Уистен Хью Оден: Table talk

"Глядя на звезды, я знаю, что мне суждено / Мимо пройти по пути в преисподню. Но / Здесь на земле безразличие есть скорей / Качество, что отличает людей, зверей". Оден в Нью-Йорке. Фото Била Каскей

8 января 1947.
По дороге домой
после лекции

Моя нелюбовь к Брамсу лежит все-таки вне эстетики. Но когда я слышу невыносимо вычурные комбинации звуков, я думаю на Брамса и каждый раз попадаю в точку.

То же самое с Шелли. Это единственный английский поэт, которого я действительно не люблю. У него замечательный ритм, но дикция просто невыносима. Ни в какие ворота. Браунинг не мой поэт, но я по крайней мере могу наслаждаться его стихами. Его лирика ужасна, но длинные поэмы ничего. "Апология епископа Блуграма" - выдающаяся вещь. Браунинг - поэт чуть ниже среднего. В основе сюжета драмы "Кольцо и Книга" лежит не миф. И вообще Достоевский мог бы написать гораздо лучше. Ты читаешь Браунинга и наслаждаешься просодией, она великолепна, но что-то все равно не срабатывает.

Длинные поэмы Блейка тоже не срабатывают, со всей их фантастической начинкой. Не то, чтобы я совсем не любил Вордсворта. Он хорош в крупных вещах. "Прелюдия" - замечательное произведение. Мне нравятся те же края, что и Вордсворту, просто места другие. Мои пейзажи отличаются от пейзажей Вордсворта. Мои - об этом я, кстати, еще нигде не говорил - пришли ко мне сперва из книг.<...>

На самом деле любовь к английской поэзии проверяется на Александре Поупе. У него не ахти какие мысли, но язык просто прекрасный - взять "Чикану в мехах", например. "Похищение локона" - идеальное стихотворение на английском.

Кстати, кто бы мог хорошо перевести Катулла? Я думаю, Каммингс.

Ансен. Вы думаете, Рильке не справился бы?

Оден. Рильке слишком schongeistik1. Он никогда бы не смог перевести "Paedicabo ego vos et irrumado".

Ансен. Он бы смог хорошо перевести только "Odi et amo".

Оден. Да. Если бы Паунд не рехнулся, он смог бы хорошо перевести Марциалла. А так его Катулл получился с волосатым торсом.

Верди и Моцарт - лучшие композиторы. На пять с плюсом. Бах, Бетховен и Гайдн - на пятерку. Лучшее сочинение Верди - "Реквием". Я не уверен, что даже Моцарт до него дотянет. Предполагается, что "Реквием" говорит о смерти, но ведь реквием обращен к живущим. Как симфонист Гайдн, пожалуй, сильнее Моцарта. Лучшее у Моцарта - это оперы и концерты. У меня есть "Фигаро", "Дон Жуан", "Волшебная флейта" и "Кози". "Кози" просто чудо. <...>

Последние пять лет я открывал для себя Верди. Помимо трех его последних опер, я влюблен в "Бал-маскарад". Они восстановили ее для постановки в Швеции. "Травиата" - великое произведение, которое прячется за социалистическими идеями. Второй акт "Парсифаля" великолепен, за исключением сцены с цветочницей. Я не люблю сюжет "Нюрнбергских мейстерзингеров" - из-за проповеди искусства и других вещей. От начала и до конца я люблю только "Валькирию", "Гибель богов" и "Тристана и Изольду". Вообще в цикле "Кольцо Нибелунга" я предпочитаю "Валькирию" и "Гибель богов"... там эта замечательная клятва на копье. Дуэт Брюнхильды и Валтрата. Забавная вещь, когда сопрано забирает все выше и выше: "Das ist kein Mann". В "Парсифале" мне не нравится только одно - акцент на девственности. Если все вокруг дадут обет безбрачия, то это не значит, что, если ты в браке, ты - изгой. <...> Весь этот спектакль с Великой Пятницей в "Парсифале" просто ужасен. Я не против того, чтобы Церковь присутствовала в Искусстве. В итальянских операх соборные колокола трезвонят, как сумасшедшие. Но в "Парсифале" все слишком серьезно. Эти штучки с запретом аплодисментов, все это плохо. То, что Вагнер начинал "Тристана" как что-то простое и общедоступное, очень занятно.

Знаете, "Тристана" вообще должны исполнять две лесбиянки, которые никак не могут поделить мир между собой. Изольда - это такая английская кисейная барышня. Тристан - активная девушка спортивного типа.

