Роман Яковлевский В ПРОШЛОМ году в "EL-НГ" (# 30 (153) от 10.08.2000 г.) я коснулся графомании в детской литературе. Речь тогда зашла о бесконечных и все более блеклых продолжениях известных сюжетов, перепечатках одних и тех же "беспроигрышных" авторов, воспроизводстве серой манеры письма. А также - о катастрофическом отсутствии авторского стиля, языка. При этом было упомянуто несколько имен классиков, например, С.Маршак. На меня посыпались упреки: Маршак - графоман?! Нет, Маршак - не графоман, но... придется объясниться.
Я убежден, что Маршак, будучи блестящим переводчиком, создавшим свою школу, стал одним из родоначальников компьютерно-высчитанного (не к чему придраться, все замечательно расставлено по местам), рафинированного стиля в детской поэзии. Сам по себе этот стиль неплох, когда интеллигентно и мастерски исполнен (в данной статье речь пойдет о другой графомании, косноязычно-инвалидной). Единственная проблема - отсутствие в тексте автора, интересной личности, собеседника и, как следствие этого, - авторского языка. О ЧЕМ - настолько важнее, чем КТО и КАК, что этого КТО и не различишь невооруженным взглядом. А КАК - в лучшем случае общее место, в худшем - отхожее. Поэтому О ЧЕМ - механистично и среднестатистично.
Маршак это, Михалков, Барто, или еще десяток литераторов второго ряда, или еще сотня третьего, - понять невозможно. Как будто все это написано одним человеком (и очень скоро, уверяю, вы вынуждены будете согласиться). А было-то по-другому. Всегда узнаваем Хармс, Олейников, Чуковский, Заходер, Олег Григорьев, Эмма Мошковская... Маршак же всегда похож на кого-то, а эти кто-то - на Маршака. Несмотря на свое мастерство, а может, благодаря ему, Маршак, сам того не желая, создал необъятное поле "стиля без стиля" в детской поэзии. И на это поле, естественно, ринулись команды алчущих графоманов, сначала более-менее мастеровитых, а потом более-менее безграмотных. Да и поэты, увы, на это поле забегают.
А началось это, кажется, с Сергея Михалкова - человека, как мы знаем, многообразно одаренного, но относящегося к детской литературе как к прикладной, обслуживающе-воспитательной. Отсюда и типичное для безавторской поэзии обеднение и усреднение языка, ходульная назидательность, примитивная сюжетика, небрежная поспешность. Возьмем, например, популярное среди издателей стихотворение "Упрямый лягушонок", посвященное бегству "диссидентствующего" героя от мамы с папой. Мы узнаем, что...
По гладкому асфальту
Неслись машины в ряд,
Они жучков и мошек
Давили всех подряд.
На это Лягушонок
Не в силах был смотреть,
Ведь мог он точно так же
Бесславно умереть!
И он назад запрыгал -
Все дальше - скок да скок!
И как же показался
Обратный путь далек.
Не говоря уже о сомнительном "назад запрыгал" и "давили всех подряд" по отношению к мошкам и жучкам, поражает отсутствие живой, доступной ребенку интонации. А некоторых выражений ребенок просто не поймет. Может, оно и лучше - не дай бог подрастет и начнет изъясняться подобным образом. А завершается квадратно-гнездовая конструкция возвращением "блудного лягушонка" в отчий дом к родителям:
Они же равнодушно
Смотрели на него,
Как будто и не ждали
Ребенка своего.
Но это был наглядный
Родительский урок.
Опасная прогулка
Пошла упрямцу впрок.
Ну не могу я понять, зачем перепечатывать огромными тиражами явно неудачное стихотворение, которое, кстати, замечательно демонстрирует, к чему приводит отсутствие авторского стиля. Ну хорошо, согласитесь вы, стиля нет, но разве недостаточно, если поэт даровито донесет до ребенка глубокую мысль, искреннее чувство, милую шутку, если в его стихах и волнение, и интонация, и эквилибристическая игра со словом? И вы приведете примеры... А я соглашусь - достаточно. Авторский язык - редчайший и уникальный дар. Но ведь если саранчовое нашествие сегодняшних графоманов будет расширяться теми же темпами, у нас скоро не останется ни уникальных, ни даровитых.
Давайте, кстати, определимся в терминах. Под графоманией я имею в виду, конечно, не просто страсть к писательству - когда человек жить без этого не может, - а страсть необоснованную, не подтвержденную талантом и мастерством.
