"Усадьба русская ужели только миф…"

Предисловие

Бесспорно, жизнь усадьбы русской - миф. Единое - доступно обобщенью. Но сколько жизней - столько разных правд, повитых истиной хождения под Богом. Единых нет усадеб русских лиц. Из всех уроков - это первый самый и самый русский, может быть, урок времен минувших, прошлых трех столетий, сияющих нам веком золотым.

1

Усадьба барская - гнездо дворян Петровых, вельмож Екатерининских, бояр - свидетельство особого таланта, которым был владелец наделен. Отметим наших предков верный слух, слух утонченный, часто абсолютный - к расположенью дома и садов. Они, соединив красу и пользу, архитектурой украшали жизнь. Чужих влияний нормы применив, на русский лад их, в меру пониманья, доступного себе преобразили.

Зуево наше - малое сельцо - уж третий век, считая от рожденья, красуется над Соротью. В водах оно свое находит отраженье, как модница - в прекрасных зеркалах: то в новой шляпке, то под гримом маски. За ним шумят обильные сады. Над ним дожди сменяют часто ведро. Снега разнообразят шум дерев то волка воем, то страданьем вьюги.

Века летят. Непостоянство их - всего дороже. С каждым поколеньем, пришедшим в жизнь вослед своим отцам, как крепкое вино, желанней место, в котором гений русский вызревал в тиши уединенного сиденья. И пусть его сменялись настроенья, не в них ли, будто в перемене лет, преподан был всем нам урок смиренья, раскрыт закон извечный вдохновенья - неблагодарный, странный - вопреки - дарующий стихов рожденных злато.

Чем чаще произносим мы: "Когда-то┘", тем лучше оттеняем все "теперь". На тройке обстоятельств ныне проще добраться до провинции. Быстрей вас соберут в дорогу "вдруг" и "надо". За шесть часов загнав "кобылок" стадо - на "Мерседесе" ль, "Вольво", на "Пежо", - вы доберетесь до глубинки нашей.

Табун оставив резвый в гараже, сменив костюм на джинсовую пару, себя заставьте ритм переменить, как я пытаюсь это сделать в строчках, стремящихся назло из-под пера не к смысловой, а к благозвучной рифме.

В деревне нашей нет точней клепсидры, чем аппарат для добычи спиртов. Они рождаются, как рифма, словно чудо, невесть откуда, как и из чего, - талантами крестьянского умельца. Берясь за все, работает он с сердцем, он гонит нам из хлеба - слез слезу.

Вот - камертон! Застольную беседу направит ровно череда тостов. Чем Бог подаст хозяйка скрасит тосты. Речь потечет. О главном разговор - в крестьянской ли избе, в именье ль дачном - пойдет. В нас главное - уклад. Когда не видит глаз красот привычных - скучаем мы. Что немцу повредит - для русского и благо, и забава.

Дни января нас тешат солнцем мало, но греет разговор, горит камин. Играет музыка. Уже щебечут птицы. Меж ними всех дороже нам синицы, пока в краях далеких журавель.

Истоплена уж баня. Вслед за ней, за чередой холодных обливаний, сменяющих горячий русский пар и русский спор под выпитое пиво в предбаннике, - здоровый крепкий сон. День следующий, вам принадлежащий, - уже не ваш, поскольку сами вы - не горожанин более спешащий, но русский барин. (Вне сословий стать - все состоянье этого понятья, подправленного веком страшных смут.)

Хозяева вам утром не дадут проспать до ужина, вас не поднимут рано, но в пору самую. Уже пропел петух. Печь истопили. Сдобный запах булки, из печи вынутой, вторгался в смутный сон, пред самым пробужденьем, ожиданьем и летним солнцем переполнил вас.

С утра хозяйкой подан хлебный квас. Но головной не ощущая боли, вы в нем нашли изысканный букет, укор заслуженный привычной кока-коле.

Хозяйский сын, как водится, уж в школе. Хозяин дома. Повод верный - гость. К тому ж дела зимой нас не торопят. День короток, но многое успеть немудрено - день зимний расторопен. Хозяин в эту пору - дню глава. Велик и выбор - сани, чай, охота (пугнуть зверье иль место поменять), обед с соседом - легкая работа. Знакомство с новой книгой ("Гарри Потер". Недавно из печати, третий том). А вечером - соседей полон дом, их жены, дети, каждый при своем занятье, упражненье, разговоре.

Луна на небе. Снова снега мор. В зените - звезды. Легкий скрип саней. И размышления неспешней и полней, чем в эту ж пору по дороге к дому в уставшем за день городском метро.

2

От слова оттолкнуться и - лететь. В едином слове мир весь зашифрован. Как в имени. В простом обозначенье сокрыты миллионы гигабайт - прошедших жизней гласных и немых, - события, счастливые минуты, и испытанья, и страданий соль.

3

Стоит столица на семи ветрах. Все флаги - в гости. Гости - все чужие. В Москве с татарами бок о бок долго жили. А Петербург, подняв в кратчайший срок, открыли всей Европе. Две столицы, попеременно возникали там, где больше всех стране грозила гибель. Сначала степняки, а позже швед.

Столица - стол, престол Господень, храмы, стозвонный голос, сорок сороков, твердыня жизни и твердыня веры. Традиции оплот┘ Как щит иль меч - не для покоя создана столица, для вражеских атак, для лобовых, лицом к лицу, сражений двух традиций - своей и чуждой. Из противоборств рождается неведомое прежде единство опыта, и знаний, и судеб. Столица - место бурного кипенья, бурленья жизни на порогах встреч.