Оперный Дон Жуан - это тип мужчины-гомосексуалиста. Ни Тристана, ни Дон Жуана невозможно представить в гетеросексуальной любви.

Кьеркегору стоило бы послушать "Тристана". Ему, может, и не понравилось, но впечатление произвело бы точно. Он бы обязательно потом написал что-нибудь любопытное.

Есть в мессе си минор что-то не от мира сего, хотя и занудства хватает. У Баха целиком мне нравятся только "Страсти по Матфею". Я вырос на Бахе, он звучал у нас все мое детство. Уже тогда я понял, что "Чакона" - это скучно. Баха лучше всего играть самому, а не слушать. 48 прелюдий и фуг, например.

Я думаю, что "Торжественная месса" Бетховена - это величайшее произведение. Даже несмотря на ту часть, что идет после "Воскресения". Однажды, под конец своей карьеры, Вагнер сказал: "Я обожаю Россини, но только не говорите это моим поклонникам".

Ансен. Я начинал с "Кармен", а потом уже стал слушать немцев.

Оден. "Кармен" - великая вещь. Я лично просто влюблен в Листа, хотя, конечно, свою любовь другим не навязываю. Я думаю, что Гофмансталь - единственный либреттист, чьи либретто можно просто читать, без музыки. Монолог Маршаллина (цитирует).

Забавно, как американские критики переживают, если на письме писатель великолепен, а в жизни дрянь-человек. Это как с романом "Капут" Курцио Малапарте. Если он не был фашистом, откуда, спрашивают они, он взял материал для романа?

Сэмюэл Джонсон - фигура, которую в Штатах не жалуют. А Джонсон на самом деле был великим романтиком и меланхоликом и написал несколько очень пронзительных вещей. Что касается Бена Джонсона, у него мне особенно нравятся "Алхимик" и "Варфоломеева ярмарка". "Вольпоне, или Лис" - вещь не слишком приятная. Я теперь поклонник маски.

Январь 15, 1947.
По пути домой
после занятий

Оден. Рэндалл Джарелл просто хочет переплюнуть Папу. Он ошибается даже на фактическом уровне! Хорошо, что вы так ловко подловили его на "моменте выбора". Он ведь, в сущности, очень хороший человек, поэтому его ошибки так раздражают. Вы правильно поняли стихотворение "Расскажи мне правду о любви". Лично для меня оно очень важно. Я написал его в Средиземном море, на корабле по пути в Китай в 1938-м. Кристофер сразу просек, что это знаменательное стихотворение. Забавно, какими пророческими могут оказаться те или иные вещи. Я написал это стихотворение незадолго до того, как встретил человека, который перевернул мой мир9.

То же самое случилось с другим моим стихотворением, когда я еще в тридцатых говорил не только о Гитлере, Муссолини и Рузвельте, но и о Черчилле. А он в то время был на вторых ролях, хотя уже победил на дополнительных выборах.

На самом деле я сангвиник. Я всегда находил существование приятным. Даже если ты орешь от боли, тебе по большому счету повезло, потому что ты еще можешь орать.

Будь у меня достаточно денег, я бы не жил в Америке. Здесь ужасный климат. Я бы предпочел жить где-нибудь в Южной Европе. Раньше мне очень нравились Балканы, Карпаты, какой-нибудь замок в Трансильвании. Я бы много путешествовал. Нет, в Греции опасно и очень жарко. Я бы с удовольствием кончил дни в Хаммерфесте. Но мне всегда не хватает денег. Я преподавал все: арифметику (даже думал писать учебники), рисование, французский язык, латынь, историю. Но ведь чтобы продвинуться по службе, нужно флиртовать с женой директора школы, играть с ней в гольф и проигрывать. Нужно стать этаким школьным шутом (в каждой школе должен быть шут). Я жалею, что бросил преподавание в средней школе, хотя такая работа требует от тебя очень многого. Двенадцатилетние мальчишки - вот с кем интересно беседовать. Смекалистый народ. На пять минут их можно увлечь чем угодно - потом они, правда, забудут все, что вы говорили.

В наше время родители должны учить детей или физике, или балетным танцам. Тогда дети выйдут в люди. Удивительно продажные пошли ученые. Могут хладнокровно работать на тех и на других. Поэтом быть очень опасно. Да и музыкантам нынче нелегко.

В двадцатых годах в Мичигане существовал пост поэта-резидента, но Бриджес испортил всю игру своим отвратительным поведением. Он с ними даже не разговаривал. Вот и приходится теперь работать - лекции читать и все такое.