Порой графомания достаточно умело притворяется детской литературой, тут и специалист не сразу разберется. А что уж говорить о детях, которые доверяют всему, что напечатано в красивых книжках с картинками! Начитавшись про упрямых лягушат, а также резвых жеребят, закуролесивших петухов, подравших медведей, порушивших злой удел королей, скачущих по бревну и машущих с брусьев ножками гимнасток (о которых и пойдет, к сожалению, речь), на каком языке они будут разговаривать? Какие стихи будут читать, если вообще будут? И какие книги купят своим детям?..
"Детского" графомана сразу можно вычислить по безграничному трудолюбию. Он готов писать везде и всегда - внезапно выхватывает блокнот и самозабвенно фиксирует нахлынувшие строки (ни дня без книжки!). Склонен к самосовершенствованию. Исполнителен, обязателен. То есть идеален для издателя. Что же заставляет его писать, кроме страсти?
Престижность. Ему очень важно увидеть себя напечатанным - важно для него самого, для его родственников и друзей.
Доступность. Он уверен, что это очень просто: написать стишок. Если художнику надо знать хотя бы, как смешиваются краски, музыканту - тональности и гармонии, детской поэзии вроде и учиться не надо.
Стремление реализовать конструктивное мышление. Очень важный, кстати, мотив. Многим людям их род занятий не позволяет применить это мышление на практике, а так хочется. Доступный способ - конструирование детских стишков.
Любовь к детям и стремление передать им накопленный жизненный опыт.
Заработок. Вот уж, казалось бы, сомнительная причина, поскольку гонорары в этой стихоплетной области мизерные. Но, если учесть, что графоман соглашается на любые, а пишет безостановочно, на круг выходит неплохо. И для детских издательств неплохо - производство дешевой графомании ставится на поток. Так спешат порой, что даже на корректоров не тратятся (на редакторов - тем более). Вот, например, "Разговорчивые звери" Владимира Борисова. То, что здесь творится, не поддается определению. Перформанс какой-то, извините за выражение. И хотя "Разговорчивые звери" - для самых маленьких, советуем при прочтении вслух детей удалить:
Жеребенку резвому
И поет он весело:
"На лугу легко.
И-го-го!"
Что - это?! Нет ответа... А вот и второй "перформанс":
Коза
Сказать хотела:
"Мне!"
А выговаривалось:
"М-м-е!.."
М-м-е, простите, что делало?.. Речь, как вы уже поняли, идет о разговорчивых животных. Лягушка, значит, говорит "Ква-ква!", осел - "И-я!", гусь - "Га!", а вот, к примеру, петух:
Когда
Над сонным лесом
Затеплилась заря,
Петух закуролесил
И трижды крикнул:
"Ку-ка-ре-ку!"
Да уж не замахнулся ли В.Борисов в третьем "перформансе" на верлибр?.. Судя по стишку, венчающему красочную картину разговорчивого животного мира, все намного проще:
А у коровы,
По всему,
Любимое словечко:
"Му!"
Просто, по всему, автор сам закуролесил, как его герой... Ну и получилось соответственно и-го-го.
Как такое могло появиться на свет?.. Да потому что главная, пожалуй, причина, побуждающая графомана графоманить - невостребованность авторского стиля. Свято место пусто не бывает. И виноваты в этом, на мой взгляд, абсолютно все - и писатели, и издатели, и продавцы, - но главные виновники все-таки родители. Именно их спрос рождает графоманское предложение. Не понимая, что творят, они не глядя покупают совершенно одинаковые, стандартные, дешевые, безграмотные книжки для своих детей, побуждая издателей публиковать все новые и новые подобия. Издатель побуждает автора. А автору, который зачастую графоман, и побуждать себя не надо - это ж его любимое дело. И абсолютно все - издатели, авторы, книготорговцы, родители - не хотят экспериментов, а хотят, чтоб все было понятно. Графоманы отлично разбираются в ситуации и несут в редакцию бесцветные стишки, которые легко понять и продать. Этаких зарифмованных "телепузиков".
Ну а как по-другому, если книгоиздание - бизнес и действует по законам бизнеса. Графоман эти законы очень уважает и готов испечь нужное количество стишков на нужные темы в нужный срок.
Канарейка желтая сказала:
-Я подсолнух утром поливала!
Пусть растет, как солнышко желтеет,
Семечки в нем вкусные созреют!
