Андрей Петров Потомки великого писателя в Петербурге не просто живут памятью классика, они по сути дела – новые подвижники духовного делания.
Этот дом в задымленном квартале. Рынок. Поликлиника. Банк. Надо всем высится храм. Кузнечный переулок в Петербурге словно неподвластен преображению: не надо никакой машины времени, чтобы вернуться вспять – в Петербург Достоевского. Тут на углу Ямской и Кузнечного жил Федор Михайлович, тут и забылся он в смертной истоме – чтобы веками продолжать будоражить человечество всемерностью и всемирностью своей.
Достоевский назначил встречу на два часа дня. В вестибюле Музея Достоевского. Дмитрий Андреевич Достоевский. Правнук писателя.
Узнал сразу же. Коренастый, подвижный, энергичный. Взгляд внимательный и по-хорошему приветливый. Добрый взгляд. Как-то сразу стало с ним легко. Мы вышли на черную лестницу, куда не попадают посетители музея. Оказалось, что мемориальная квартира – словно вершина этого айсберга, а многое сокрыто от постороннего взора. Громадный, прежде доходный дом нынче немного дает прибыли. Но все напоминает о тех временах – на этажах комнатки научных сотрудников. «Подождите! Я сейчас». И правнук Достоевского легко взбегает по лестнице. «Идти с вами?» – «Да нет, я ведь помоложе». – «А сколько вам?» – «Да будет шестьдесят».
Он предуведомил меня, что при нашей встрече будет еще присутствовать заместитель директора по научной работе Борис Николаевич Тихомиров: мало ли какие появятся вопросы? Хитроумный, тактически выверенный ход – все равно, что идти на суд с адвокатом. Ведь губит людей прежде всего доверчивость – не зря же сказано было про Отелло, что тот не ревнив, а доверчив. Да и если бы даже старуха-процентщица обезопасила квартирку свою бронированною дверью – так все равно бы она впустила Раскольникова.
Дмитрий Андреевич – наследник по прямой. Больше того – он единственный правнук Достоевского, слава богу, не последний потомок – у него есть сын, стало быть, Алексею Дмитриевичу надлежит быть праправнуком.
Они потомки по линии Федора Федоровича Достоевского. Тот был третьим ребенком Достоевских, родился буквально через неделю после их возвращения из-за границы – 16 июля 1871 года и был назван в честь отца. Федор Федорович окончил два факультета Дерптского университета – юридический и естественный, стал специалистом по коневодству. Современник вспоминал, что он был самолюбив и тщеславен, стремился везде быть первым. Пытался проявить себя и на литературном поприще, но разочаровался в своих способностях. И вот что примечательно: в развитии личности Федора Федоровича отрицательную и мучительную роль сыграл сам факт, что он сын Достоевского, и этот ярлычок преследовал его всю жизнь. Коробило уже то, что когда его кому-то представляли, неизменно присовокупляли: сын Достоевского.
В разгар Гражданской войны Федор Достоевский-младший пробрался в Крым, но мать свою в живых уже не застал. Ее выгнал сторож из собственной дачи, и она умерла всеми брошенная в ялтинском отеле. По воспоминаниям его сына (внука писателя) Андрея Федоровича Достоевского, когда Федор Федорович вывозил из Крыма в Москву архив Достоевского, оставшийся после смерти Анны Григорьевны, его едва не расстреляли чекисты по подозрению в спекуляции – сочли, что транспортирует в корзинах контрабанду.
– Федор Федорович – это мой дед, – говорит Дмитрий Андреевич Достоевский. – Ведь только двое из четырех детей Федора Михайловича достигли совершеннолетия – Любовь и Федор. Люба еще в 1913 году уехала за границу и уже не вернулась. Детей у нее не было. А Федор Федорович почти всю жизнь провел в Симферополе, у него было два сына, один из которых умер шестнадцатилетним. А вот моему отцу Андрею Федоровичу суждено было продолжить род писателя. На юге ему учиться не дали – из-за его дворянского происхождения. Так он и оказался в Петрограде. Жив был еще дядя – племянник Достоевского Андрей Андреевич. Вельможа, статский советник и в то же время удивительно скромный и преданный памяти Федора Михайловича человек. У него была роскошная квартира на Почтамтской. Конечно, после революции его капитально уплотнили. Андрею Андреевичу было шестьдесят шесть, когда его отправили на Беломорканал. Через полгода после освобождения он умер... В той коммуналке жил и Андрей Федорович. Впоследствии – в сорок пятом – там я и родился.