Но в душе я все равно люблю Бриджеса, хотя Элиот и разгромил его в своем "Завете красоты". Он жил в Боар Хилл. Никогда толком и не покидал Оксфорда. Но по-настоящему великими профессорами поэзии были два человека, Мэттью Арнолд и В.П. Кэр. Де Селинкур, да, был хорошим исследователем. Я, видите ли, всегда испытывал чувство благоговения перед учеными, они ведь так много знают в своей области. Если я прав, а другой ошибается, я иногда просто не могу найти нужные слова, чтобы доказать это. Жаль, что они не дали Нобелевскую премию Элиоту, человеку с настоящей международной репутацией. Ему сам бог велел. Ума не приложу, как можно было дать премию этой Перл Бак. Не знаю. Синклер Льюис по крайней мере что-то представляет из себя. Он, может, и не тянул на премию, но написал же "Бэббит", "Додсворд", "Эрроусмит". А Перл Бак...

Элиот сознавал опасность манихейского осуждения тела per se. Но ведь поэзия есть продукт наших чувств. Есть такой жутко показательный анекдот про Элиота. Одна дама, которая сидела рядом с ним за столом, спросила его: "Не правда ли, чудный вечер?". "Да, особенно если видеть ужас его изнанки", - ответил Элиот.

Я приехал в Америку, потому что здесь легче заработать деньги, жить за счет своих способностей. Беннет Церф рассказывал мне, как однажды, в двадцатых, он представлял на обеде в Плаза одного европейского писателя. Перед обедом он купил какую-то акцию, после обеда продал ее, а на следующий день выслал европейскому писателю чек на триста долларов. Это так соблазнительно, когда можно иметь деньги не работая. Взять хотя бы того человека, который начал дело в 1923-м с тремястами долларами и заработал около 10 миллионов. Ясно, что потом он прогорел, но в результате в кармане у него было уже 3 миллиона. Мне бы, например, и трех хватило. Многие тогда предвидели, что будет кризис, и быстро сворачивали дело, заработав как следует. Механизм вложения капитала просто удивителен. Никакому Бальзаку не по зубам. Я теперь тоже капиталист. У меня есть закладная на дом в Сиклиффе на Северном Побережье.<...>

В девятнадцатом веке, за исключением Ибсена, драмы не было. Зато какая была опера! Вагнер, Верди, Доницетти. Я недавно купил пластинку "Дон Паскуале". Она так хороша, жаль, ее так редко дают. Может, Доницетти и писал дешевый ширпотреб, но об этом я ничего не знаю. "Лючия" и "Дон Паскуале" великолепны.

Думают, что Шекспир - это как если бы ты сидел весь вечер в углу, выпивал, а как набрался, стал жутко забавным.

Я так мало знаю о ранней немецкой опере. Флагстадпросто великолепна в "Ozean! Du Ungeheuer!"<...>

В моем договоре с издательством относительно "Смутного века" был пункт, гласивший, что оформление книги производится по авторскому плану. А теперь, когда я появляюсь в конторе, они только кланяются и глаза прячут. Обращаются со мной, как с ревизором. Не нравится мне все это расшаркивание. Тот, кто за это отвечает, должно быть уже издергался оттого, что я стану предъявлять ему претензии - а я стану предъявлять претензии. Книга и так вышла небольшого формата, стихи набраны мелко, проза - еще мельче. Я думал, будет здорово напечатать стихи белым шрифтом по черному полю. А у них, оказывается, о газометре никто и не слышал. Я хотел использовать этот прибор для печати "Смутного века", так что ничего не вышло. Они меня просто убили. Я хотел, чтобы язык поэмы был чисто американским.

У меня есть две идеи фикс: попасть в историю английской просодии и в Оксфордский словарь английского языка - чтобы они ссылались на меня по поводу новых слов20. К стыду своему я не умею использовать инверсии так же хорошо, как это возможно во флективном исландском.

Мы с Кристофером когда-то очень давно написали пьесу, и она не была опубликована. Ничего, что он теперь голливудский писатель - у него характер что надо. Меня больше беспокоят его игры с Ведантой. Я написал ему об этом, но в письме ведь ничего толком не скажешь. Мы теперь настолько разные, как стоики и эпикурейцы. Вот еще пикантная подробность - Кристофер теперь в оппозиции ко всему английскому.

Март, 1947.

Говорят, люди в Москве показывают друг другу ночью на горящее окно в Кремле и говорят друг другу: "Это Сталин", трудовая пчела. А Пакт Риббентропа-Молотова в 1939-м... Понятно, что русским был резон опасаться Англии и Франции, но то, что они сделали, все равно непростительно. Нет, работорговля - это неприемлемо.