Ну рифмы - дистрофично-глагольные, ну банально до оскомины. Но ведь понятно все. И становится анемичный стишок Марины Дружининой в дружный ряд ему подобных. Вот еще один:
Если заяц и лягушка
Погуляли по опушке,
То бояться нам не нужно,
Их следы - дорога к дружбе.
Думаете, снова Марина Дружинина? Нет, уже Ирина Соковня (из стихотворения "Следы"). Но на самом-то деле под этими якобы стихами можно спокойно ставить любые фамилии. И они наверняка где-нибудь стоят - под похожим опусом про вкусные семечки (орешки, яблочки, крошки, арбузики) и про дружбу зайца с лягушкой (кузнечиком, жирафенком, бегемотиком, динозавриком). Между прочим, эти стихи (как и печатаемые далее) попались под руку не случайно, а потому, что авторы очень известные и многократно публикуемые, так сказать, зарекомендовавшие себя. Вот читают их графоманы нового призыва, графоманы-неофиты, и думают: "Если "им" можно, почему "нам" нельзя?" А тут и думать нечего, можно уже давно и всем.
Не любитель я ностальгии по совку, но если бы в редакциях сидели редакторы старой школы, которые умели отсеивать стихи совсем никудышные (заодно, правда, и совсем хорошие) - простора для графоманов поубавилось бы. Сегодня же директора издательств, сами не разбираясь в детской литературе, доверяют отбор непрофессионалам, которые только и умеют что ориентироваться на среднестатистического клиента.
Если копнуть поглубже, это общая тенденция сегодняшнего дня: стереотипизация мышления. Все знают, чем замочат маньяка, кто упадет в фонтан, почему не нужно бояться заячьих и лягушачьих следов. Это очень удобно - все знать заранее и удовлетворенно кивать головой, когда ожидания оправдываются. А то напрягаться, головой работать... ломает. Для тех, кого ломает, идеально подходит один из самых интересных (в контексте нашего разговора) и плодовитых авторов - Борис Эльшанский (из стиха "Чужой").
Ходил по квартире
Тотошка без страха,
И вдруг он увидел
Чужую собаку
...
Заметил Тотошка,
Щенок очень зол:
Совсем еще крошка,
А смотрит, как волк.
...
Достанется гостю!
Тотошка бежал
Так быстро, что хвостик
Чуть-чуть не отстал.
...
И вот друг на друга
Летят два щенка.
Ударились зубы.
Да это стена?!
Надо заметить, Борис Эльшанский - в своем роде исключение. Как правило, графоманы избегают мысли, парадокса, образа, шутки - если не получилось, это очень заметно. Но когда графоман все же пытается изложить некую хорошую мысль, ему на руку играют, как это ни странно, педагоги. Ведь они учат ребенка разрушать стихотворение, отделяя форму от содержания. Вот смысл стихотворения, а вот его "одежда". И знайте - первое главнее второго! Ребенок, который так знакомится со стихами, вряд ли сможет в дальнейшем отличить поэзию от графомании. Ведь настоящая поэзия в отличие от графоманской - неразрывное сплетение смысла и слова. И детская в том числе.
Графомания - увы, не только диагноз, но и вирус. Многие талантливые поэты вынуждены заниматься ею, поскольку только стихами прожить не могут. И увеличивают при этом общую графоманскую массу, превращая детскую литературу в отхожий промысел. Особенно часто это происходит в прикладных, как правило, заказных жанрах - стихотворных загадках, математике, географии, астрономии, азбуках. Из "Азбуки" Тамары Крюковой:
Бобры бригадой бойко
Бревно несли на стройку,
Чтоб выросла плотина
На речке у быстрины.
Или:
Рысь сказала: - На природе
Быть с хвостом теперь не в моде.
И опять рифмы бедные, вывихнутые словосочетания. А ведь у Тамары Крюковой была книжка вполне убедительных забавных рассказов - в духе Носова. Но писательница стремится захватить как можно большее жанровое пространство: кроме юмористической прозы, еще и остросюжетные повести-сказки (о них шла речь год назад), и, как видите, стихи - небрежные, чахоточные:
Эльфы и эхо в прятки играли:
Пряталось эхо, а эльфы искали.
Эх, ну и трудно найти его было!
Разве что эльфам такое под силу.
Когда писатель, пусть и одаренный, работает "на вал", порой просто разводишь руками. И тут, увы, не застрахованы ни "новенькие", ни мэтры. Казалось бы, Ирине Токмаковой не нужно доказывать свою литературную состоятельность. Тем не менее несколько цитат из "Сказочки о счастье":
Да вмиг порушить злой удел
Не в королевской власти.