Не то усадьба. Русская деревня живет неспешно. Некуда спешить, коль за плечами вечность, вечность всюду. Деревня, пробуждаемая гулом воскресных и двунадесятых служб, подчинена особому движенью: из глубины в глубинные пласты.

Здесь не закон царит, но правит мненье - мир правит миром, правду положив в основу всех событий бренной жизни. Не презирая жизнь, платя ей дань, как кесарю - до коего далеко, но длань его и дарует, и мнет, - деревня уважает постоянство. Способна долго запрягать, затем во весь опор лететь, не разбирая дороги впереди, кто не лихач, тот ничего не разумеет в мире деревни русской.

Пробужденьем сон сменяется среди степей, полесий. Так время года деревенский круг разнообразит - крайним напряженьем всех сил, сидений после всех на всех печах, - чтобы затем сменить надрыв, страдание страды весенней, летнего труда, осеннего натруженного быта - ноябрьской спячкою, упадком зимним сил, сном затяжным мужичьего, медвежьи-берложьего под снегом бытованья до следующей матушки-весны. Когда под солнцем оживает сердце. Душа за птицами срывается в полет. Когда день кормит зиму. Полный год порой от одного зависит мига.

Деревня есть особенная книга. На корешке написано: "Земля".

4

Надел земли - награда за служенье - примета верная "усадебной весны" Отечества, где даже Император наследует лишь "Царское село" и вынужден делить его с Поэтом. Отмеченный заслугой ветеран, иль тонкий дипломат, иль при дворе сумевший удержаться царедворец, в награду - с передачей в роду - надел земельный получает вместе иль вместо орденов.

Опорой стать был должен этот класс, землевладельцев, Стране и Трону, Вере и Царю. Крестьянин придавался в управленье с наделом вместе барину, а тот за жизнь его, за труд, благополучье держать ответ был должен Государю.

Не зря Самодержавец стал вершиной, венчавшей жизнь "подножия горы", смысл придающий каждому дыханью, сколь низко ни было б оно. Таков лишь план. Жизнь, как известно, презирает планы.

Крестьяне русские - рабы, а не виллане. Покрой их шуб - Европе не к плечу. "Я возмущаюсь" - вместо "я молчу". "Я протестую" - "я претерпеваю". "Желаю править" - вместо "Я желаю, правленья мирного, о, батюшка наш Царь!". "Меня не тронь!" - "Коль надобно - ударь┘ Господь терпел, терпенье не зазорно". Но и терпенье наше иллюзорно. Страшней вулкана дикий русский бунт.

Однако же вернемся вновь к укладу. Жизнь деревенская, славна не бунтом - ладом. Жизнь барская - гармонией миров. Усадьбой город постигает Землю. Ее глазами видит небеса. И слухом деревенским верно внемлет векам минувшим, предков голосам.

А город - пресловутая Столица, усадьбу населив самим собой, на зиму, на балы, как мошек строй, на свет, скликая жителей усадеб, - меняет нравы, просвещает век, заводит моды, правит земледелья и ремесла каноны, учит жить в соответствии передовым влияньям - деревню город учит новым знаньям и воздвигает скоро на холмах дома и церкви по примерам новым.

Так было некогда, Америк не открыв, доклады предваряя, поминаю набор расхожих истин, верно зная, что суть не в них.

Но формы языка, устойчивые словосочетанья имеют власть выстраивать наш текст, обширно именуемый культурой. Свобода языка - род диктатуры, которой мы невольно покорясь, самих себя с собой сопоставляя, являем миру все, что мы являем собой пред Богом, миром и людьми.

5

Когда порой останемся одни, бывает так: мучительно вопросы, вторгаясь в сердце, раны бередят. Сегодня кто мы, мы - великороссы? Кто ныне мы своей родной стране?

Характер русский - не из бездорожий. Из широты освоенных полей. Из горизонта. Из ночных огней, из Млечного Пути, из перелетов, из возвращений с юга наших птиц. Всего же более из песен, из молитв и из страниц, - из слов романов наших, - в которых жизнь усадеб - полной чашей, в которых ныне - все уж не про нас - про тех, иных┘

Богатыри не мы, как кажется, в нас умерло желанье. Желанье соответствовать и жить. Сражаться и любить. Молить и верить. Каким аршином нынче русских мерить, когда так звонко поминаем мать, родную землю, - эту - (нашу ль?) землю.

Быть может, вновь зима? Мы снова дремлем? Над нами ночь, вокруг же нас снега? Но отчего ж ни друга, ни врага наш дикий сон уже не беспокоит? Зачем печально так, по-вдовьи, вьюга воет? Зачем, по ком звонят колокола┘

Послесловие

Музей, в значенье старом, - место муз. Их дом, их храм, их место обитанья. Живое место, в нем не спят века, но длится времени свободное дыханье, то совпадая с вечностью, то нет. Усадьба русская - и в этом мой ответ всем, кто готов усадьбой поступиться, - и есть тот мир, тот дом, тот странный храм, в котором, словно в ткань, переплетаясь, соединяются ремесла, жар искусств, стремленье замысла с трудом, труды с мечтами, традиции, что скоплены веками, и дивный, чистый русский наш размер пространства, жизни, служит камертоном. За этим всем - иная в мире жизнь, иные ритм и стать, язык и слово.

***

Сословные отбросили основы, но стоит ли нам воздуха лишать родной язык?! Коль может он дышать, свободно дышит в рифме и в романе. Когда ему достаточно пространств, когда искусства говорят по-русски, мы все еще не мертвые этруски, но римляне, воскресшие опять.