Вы знаете, я не переношу все "французское". Бодлер был абсолютно прав, когда говорил о "l"esprit de Voltaire". Конечно, Вольтер и другие сыграли свою историческую роль, но как они вульгарны! Франция больше остальных стран похожа на Рим. Нет, не на Ватикан, а на Римскую Империю. Я бы еще смирился с Византией, но Рим... Католики и протестанты плюнули на идею всемирного господства. А русские думают, что это возможно - особенно теперь, после войны. Николай Набоков говорит, что войны не будет, если в ближайшее время умрет Сталин. Не то чтобы другие лучше, просто внутри страны произойдет такое смущение умов, что будет не до международной войны. Соединенные Штаты будут слабее Советского Союза в атомной войне. У них централизованная индустрия. Конечно, целью будут не заводы, а вражеские атомные бомбы. Шпионаж будет процветать. Войну можно будет выиграть за две недели. Если у тебя есть бомбы, ты безнаказан. Конечно, тут тоже варваров хватает, как и в России. МакКормик и редактор "Правды" совершенно взаимозаменяемы.

Сначала надо было полностью раздавить Гитлера. Это первым делом. Но потом на полную катушку надо было помогать своим врагам. Англичане поняли это. Конечно, тогда никто не думал всерьез, в речах Гитлера было столько комичного, особенно когда он обращался к Высшему составу. Недавно в Берлине опубликовали материалы о его последних днях в бункере. Он строил планы на тысячу лет вперед, разглагольствовал, когда всем уже было ясно, что это конец.

<...>

Вот что я не переношу во французах. Во время войны они сидели тише воды ниже травы, а как только война закончилась, стали требовать отмщения. Люди в Англии были жутко шокированы капитуляцией Франции, даже те, кто их оправдывал. Что толку говорить, что французы проиграли, потому что были слишком сексуальны? Вы помните Париж перед войной? Смотреть было противно! Они же почти вожделели немцев. Нет более отвратительного образца человечности, чем французский petit bourgeois. А то, что они содержали немецких военнопленных как рабов? В Англии хотя бы протестовали против таких вещей. Или они будут демонстрировать силу, или пусть держаться в тени. Если они хотят быть великими, надо менять свою легкомысленную внешнюю политику. А если они хотят держаться в тени, пусть не смеют подавать голоса в политике, ни звука.

У России, по крайней мере, серьезная внешняя политика. Вам она может не нравиться, но она серьезна. Англия - тоже страна с серьезной внешней политикой, которая сознает значение равновесия сил. Боюсь, внешняя политика слишком легкомысленна. Но США - это теперь уже всемирная сила.

Вся проблема французов - в их картезианстве. Для них ты либо согласен, либо нет. И это абсолютно логично. Но здесь нет места иррациональному элементу, который присутствует в жизни. Вот их и швыряет от анархии к диктатуре - и обратно. Идея лояльной оппозиции им чужда. Англичане, не будучи такими националистами, тем не менее больше похожи на нацию. Они не болтают о la gloire и о la patrie. Англичанам повезло, у них революция случилась раньше, и они были достаточно мудрыми, чтобы открыть ворота новым талантам. Мне легче симпатизировать Лавалю, чем Пэтену. Лаваль был просто жуликом и не скрывал этого. Его поведение на суде было бесподобным. А Пэтен притворялся этаким ангелом.

Предтечей Гитлера был Наполеон. После всего того, что выпало на их долю - инфляция, беспорядки и депрессия, - понятно, отчего они выбрали Гитлера. Они знали, зачем он был им нужен.

Если Франция будет держаться в тени, это будет что-то вроде Дании. Прекрасная страна! Во время оккупации люди вели себя абсолютно корректно. Никаких коллабос, разве что единицы.

Нет, я думаю, что экзистенциалисты занимались полным надувательством. <...> В Англии у них мало поклонников, а те, что есть, по крайней мере не шумят по этому поводу. Во Франции их последователи либо старики, либо уже вымерли. Мне наплевать на Элюара. Камю на голову выше Сартра. Вообще реакционеры в Англии куда менее стойкие, чем во Франции. Когда приходят перемены, ладно, они еще повоюют, но потом все равно свыкнутся. А во Франции перемены означают полный конец. Они просто не могут вообразить себе будущее, хотя бы какое-нибудь. И у них нет настоящих юмористов. Нет во Франции кого-то вроде Смита или Шоу. Нет, я не перевариваю Анатоля Франса. Рабле тоже не слишком интересен. У них нет своего Ницше, который часто был жутко забавен, - единственный забавный писатель на всю Германию. Монтень - это мрачно. И Жид. Мне совсем не нравится Монтень. Дело в том, что вы смотрите на Францию, как я на Ирландию, - как на страну с буколическим очарованием.