И вот король в карету сел -
И покатил за счастьем.
...
Прошу покорнейше: устрой
Меня ты в услуженье.
...
Карета мчит во весь опор,
Конь скачет, что есть духу.
Вдруг на дорогу вышла с гор
Сутулая старуха.
...
Скорей послушайся меня:
Обратно разверни коня.
"Устроенного в услуженье" солдата, "вышедшую с гор" старуху и "развернутого назад" коня достойно венчает бесцветный и формально, и содержательно финал:
Король поныне во дворце
Всем людям помогает.
И счастье на его лице,
Как ясный день, сияет.
Форма, обслуживающая содержание, не может быть ни изящной, ни оригинальной, поскольку исчезает сам контекст поэзии. Поэтому детскую литературу и обвиняют - вполне справедливо - во второразрядности. Она изначально была призвана обучать, информировать, воспитывать и при этом не отступать от канона ни на шаг. Какое раздолье для графоманов и графоманящих! Если о взрослой еще говорили как о Литературе, детскую опустили однозначно. И все, в том числе и талантливые, смирились и сознательно усреднились. Владимир Степанов, поэт лирически одаренный, споткнулся, и опять же, заметьте, об азбуку:
Щ - ЩУКА - рыба хищная,
Охотница отличная.
...
Л - ЛОШАДКА с белой гривой
Воду пьет неторопливо.
...
Т - ТИГРЕНОК полосатый,
Полосатый и усатый.
...
К - КОРОВА Катерина.
Кто пасет ее? - Ирина.
Заметим ради справедливости, что в последних двух случаях в отличие от предыдущих с рифмой все в порядке, но особой радости это нам, кажется, не доставляет. Ведь если ты говоришь слова, но они ничего не значат, то, значит, ты ничего не говоришь. Но, когда читаешь подобное, волей-неволей вспоминаешь те времена, когда такое не печатали. Так и хочется воскликнуть словами поэта: "Обратно разверни коня"!
Графоман, между прочим, человек железный. Искажая язык, он даже не скривится. Это графоманский синдром - он уверен, что в стихах, в отличие от разговорной речи, можно вывихнуть что хочешь. Палитра искажений широка: так говорить нельзя, так говорить почти нельзя, так лучше не говорить. Самая простая графомания - пренебрежение элементарными нормами языка. Второй уровень - напрочь отсутствуют параметры поэзии: образ (он опасен - поскольку его нужно уметь создать), звукопись (об этом графоман просто не знает), рифма (до какой дикости здесь можно дойти, сами видите). И конечно, все до неприличия примитивно: графоману просто не по силам выстроить на пространстве четырех строк сюжет ясной поэтической фразы. А если выстроит, то вставит для поддержания ритма всякий мусор.
И особенно это заметно, повторюсь, в жанрах прикладных. Графоман словно ищет костыль, благодаря которому он сможет не свалиться. Один из самых популярных костылей - фольклор. Делается это так: берется известная народная сказка, перелицовывается, рифмуется и подписывается. А что, удобно, и сюжет придумывать не надо. Вот, например, автор "Машеньки и медведя" - только не удивляйтесь - Марк Шварц. Предлагаю приведенные ниже отрывки прокомментировать вам самим.
Все бегом спустились вниз,
По кустам разобрались.
Наша Маша, вставши с краю,
Так малину собирает...
...
Маша, видя это дело,
Понемногу осмелела,
Начала соображать:
Как из леса убежать,
Как медведя обхитрить.
И придумала, как быть...
...
Отложивши все дела...
...
Позвала его тот час...
...
Маша тут как закричит...
...
Но собака догнала
И медведя подрала
И за ухо,
И за лапу...
...
Эту сказку можно цитировать целиком, но не хочется устраивать цирк. Замечу лишь, что здесь весь букет графоманских фенечек, начиная с орфографических ошибок и заканчивая грубой подделкой под фольклорную лексику. Уж это-то надо бы оставить тем, кто тонко чувствует народный говор и юмор.
И вот, кажется, наступил момент, когда у вас должна возникнуть вполне понятная усталость, а может, и злость, причем на меня - ну все уже сказано, ничего нового уже не предъявить. Но нет у графомании предела! Все, что вы читали до того, цветочки рядом с ягодками "командующей словами" (это ее собственное определение, которое стоит в выходных данных журнала "Пятнашки", приложения к "Крестьянке") Екатерины Трусновой. Кстати, обратите внимание - опять загадки, "костыльный" жанр.