Отец был инженером по лесоустройству. Всю Отечественную прошел. В танковых войсках, в разведке. Дважды ранен. В архиве его, как сообщил Борис Николаевич Тихомиров, есть и рассказы, подписанные псевдонимом, – стало быть, готовились к опубликованию. Внук Достоевского последние годы жизни всецело подчинился главной цели жизни – открытию музеев Достоевского в Ленинграде и Старой Руссе. Увы, не дождался этих событий, но на стенах этих мемориалов есть и его тень. Точнее сказать – отсвет.
Семья Достоевских была скукожена до жизненного пространства в одну комнатенку – над подворотней с единственным подслеповатым – зато полукруглым! – оконцем. Ну чем не Петербург Достоевского! Только Шмаринова с Добужинским на них не хватало! А перед столетием Ульянова (Ленина) то пристанище признали непригодным для жилья и осчастливили правнука новосельем на окраине Ленинграда. Трампарк, три чумазых завода – такая вот инфраструктура. Да он и не жаловался. Тем более трампарк сыграл в его судьбе не последнюю роль – он восемь лет работал вагоновожатым! Тридцать четвертый маршрут – на острова, к стадиону Кирова – самый любимый. Вообще специальностей у него много – на все руки мастер.
Его не щадила судьба. Полтора десятка рабочих профессий и, как водится, у нас «достойная» Достоевского пенсия. Последние двадцать лет он «работает» правнуком Достоевского.
И тут не ищите иронии. Да-да, почти профессией сделалась пламенная страсть – изучение жизни и творчества великого пращура. Музеи Достоевского для него словно бы сделались родными, научные сотрудники – лучшими друзьями. Вот и здесь – в Музее-квартире на Кузнечном – он свой, даже числится официально консультантом. И сына Алексея он приобщил к исследовательской работе. Мальчик вначале во всем копировал отца. Играл на подоконнике с мясорубкой. Вам не понять! Это ж почти точная копия трамвайного контроллера – главного средства управления в старых вагонах. А за окном – трамвайный парк. Неудивительно, что и Алексей Дмитриевич Достоевский имеет в трудовой книжке запись: водитель трамвая. А потом открылись словно шлюзы, вся тяжесть крови бухнулась в сердце: ведь и я тоже Достоевский! Поступил на филологический, принялся штудировать тома великого пращура.
– У нас – разделение труда, – улыбается Дмитрий Андреевич. – Скажем, в Сибирь я уже не езжу. Это все он. Омск, Семипалатинск – там он бывает в местах, связанных с каторгой и ссылкой Достоевского. Он филолог, а теперь еще и по зову души вдвойне увлечен специальностью. И меня теребит – давай сделаем то, организуем это. Может быть, станет работать в Доме-музее Достоевского в Старой Руссе.
– Вы припоминаете, когда и как вы всерьез заинтересовались творчеством прадеда?
– Тут какая-то мистика. Это все случилось со мной в сорокадвухлетнем возрасте – кстати, и мой отец в такой же период своей жизни прикипел к этой теме. Больше того! Когда я пришел в пушкинскую комиссию – Общество по изучению Достоевского и сел там за стол, мне сказали: «Надо же! Ведь на этом же самом месте всегда сидел ваш отец».