Одно время меня безумно интересовали евреи. Вот книга о еврейской мистике, которую я когда-то читал: "Хассидизм". Тут есть персонаж, который был таким еврейским Святым Франциском. В восемнадцатом веке. Вот его напутствие: "Будь здоровым и сильным, как гой". Все эти мистики жили в Польше. Интересно, что бы было, если бы я перешел в иудаизм? Люди моего склада чаще переходят в муххамедизм, но никак не в иудаизм, это совсем другое. Странно, почему так мало людей переходят в иудаизм.

Ансен. Многие в наше время игнорируют политиков.

Оден Но без них ведь никуда. Они нужны нам. Газеты могут быть никуда не годными, но и в газете можно отыскать порядочных авторов. Есть, есть порядочные люди, чей голос время от времени слышен. Миссис Рузвельт, например. Каждый ее поступок абсолютно адекватен - чего о самом Рузвельте не скажешь. Достойный человек на его месте не выдержал бы.

И все-таки Рузвельт куда порядочнее Гитлера. Или Сталина, например. Он мог бы забыть о вещах, которым его учили в школе, но он не сделал этого. С эстетической точки зрения Гитлер, конечно, куда любопытнее, но здесь одной эстетикой не обойдешься. Весь этот легкий флер романтизма. Вы читали "Майн кампф"? Эта самая честная книга, написанная политиком. Он сделал все, что обещал. Думаете, немцам надо было запретить ее? Гитлер был воплощением зла. Вы читали материалы Нюрнбергского процесса? Там есть стенограмма разговора Гитлера с командным составом в августе 23-го - характеры просто из Достоевского. Англия сдалась под напором Romanitas, но в Англии по этому поводу по крайней мере кричат. Южная Африка - это худшая страна в мире. Я просто не перевариваю Сматса. Если он отвечает за свои слова, ему давно пора в отставку.

Да, я читаю лекции о мотивах поиска в литературе, но не в Барнарде, а в Колумбийском университете. Начинаю с аргонавтов, потом идет Одиссей (в поисках ответственности), потом "Энеида". Завтра читаю о Граале. Потом - Дон Кихот. Студенты в основном круглые болваны.

<...>

По-настоящему католики просто не смогли развить эстетику христианства. Им даже метафизика Аристотеля не по зубам, не говоря об эстетике язычества. Но произведение искусства они все-таки не склонны считать нехристианским объектом. Даже Фома Аквинский опирается на Аристотелеву эстетику. Иногда спрашиваешь себя - а был ли он христианином? В нем привлекают его прозрения последних дней жизни, когда он сказал о своем труде: "Все это пустяки". Помните, что Кьеркегор сказал о Гегеле? "Если бы Гегель в итоге назвал свою работу розыгрышем, он был бы величайшем человеком".

<...>

Вы знаете, со временем мне кажется, что даже Данте не совсем христианский писатель. Он в самом деле величайший поэт. Забавно, как трудно приходится человеку, если он воспринимает вещи слишком серьезно. До того, как я стал верующим человеком, мне было легче принять Дантову теологию. Теперь же я сомневаюсь, был ли он вообще христианином. Он не осознавал, что Бог страдает. В Дантовом аду грешники наказываются внешней силой, а не своей греховностью, как следует из христианской догмы. С другой стороны, я не вижу, как нехристь может понимать смысл "Дон Кихота". Если ты считаешь двойственную природу Христа нонсенсом, тогда пара Дон Кихот - Санчо Панса для тебя пустое место. Начинаешь вообще сомневаться, нужна ли религиозная поэзия. Когда пишешь романтическую любовную лирику, понимаешь ее безответственность. А когда сочиняешь религиозные стихи, ты в этом не уверен, поэтому начинаешь придавать ей слишком много значения. Когда слушаешь мессу, не обязательно быть или не быть эмоционально потрясенным ею. Религиозное чувство, как любое другое чувство, не связано с религиозной ответственностью. Нет, я не думаю, что писать религиозные стихи нет смысла. Просто когда пишешь религиозное стихотворение, напряжение столь велико, что ты все время удивляешься сам себе...

Однако, вам пора.

Где мои часы?

Должно быть, я забыл их в колледже.