Виталий Пуханов Всякий графоман убежден, что имеет право на "честное" прочтение произведенного им продукта. Это значит, что редактор (ридер, член приемной комиссии Литинститута) обязан пройти всю толщу рукописи в поисках жемчужного зерна, а обнаружив зерно, судить автора по нему. И если не опубликовать работу (присудить литературную премию, выписать студенческий билет), то непременно "дать совет" и "указать на ошибки". А по-другому будет нечестно.
Психология графомана - это требование чуткого отношения к трудящимся плюс представление о сакральности литературного творчества. Графоман по натуре льготник. Если же речь идет о действительно льготных категориях - ветеранах войны или, как в нашем случае, о молодежи, - то на их защиту встает общественность. Общественница Иваницкая, нападая в одной из газет на проект "Дебют", не поленилась подсчитать, сколько времени понадобится одному эксперту-ридеру, чтобы прочесть "дебютовскую" норму. Разделив 35 000 рукописей на 125 ридеров (на самом деле мы обходимся меньшим составом), она получила 280 единиц и догадалась, что "честно" проработать "такую гору текстов" невозможно. Из этого Иваницкая сделала решительный вывод, что рукописи, присылаемые на конкурс, отправляются в корзину, а победителями становятся исключительно "свои".
Речь здесь не об Иваницкой, защищающей классово близких ей литераторов, и даже не о "Дебюте". Речь о правах пишущих и способах их реализации.
В американском фильме "Моя мачеха - инопланетянка" героиня голой рукой вытаскивает яйца из крутого кипятка, а потом эту же руку вкладывает в книгу. Так ее научили читать в инопланетной школе. По лицу героини пробегает волна эмоций: она за единый миг вбирает информацию из тома. Читать медленно - удовольствие, которого она была лишена по факту рождения не здесь и не среди нас.
Люди литературных профессий, конечно, не инопланетяне, но от среднестатистического читателя отличаются. На десятом году работы скромный редактор из толстого журнала по первым абзацам повести перескажет вам, чем там у автора дело кончится. И, к сожалению, не ошибется. "Нечестно! - возмутится общественность. - Не дочитан - не графоман!" А редактору, утомленному чужими текстами, не захотелось читать дальше. Что-то примерно такое он уже держал в руках, жевал подобную жвачку, хлебал похожее варево.
Рукописи в журналах (как и в "Дебюте") не рецензируются и не возвращаются. Но автор приходит в редакцию и требует "доброго ответа на страшном судище", причем немедленно. Редактор отрывается от верстки, от сверки ли и вежливо начинает рассказывать посетителю, почему его выдающееся произведение не попало на страницы журнала. Дает советы, указывает на ошибки, вспоминает удачные фразы (и как только помнит, гад). Автор уходит просветленным. Он реализовал свое право отнять у редактора час времени, ничего не прибавив русской литературе.
Елене Иваницкой "ребят жалко". Ее доброты хватает на все тридцать пять тысяч конкурсантов "Дебюта". "Доверчивые", они и в этом году будут отправлять свои "зеленые" опыты "на авторитетный, как им будет казаться, суд". А их не изучат с карандашом, не законспектируют, даже совета не дадут. Мне тоже стало жаль ребят. Действительно: почему бы не заняться обучением всех и каждого? Почему не подарить русской литературе новых тридцать пять тысяч буниных ли, блоков, на худой конец лукониных-луговских? Ну, на крайний случай щупловых-щегловых: у них тоже поклонники имеются.