Двухметровая детина
Мяч к мячу кладет в корзину.
...
Десять плюс один чего-то
Мяч хотят загнать в ворота.
А одиннадцать других
Не пустить стремятся их.
...
Только ей судья кивнет -
По бревну скакать начнет!
С длинной ленточкой попляшет,
С брусьев ножками помашет.
А потом попьет воды
И ждет оценок за труды.
...
Мрачно исподлобья глядя,
На помост выходит дядя.
А потом он вдруг железку
Поднимает очень резко.
Такое ощущение, что "командующая словами" прикалывается. Вот только над кем? Или над чем? И зачем?.. Кстати, это уже признак читателя графомании - схватившись за голову, он начинает самопроизвольно выкрикивать в пространство риторические вопросы, на которые нет ответа, потому что этим людям невозможно объяснить, что детина не бывает "двухметровая" и т.д. А если ты командуешь словами, это не значит, что слова тебе подчиняются. Конечно, я выбрал наиболее криминальные фрагменты, графоманы пишут, как правило, лучше. Это уж точно, хуже-то некуда, скажете вы. И будете неправы. Вот вам нечто - назвать стихами язык не повернется - где, кроме прямого высказывания, нет вообще ничего, нечто, напоминающее сладенькую сиропную водичку:
В Женский день своей бабуле
Я картинку нарисую.
Подарю я ей цветочки,
Нежно чмокну в обе щечки.
В этот день чудесный самый
Подарю я розу маме
И раз тыщу поцелую
Маму милую, родную.
Подарю прабабушке
Тепленькие варежки.
Пусть подарок внучки
Ей согреет ручки.
Подарю своей сестричке
Я резинку для косички,
Ярко-красный бантик
И от жвачки фантик.
Мне и лучшую подружку
В этот день поздравить нужно.
Друг для дружки мы вдвоем
И станцуем, и споем.
Бабушке-соседке
Подарю конфетки.
Всех поздравлю, не забуду,
В этот день послушной буду!
Воспитательницам нашим
Вместе с милым папой Сашей
Тортик вкусный подарю -
Их за все благодарю!
Женщин всех я поздравляю!
Быть красивыми желаю!
И со мной все малыши
Их поздравят от души!
А знаете, что будет, если дочка (внучка) прочитает маме (бабушке) этот приторный стишок Лоры Поляк? Правильно, они от счастья расцветут, ведь они-то услышат не стихи, а отношение ребенка, его посыл. Им и "тепленькие" варежки понравятся, и "ярко-красный бантик", и "конфетки", и "тортик". И просится этот стишок в методический сборник для детсада, чтобы детишки, захлебываясь от волнения, балансируя на табуретке, декламировали на публичных праздниках эту квинтэссенцию графоманской попсы, способную испортить вкус миллионам детей.
Я предполагаю, что эти мои заметки принесут большую пользу процитированным товарищам. Как сообщил мне сотрудник одного детского издательства, после каждого отрицательного упоминания можно печатать новый тираж, точно раскупится. Ну и пусть раскупается! Я ведь и не хотел нанести графоманам вред, тем более временно графоманящим. А если им польза - просто супер! Да и с какой стати им нервничать, уверенным и целеустремленным, умеющим убедить издателя в своей значимости и авторитете, походя выбивающим государственные средства и гранты, а порой и чужие литературные судьбы определяющим? И с какой стати мне бороться с тем, к чему все настолько привыкли, что уже и не замечают? Бороться с атмосферой? Это глупо, а я все же не полный дурак.
Я понимаю, что графомания - востребованный, нужный товар, необходимое звено в товарообороте, поэтому производитель графомании по праву чувствует себя уверенно. И все было бы нормально, если бы не был нарушен баланс. Коряво зарифмованные инструкции, нотации, сентенции, на мой взгляд, тотально заполонили прилавки. Литературе места не осталось. Но я знаю: и на этот товар есть клиент. И я вообще ничего не стал бы писать, если бы не преследовал вполне определенную хорошую цель, которую пришло время озвучить: родители, которые хотят и умеют выбирать хорошие книжки для своих детей, должны иметь эту возможность. У меня есть основания говорить, поскольку уже есть такие попытки: серии "Веселые истории веселых писателей", "Сказки нашего двора" и - отчасти - "Читаем в школе и дома". Хотелось бы, чтобы графомании, как говорится, - графоманское, большое и жирное, а литературе - литературное, маленькое и худое, по числу алчущих ее родителей.
