть вещи чужими глазами?) Искусствоведы старой школы, а Герчук к ней принадлежит, такого рода сомнений не знали. Фрагменты про Пиранези, про научную иллюстрацию эпохи маньеризма, про готические рукописи или раннесредневековые ирландские книги являют образцы прекрасной литературы; и, конечно, сама пластичность речи завораживает. Но именно здесь и ахиллесова пята метода: темп учебника (немыслимые "мегабайты" информации на трехстах страницах) не предполагает подробных "обсказов". В результате некоторые характеристики кажутся слишком беглыми и необязательными, особенно в истории графики, отчасти строящейся "по именам" и оттого вынуждающей автора непременно "пройтись" по каждой фигуре.

История же книжного искусства (в которую вплетена история графики) перечислительности лишена вовсе. Охватывая материал от древнеегипетских свитков до последних версий "авторской книги", она не выглядит "свернутой" или реферативной. Быть может, и оттого, что параметры самого предмета исследования (форма книги, ее шрифт, сочетание текста и декора) изначально задают жесткую схему разговора о нем. Как раз в этой части эрудиция пишущего в какой-то момент становится объектом вполне эстетического, незаинтересованного наслаждения, и, скажем, шрифтовые термины - "швабахер", "фрактура", "маюскульное письмо", "минускул", "унциал", "эстрангело" - звучат чистой музыкой. Впрочем, это наслаждение для человека, которому никаких экзаменов уже не сдавать и можно жить дальше, так и не узнав, что такое, например, серифы (по-моему, это единственное слово, оставшееся необъясненным).

Энциклопедизм - почти утраченная сегодня добродетель: наша фундаментальная наука в основном порождает узких специалистов, чья деятельность протекает согласно старому анекдоту о том, сколько советских врачей требуется, чтобы поставить клистир (двое, поскольку один знает, куда его поставить, а другой - как). Еще одна редкая добродетель - умение писать просто, будучи узнаваемым в интонации и речевой манере. (Кажется, Ландау утверждал, что любой человек, не сумевший за десять минут объяснить школьнику суть своих занятий, - шарлатан.) Автор ведет речь о том, что знает, но не о себе - многознающем; его исследовательская позиция одновременно и внутри материала (но не в центре исследования) и снаружи: на рабочем месте. Именно такая позиция позволяет сделать учебник не скучным.

Кроме прочего, он хорошо оформлен и грамотно, почти без ошибок отпечатан (Одна ошибка - в инициале И.Ф. Богдановича. И, уж если придираться, быть может, не стоило транскрибировать иностранные названия: "Пенни мэгазин" или "Музе де фамий" в русском написании выглядят диковато.) Но в целом культура издания соответствует культуре текста.