У него свой взгляд на эти и многие другие устоявшиеся вещи – скажем, по поводу эпилепсии Достоевского. Он полагает, что болезнь эта в большей степени была придумана самим Достоевским. К слову сказать, он достаточно вольготно обращался с медицинской терминологией. Вот и я, грешный, к примеру, не раз замечал, что классик то и дело «награждал» своих героинь – порой вовсе субтильных девушек – такими недугами, как delirium tremens. Но delirium tremens – это ж белая горячка, недуг отъявленных пьянчуг, коему никак не может быть до поры до времени подвергнута непорочная девица. Эти «неточности», разумеется, приводятся лишь к слову, ни в коей мере не в тщеславном стремлении «развенчать», хоть как-то дезавуировать значение романов Достоевского. Так и Дмитрий Андреевич не отрицает, что его великий прадед был предрасположен к нервическим, как в старину говаривали, припадкам – это да. Но ведь эпилепсия, как считается, так или иначе сказывается в каком-то поколении, а ее, утверждает Дмитрий Достоевский, до сих пор ни у кого из потомков не было. Встречается невротический склад характера, но не эпилепсия.
Правнукам Достоевского вдосталь довелось изведать мытарств. Сестре Дмитрия Андреевича Татьяне однажды пришлось выслушать в ответ на пустячную какую-то просьбу отповедь канцеляристки:
– Вы что, считаете это большой заслугой – быть правнучкой великого писателя?!
Помнится, большой был ажиотаж, когда объявили подписку на первое полное собрание сочинений Достоевского – так его потомки даже не имели возможности без очереди подписаться на собрание сочинений писателя. Кстати, в тот день, когда мы беседовали с Дмитрием Андреевичем, в Александринском театре была премьера – «Двойник» по Достоевскому. Думаете, кто-нибудь пригласил правнука на премьеру? К питерскому «бомонду» он не причислен. Бороздит морские просторы лайнер «Федор Достоевский», стоит отель, вот-вот устроят казино. Хозяева жизни не замечают потомков великого писателя, а ведь они, говоря словами Андрея Платонова, «живой памятник своих предков и их завет и надежда». Был, мне говорили, случай, когда Дмитрий Андреевич как-то заболел, ему нужно было лекарство, выпускаемое в Японии. Когда там узнали, что это нужно правнуку Федора Михайловича, мгновенно все прислали. Это было – страх вспомнить! – в те времена, когда подобные контакты не поощрялись, даже тогдашний медминистр возмутился: как можно было пренебречь нашими лекарствами!
Тут надо и четко отделять зерна от плевел. Наведен теперь порядок в родословном хозяйстве – никакой «сын лейтенанта Шмидта» туда не прошмыгнет. Заместитель директора музея-квартиры по научной работе Борис Николаевич Тихомиров подробно рассказал об исследованиях по этой части. Сейчас как раз отмечается пятьсот лет роду Достоевского. При этом досконально уже исследованы все ветви генеалогического древа последней половины этого исторического пласта – вплоть до Веры Алексеевны Достоевской – совсем пока еще маленькой прапраправнучки Федора Михайловича.
Очень много сейчас Достоевских – в том числе и тех, кто и в самом деле относится к этому роду. Но больше никто из них не имеет отношения к писателю – это потомки более ранних Достоевских.
Тут целая наука. Исследователи тщательно проверяют каждый факт, каждое упоминание фамилии. Еще в 1933 году вышла «Хроника рода Достоевских» Михаила Волоцкого – серьезнейшее исследование. Ну а оставшиеся семьдесят два года также уже досконально выверены.
И все-таки не рвется связь времен. Эхо отдаленной эпохи гулко отдается в наших днях. Часто ли думаем о том, что негоже разбрасываться и таким достоянием Отечества, как память о великих его творцах? Тем более, если речь о живых монументах этой памяти. А ведь эти люди – потомки великих деятелей прошлого, эти отголоски былого – такое же национальное богатство, как Эрмитаж или манускрипты Пушкинского дома. Беречь их надо, создавать им достойные условия жизни, тем более если они не надувают щеки: мы, дескать, потомки, – а сами активно озабочены духовным деланием, они суть нашей души, и уже только поэтому мы продолжаем преклоняться перед их именами.
Санкт-Петербург