Студент привез литературу, читай, почтальон приносит почту. "А в этой почте вот что: вы любите другую, хотя я вас ждала┘" Эти строки из стихотворения, опубликованного в "Юности" в разгар поэтического бума начала девяностых, не являются пародией на писания старшеклассниц, но представляют своего рода неистребимую традицию в отечественной лирике. "Зеленые" опыты поэтесс подобной традиции, как правило, не созревают и к сорока годам. Эргали Гер нашумел с телефонным романом, это дало повод множеству авторов пробовать свои силы в модном жанре. Расшифровки телефонных переговоров с подругами и корешами - интереснейший пласт для чтения. Сто двадцать три юных писателя решили по-своему пересказать "Ромео и Джульетту". Но разорвать сюжетную канву классики не получается. Герои различаются между собой именами, мам тоже зовут по-разному, не у всех, как в нашей стране повелось, есть отцы┘ Написать сто двадцать пять рецензий или размножить одну?
Лонг-лист "Дебюта" небольшой - до семидесяти фамилий. Примерно столько же набирают Букер и "Нацбест": их списки когда короче, когда длиннее, новых имен там считаные единицы. В "Дебюте" наоборот: единицы засветились в журналах, альманахах, интернете. Но им нельзя давать премию, иначе Иваницкая обидится за всех остальных. Надо, по мнению Иваницкой, дать "Дебют" такому автору, кто не заинтересовал никого ни в школьном литературном кружке, ни в местной газете, ни в областном альманахе, ни на интернетовском сайте. Никого нигде не заинтересовал - вот он, наш герой!
Тысячи конвертов, названные Иваницкой дымовой завесой "Дебюта", - это интереснейший социологический срез. Мы называем ребят, присылающих нам свои первые, чаще всего не проходящие редакционный порог тексты, цветом нации. Они лучшие в своих городках. Многие из них напишут первые достойные стихотворения, когда им будет за двадцать пять. Для многих еще волнительно узнать мнение учительницы по литературе┘ Они никому не показывали своих стихов. Конверт, отправленный в "Дебют", для них - первый публичный шаг, акт самопризнания, ответственный поступок. Только нехороший человек может рассчитывать дуриком, не потрудившись, получить литературное признание. Молодые пробуют участвовать в литературном процессе. С чего-то нужно начинать. Наличие "Дебюта" побуждает их вытащить рукопись, что-то отобрать, набить на клавиатуре или провести пару вечеров, аккуратным почерком выводя строки в тетрадке, рисуя на полях цветочки┘ И хорошо.
В каждом поколении возникают лидеры, это закон жизни. Они такие же, как их ровесники, но думают чуть острее, реагируют динамичнее. Они интересны сверстникам, они - яркое выражение общего. "Дебют" работает, чтобы дарить молодых молодым, поэтому результаты премии не всегда устраивают литературных стариков - те не узнают себя в потомках. Это отличает, к примеру, молодую прозу "Дебюта" от молодой прозы "Нацбеста". Денежкина, которую у нас читали и обсуждали, не прошла во второй лонг-лист "Дебюта" потому, что это молодая проза для сорокалетних тинейджеров. В творчестве молодых писателей есть много неясного. Не всегда понятно, почему это вкусно, почему важно, почему больно или смешно. Когда же все понятно, как с Денежкиной, тогда и подозрительно. Артем Троицкий, отец-основатель отечественной рок-журналистики, когда его спросили, что он думает о только-только засветившейся Земфире, ответил: "Мне совершенно не интересны переживания двадцатилетней девочки". Вот как должно звучать подлинное признание, благословение настоящего профессионала. Хотите узнать свой возраст - не смотритесь в зеркало, не заглядывайте в паспорт. Читайте прозу "Дебюта".
Несмотря на поколенческую неясность рукописи, всякий небездарный эксперт ощущает в ней присутствие дара - если, конечно, дар присутствует. Право графомана должно заканчиваться там, где начинается право таланта. Графоман имеет право на рассмотрение, но не более того. Режим рассмотрения определяется профессиональной практикой, одинаковой для журнала, издательства, литературного конкурса. Наивно думать, будто литература состоит из писателей: неписателей в ней всегда больше. "Дебют" нагляднее других проектов показывает, что таланты составляют литературное меньшинство. Мы реализуем права меньшинства. Демократия, защищаемая общественностью в лице Иваницкой, здесь неуместна.
